Фенрис и не заметил, как разваливающийся дом потеплел, стал чище и веселее. Как вечерние молчаливые посиделки у камина с Айноном стали важнее получаса с Изабеллой. Айнон тепло смотрел на него, искренне отвечал на все расспросы, снимал рядом с ним свои маски и фальшивые улыбки и с трепетом прикасался к нему. Все время касался его, точно зная, где не было лириумных клейм. Фенрис не понимал его.
- О, Фенрис, мы всегда касаемся тех, кто нам нравится, - Изабелла соблазнительно улыбнулась ему и бестрепетно коснулась его руки.
Она касалась его как обычного мужчину, одного из тысяч. Раньше ему нравились ее прикосновения. Все остальные касались его так, будто он ранен, болен, будто он заразен. Как будто он раб. Разные прикосновения, но все они говорили, что он другой, что он отличается от остальных. Все они напоминали о его хозяине. И только Айнон касался его так, будто он был самым дорогим в его жизни. И трепет его касаний, наполнял его теплом, и заставлял кожу Фенриса гореть, жадно запоминая места, где скользили ласковые пальцы.
Отношение Айнона к нему было очевидным, и не очевидно в то же самое время. В его улыбках, обращенных к нему, всегда было тепло и мягкость, они были и в его взглядах, касаниях, в вечной молчаливой поддержке. В словах не было нужды. И все же его забота пугала, а безусловное принятие потрясало. Как кто-то все это может заслужить, не делая ничего? Не бывает так просто, не достается подобное так легко. В жизни все нужно заслужить - как раб он понял это очень быстро. Хочешь еды - будь послушен, хочешь спать - будь расторопен, не хочешь боли - не поднимай глаз и молчи.
Айнон давал ему все это без условий и колебаний, как будто он имел на это право. Как будто чужой раб был достоин его тепла.
Но он точно так же непринужденно улыбался Варрику, заботливо таскал на руках Мерриль, хотя ненавидел магов, прикрывал спину Хоук и совершенно искренне отвечал Авелин. Иногда Фенрис не представлял, где кончается или начинается его искренность, где что-то предназначенное только для него, а где для других. Дружелюбный Айнон иногда напоминал Андрасте, что безмятежно улыбается всем от рабов до кунари, от Матерей до убийц, не видя между ними разницы.
Айнон ненавидел прикосновения так же сильно, как и он сам. Всякий раз предпочитая оказываться в недосягаемости, или просто держал людей подальше от себя острым языком и злыми, колючими высказываниями. А сам Айнон ограничивался лишь быстрым скупым похлопыванием по плечу Варрика, или Авелин. Изредка захватывал Хоук за запястье, чтобы вытолкнуть ее из зоны поражения. Но когда дело касалось самого Фенриса, он легко вторгался в личное пространство, без колебаний прикасался к нему.
Иногда он смотрел на него больным лихорадочным взглядом, и Фенрису казалось, что Айнон ждет от него первого шага. Но он не знал, как сделать этот шаг. Он нес слишком огромный груз на своих плечах: бегство, рабство, хозяин, неразрешенное прошлое, вереница страхов и шлейф трупов. Со всем этим он не мог даже думать о будущем. Слишком тяжелый груз нес на своих плечах Айнон: темные тайны, работа в гильдии, усталость и боль в глазах. Иногда казалось, что он ведет битвы пострашнее проблем Хоук. Фенрис не желал увеличивать его груз своим, прекрасно зная, что Айнон без колебаний разделит с ним все, от счастья до боли, - такова была его суть. Такова была его преданность, невозможная, абсолютная, и которую он совсем не заслужил.
Фенрис хотел стать свободным, чтобы самому оказать ему поддержку. Чтобы ему было что предложить.
Когда Данариус умер, он вздохнул с облегчением. Он больше не будет тем, кому нужна помощь, теперь он сам окажет ее. Он поможет Айнону бороться с его тьмой. Станет равным, плечом к плечу, а не позади. А потом он понял то, что всегда было очевидным и было прямо перед ним.
Ему не нужно было быть достойным этих чувств и преданности, не нужно было искать доказательства своей ценности, - он уже был ценен, у него уже все было. Только глупый раб внутри него думал, что он должен заслужить внимание Айнона. Требовалась лишь решимость принять его. Все могло бы случиться раньше, но он не сожалел. Он стал сильнее и многое понял.
Фенрис толкнул двери поместья, быстро входя в темную прихожую. Было непривычно, что двери больше не скрипели. К тому же именно скрип спас тогда безголового убийцу, решившего в одиночку убить магистра. Фенрис поморщился. С другой стороны, отсутствие привычного звука тоже было частью изменений. Он теперь и сам был способен позаботиться о важном для себя “человеке”.
Войдя в холл, он запустил руку в волосы, стряхивая с них воду. Ему повезло, что дождь начался, когда он уже был на лестнице, так что сильно промокнуть он не успел. Хотя приятного все равно было мало. Фенрис неспешно поднимался, размышляя над тем, кого он застанет в светлой гостиной. Отчего-то хотелось, чтобы только Айнона.
- С возвращением.
Айнон тепло улыбался ему из кресла, одной рукой придерживая громоздкий том. В груди непривычно потеплело, на миг перехватив дыхание. Было так приятно, что теперь был кто-то, кто ждал его и говорил “с возвращением”. Айнон делал это и раньше, но тогда это воспринималось как нечто дежурное. А теперь это было его, его собственное. Трепетное и драгоценное. Только его. Айнон внимательно его оглядел и удивленно поднял брови.
- Ты промок?
- А, да, - Фенрис только сейчас вспомнил, что по шее неприятно стекали холодные капли, и он недовольно поморщился, - там дождь.
Айнон отложил книгу и выпрямился.
- Снимай доспехи. Тунику тоже. Я сейчас, - и вышел.
Фенрис хмыкнул и еще раз тряхнул головой, разбрасывая тяжелые капли. Он потянулся к ремням нагрудника, торопливо скидывая броню. И столь же торопливо защелкал застежками влажной туники. Через пару минут он с облегчением сел в кресло перед камином, наслаждаясь идущим от него теплом. Вскоре заболят клейма, но это его больше не волновало - когда-то он корчился в одиночестве от боли на холодных простынях, переживая очередной приступ агонии, а теперь, когда придет боль, заботливые руки обязательно ее усмирят, ведь он не был больше один. И ему не надо было со всем бороться в одиночестве.
На голову опустилось полотенце, а в руки лег бокал с вином. Он даже удивиться не успел, как Айнон, стоящий за креслом, невозмутимо принялся вытирать с его волос воду, аккуратными, массирующими движениями. Фенрис торопливо прикрыл глаза от жгучего тепла в груди и каких-то других странных чувств, уговаривающих его расслабиться, перехватить уверенные ладони и оставить на них благодарные поцелуи.
- Итак, и что ты делал с Авелин?
Фенрис фыркнул. Айнон всегда был в курсе почти всех дел в городе, и это давно уже не удивляло.
- Она отчего-то решила, что мы с тобой имеем отношение ко всем мертвым работорговцам в Киркволле.
Было так странно говорить “мы”, будто они одно целое, будто неразделимы, связаны, принадлежат друг другу. Он никогда не был “мы”, только “он”. Было так странно. Будто он долгое время жил в темноте при свете одной лишь свечи, и вдруг все озарило солнце. Будто пространства вокруг стало больше, будто стало больше его самого. Айнон позади насмешливо фыркнул.
- Ну да, нам же нечем больше заняться. А они такие милашки, что других врагов, кроме чокнутых тевинтерцев, у них нет. Ох уж эта Авелин, - он вздохнул. - Это из-за Хоук.
- М?
- Очередной побег магов из Круга. Мередит в исступлении, храмовники в ужасе, стража в панике, Андерс в экстазе, - Айнон убрал полотенце и присел на подлокотник соседнего кресла, внимательно его оглядывая. - Не холодно?
- Нет, - Фенрис поспешил смущенно уткнуться в свой бокал.
- Чудно, - мужчина тепло улыбнулся. - Я тут тебе подарок нашел.
Фенрис изумленно моргнул и проглотил идиотское “мне?”. Айнон тем временем шагнул вглубь комнаты, уронил полотенце на спинку стула и взял что-то со стола. Через миг он вернулся к Фенрису, протягивая ему что-то прямоугольное.
- Это… - Фенрис удивленно рассматривал какую-то очень старую книгу. Хотя переплет у нее и был новый, но внутри были старые пожелтевшие, местами порванные или слегка обгорелые листы. Было видно, что содержимому не одна сотня (десятков? М.: лучше просто сотня) лет, чернила местами выцвели. Кое-где встречались изящные изображения разных существ. Более того, он не мог понять язык, на котором была написана эта книга.
