Джин исполнилось двадцать пять лет – она поистине стала гордостью детективного отдела. Ее сослуживцы ненавидели Джин, подобно детям в приюте, но уважали и даже боялись. Парни, которым посчастливилось заняться с ней сексом, считали это победой над неукротимой Остин, но впоследствии осознавали, что теперь они принадлежат ей целиком и полностью. Как-то раз один из таких «счастливчиков» имел глупость рассказать коллегам о прекрасной ночи с Джин. То, как она уничтожила его в глазах всего отдела, стало жестоким примером того, как нельзя поступать с Джин Остин.

Джин превратилась в робота, в идеального полицейского: холодного, расчетливого и бесчувственного. Дела раскрывались со скоростью выстрелов. Капитану ее участка, конечно же, нравились раскрываемость и показатели работы детектива Остин, но он, как и все остальные, боялся ее. Их отделу повезло участвовать в громком расследовании под началом Интерпола. Тогда-то капитан и испугался привлекать кого-то, кроме детектива Остин.

Дело в том, что по всей Европе прогремело дело до мерзости талантливой международной банды черных трансплантологов. Раньше торговцев органами считали сказкой для непослушных детей. Но эти люди доказали, что человек готов на что угодно ради денег. Джин уже успела установить в Берлине определенные связи с местными криминальными авторитетами, которые, что называется, отошли от дел. По своим каналам она выяснила, что в одной частной клинике сегодня заменили троих врачей. И поговаривают, что это дело рук каких-то «серьезных отморозков мирового уровня». Джин быстро выследила ублюдков. Узнала о них все, что только смогла, и уже после этого, не дожидаясь Интерпола, решила провести «предварительное интервью» – так она называла свои допросы без свидетелей.

Она допрашивала их около часа, выведала все до малейших подробностей, узнала о том, что доноров они в основном выбирают из новорожденных детей и подростков, выяснила, что они делают с трупами, – выяснила всю грязь. Ничего не выводила ее из себя, она оставалась профессионалом до последнего, пока у нее не состоялся разговор с самым трусливым из троих – Питером Уайтом.

– Детектив, ты теряешь время, – загадочно начал он. Джин, как сейчас, помнит этот прерывистый высокий голос. – Можешь делать что хочешь – мы в любом случае не жильцы. Мы знаем правила, знаем на что подписывались, нас «устранят при побеге», или как там вы это формулируете? Но твоим друзьям из Интерпола нужно другое…

– Хватит мямлить, Уайт, – спокойно сказала Джин, будто ведя светскую беседу. – Ты же помнишь, что я знаю о твоей семье в Лиссабоне. Хочешь проблем для них? Или ты и на это «подписался»?

– Нет-нет, я все скажу! – воскликнул Уайт.

– Умри достойно, крыса! – крикнул ему сосед, по несчастью.

– Так, Джонатан, – так же спокойно сказала Джин. – О твоем больном брате я тоже знаю – могу вылечить его навсегда.

Джонатан резко поменялся в лице и, замолчав, уткнулся глазами в пол.

– Продолжай, Питер, – улыбнувшись, сказала Джин.

– Человек, который дал нам работу, сейчас в Висмаре. Если он достанется Интерполу, его никогда не посадят, никакого наказания не последует. Так было много раз: исполнителей сажают, но руководителей освобождают по программе защиты свидетелей. Они живут долгой и счастливой жизнью, причем под охраной полиции.

– Где именно? – спросила Джин так, будто голосом сверлила череп Уайту.

– Лесопилка «Одинокое дерево». Его зовут Роутэг. Прошу, не дай своим коллегам выйти на мою семью, не дай моим детям узнать, как я зарабатывал для них деньги… – взмолился Уайт, начиная плакать.

– Хорошо, – сказала Джин невозмутимым голосом и вышла из комнаты для допросов.

В этот момент как раз подошли сотрудники Интерпола.

– Вы очень долго добираетесь, – ехидно заметила Джин и, указав на дверь, добавила: – Они ваши.

После этого Джин не раздумывая вышла из участка и села в свою машину, минуя коллег и отмахиваясь от их вопросов. Ничего не может вывести холодную, жестокую, бесчувственную Джин из себя. Ничего, кроме безнаказанности. В ее глазах проступили слезы гнева, подобные тем, что капали, когда она убивала Гертруду. Джин решила для себя: «Роутэг умрет».

От Берлина до Висмара три часа пути. Но это на машине, а Джин, казалось, летела словно пуля, преодолевая расстояние по бездорожью и встречной полосе. Она была в Висмаре в детстве и прекрасно помнила дорогу. Это было так давно, что любой человек бы уже забыл, но не Джин. Все, что хоть как-то связано с ее семьей, хранится на особой полке в ее памяти. Джин вспомнила, как она гуляла по рыночной площади этого уютного маленького городка. Мама рассказывала об известном памятнике архитектуры, который называется «Старый Швед». Ей тогда было все это очень интересно…

Но сейчас это была лишь мимолетная мысль. Джин прибыла на место раньше коллег из Интерпола, наверняка даже раньше, чем они узнали о том, что она здесь, ведь Джин отключила радар в машине, уверенная, что ее попытаются отследить. Ее план был таким же, как обычно. – делать все быстро, заметать следы и врать в отчетах. Она постоянно превышала полномочия, избивала и убивала преступников, если считала это нужным. И всегда спрашивала себя: «Cтыдно ли тебе, Джин Остин?», каждый раз отвечая: «Нет». Генрих мертв, но обещание осталось. Джин решила, что грех – то, за что ей стыдно, а стыдно ей еще ни разу не было, а потому обещание она выполняет.

Она зашла в здание заброшенной лесопилки c пистолетом наготове и быстро оценила ситуацию, догадалась, что Роутэг находится в подвале, ведь следы от входа ведут к люку. Открыв крышку, она была слегка ослеплена противным светом, который обычно горит в кабинете стоматолога или хирурга, и учуяла тот самый навязчивый запах спирта.

В глубь люка ведет лестница, но Джин оценивает расстояние и решает спрыгнуть. Дальнейшие события происходят очень быстро: прыжок, свет со всех сторон; не успевая даже разглядеть человека перед собой, ослепленная Джин нажимает на курок, целясь в ноги, стреляет два раза и, как всегда, попадает в цель. Она стреляет так, когда не собирается оставлять человека в живых, и попадает, даже если стреляет вслепую. Коллеги называют это «молнией Остин». Стрельба по обоим коленам. Ужасно больно и выводит любого человека из строя. Слыша крик, Джин подходит к упавшему и, все еще ослепленная, бьет прямо подошвой по лицу убийцы. Не в силах более сопротивляться, он падает и уже не может встать. Джин слышит его слабое, хриплое дыхание. Она привыкает к свету и рассматривает тело седого худощавого европейца, с иссеченным морщинами лицом, так, будто снова смотрит на Гертруду.

– Что ты можешь сказать перед смертью, Роутэг? – спрашивает она, почти смеясь и при этом наставив дуло пистолета на тело мужчины.

– Ты красивый, – тихо отвечает он, выплевывая кровь.

– Эй, я девушка вообще-то, – кокетливым голосом замечает Джин.

– Ты ангел смерти… – начал он откашливаясь. – Эхидна под личиной Афродиты.

– Ой, таких комплиментов мне еще не делали, – теперь уже рассмеявшись в полную силу, ответила Джин.

– Ты спрашивала, что я хочу сказать перед смертью? – из последних сил спросил Роутэг.

– Ага, – подтвердила Джин.

– Деньги не пахнут.

Джин плавно нажала на курок, и раздался звук выстрела. Тихий предсмертный хрип Роутэга прекратился. Воцарилась тишина, которая возникает каждый раз, когда Джин убивает очередного ублюдка. Она смотрит в его глаза – они уже не выражают ни злости, ни самоуверенности, теперь они наполнены смиренной смертью.

Как по приказу, именно в этот момент входят ее коллеги вместе с сотрудниками Интерпола. Они знают, что от этого человека зависело все дело. Ее сразу же заковывают в наручники, ведут в машину, куда она сажала преступников, еще будучи новичком в детективном отделе. Оказавшись в машине, Джин, совершенно не чувствуя вины, не обращая внимания на то, что она стала преступником, спрашивает: «Почему вы так быстро»?

Суд. Ее отстранили от службы и приговорили к десяти годам тюрьмы. В процессе это квалифицировали как «агрессивное сопротивление федеральному расследованию, противодействие мировому порядку и безопасности».