- Я… я тебя помню, - лицо Фенриса исказило страдание и боль от вернувшихся обрывков памяти и потерянного детства. - Мы с тобой играли во дворе у хозяина, когда мама была на работе. Ты называла меня… - он запнулся и часто-часто заморгал.

- Лето. Так тебя зовут, - она встала.

В груди Айнона закололо с новой силой: он сам навсегда потерял свои воспоминания о семье, его новой семьей был этот эльф и все те, кого он выберет сам, и сейчас глупая эльфийская женщина… Айнон вынул ножи. Варанья стыдливо отводила от брата взгляд, не смея поднять его и хотя бы раз посмотреть на того, кого она не видела много лет.

- Что такое? Почему ты так… - Фенрис запнулся, когда рядом встал Айнон с обнаженными ножами. Он бросил на мужчину растерянный взгляд.

- Это ловушка, - Хоук достала посох, вставая с другой стороны.

Вот теперь лицо Фенриса действительно отражало боль, неверие и глубоко ранящее его разочарование. Как будто его мир рухнул, если даже и не весь, то значительная его часть.

- Ах, малыш Фенрис, - У Айнона помутилось в глазах: он слышал этот голос, он знал его; со второго этажа величественно спускался Данариус. - Предсказуем донельзя.

- Прости, что так вышло, Лето, - Варанья вновь потупилась, и если в ее голосе и было раскаянье, то не в предательстве родной крови.

Айнон тихо зарычал. С оглушительным щелчком в его разуме все перевернулась. Истеричное громыхание утихло, мир выцвел, остался лишь голодный шепот и бесконечное “убей. Убей! УБЕЙ!”, пустота внутри него жаждала крови, здесь и сейчас. В черно-белом мире он уже не различал лиц, не испытывал чувств. Он уже не замечал ни последующих реплик, ни того, как внимательный взгляд Данариуса скользнул к нему. Его охватило безумие, управляемое холодным рационализмом его пустой половины, от самого Айнона не осталось ничего, только голод и ярость, да всепоглощающее желание утопить все здесь в крови. Он выгрызет свое счастье даже у смерти.

- Ах, и питомец Ашварахти тоже здесь. Убить хозяина и сбежать, как нехорошо, - Данариус снисходительно усмехнулся, рассматривая некогда любимую игрушку сенатора и по случаю свой первый эксперимент с рисованными заклятиями. Два раба, восставшие против хозяев, могло ли это быть последствием похожих опытов? В конце концов, в основе лежал один и тот же ритуал, одна техника, и оба рисунка выполнял он сам. - Значит, вы нашли себе новую хозяйку? - он отвел от раба взгляд, впиваясь в растерянную женщину. - Защитница Киркволла? Как трогательно, - и магесса к тому же, они так противились власти магов, но оба пришли под руку отступницы. Все же власть хозяина сильна, его воля все еще внутри них, осталось только правильно сыграть на этой струне, вернув их под правильную руку. Он ухмыльнулся. Это будет просто.

- Они свободны, и никому не принадлежат!

Хоук мрачно впилась в мага взглядом, хотя и без особого энтузиазма. Вот, например, от Айнона она бы с радостью избавилась. Перевязала бы ленточкой и отдала бы прямо в руки. Он не вызывал сочувствия, как Фенрис, не искал дружбы или помощи, он отравлял все ядом слов и пронзал ненавидящим взглядом, пугая ее неизвестной тьмой внутри, но прямо сейчас ее горло жгли метки, оставленные его пальцами, напоминая о возможных последствиях необдуманного решения. Каждый раз, когда он касался ее, магия внутри нее отзывалась странным трепетом. Она почти ненавидела его.

- Неужто я слышу нотку ревности? Неудивительно. Юноша… искусен, не так ли? Они оба, - Данариус издевательски улыбнулся, и Мариан вздрогнула, она решительно не желала знать, что он имел в виду. Она просто хотела, чтобы это все закончилось. Любым способом.

- Заткнись, Данариус! - Фенрис вспыхнул синим лириумным огнем, стремительно теряя терпение.

А в следующее мгновение Айнон зарычал, будто голос эльфа был для него командой, и бросился вперед. И в этом рычании ей почудилось слово “умри!”. Через сколько он скажет это ей? Через сколько его клыки сомкнутся на ее горле? Через сколько он пожелает узнать вкус ее крови? Она чувствовала только иссушающую усталость и страх. А еще чувствовала себя связанной невидимыми путами, запертой в клетке в каком-то абсурде.

- Нужно говорить “хозяин”, - Данариус с притворным сожалением вздохнул, отступая за спины своей охраны, а Хоук осталась в компании двух безумных тевинтерских рабов, что ненавидели магов.

Бой с современным тевинтерским магистром отличался от боя с Корифеем, но все же был предсказуем. Сначала их атаковала его охрана, обычные люди в доспехах и с мечами. Фенрис и Айнон превратили их в кровавое месиво в считанные секунды, подгоняемые собственной яростью, страхом и прошлым. Она успела лишь бросить “Бурю” и попыталась атаковать Данариуса, запустив в него “Ледяную хватку”, от которой он укрылся за сияющей сферой щита, все так же издевательски улыбаясь. Партию работорговцев, прибежавших с улицы, она накрыла “Огненным штормом”, а дальше их сдерживали Варрик и Андерс.

Хоук замерла посреди громыхающей, полыхающей и сверкающей таверны. Она не знала, кого ей бояться больше: наглого магистра из Тевинтера, с превосходством взирающего на нее? Сияющего лириумным огнем Фенриса, на лице которого была чистая ярость? Или быстрого Айнона, в глазах которого было лишь безумие? Варанья, замершая в углу, украдкой вытирала слезы, боясь сделать резкое движение. Хоук и сама могла только молиться, чтобы двое тевинтерских рабов в пылу боя вспомнили, что она - тот маг, что на их стороне. А еще больше она хотела проснуться, вернуть тот миг, когда она только встретила эльфа и еще могла отказаться, уйти, никогда не знакомиться с ним. Вернуть миг и отступить, сказать “нет” на просьбу о помощи.

В углах зашевелились призраки, сзади громыхнули взрывы “Огненного шторма”, призванного Андерсом, мимо ее щеки пролетело метательное лезвие. Рычание, крики, ярость, боль, усмешка. Почему это все происходит с ней? Мир трещал и корчился. Что она делает здесь? Почему? Почему она? Рабы сражались против магистра, магистр желал вернуть себе собственность. Что здесь делает она? Стоят ли пьяные вечера того, чтобы быть истертой в порошок толпой безумцев? Пахло кровью, отчаяньем, безумием.

Тень содрогалась в углах, распахивая свои объятия, выпуская из прорех в Завесе призраков и демонов. Хоук шагнула назад, вскидывая посох и сплетая “Бурю”, чтобы потом запустить привычную связку хватку-удар-молнию. Удачное место выбрал магистр, скольких здесь убили? Скольких мертвецов здесь можно поднять? Фенрис и Айнон ни секунды не колебались, врезаясь в прозрачные тени, и почти синхронно атаковали демона гнева. А потом и правда поднялись мертвецы. И снова призраки, и вновь мертвецы.

Хоук устало огляделась: волны мертвецов, сменяемые призраками, казались бесконечными, а щит вокруг Данариуса вопреки магическим законам ни опадал ни на миг. Впрочем, она уже убедилась, насколько отличалась тевинтерская школа магии от прочих. Магистр все так же с насмешкой взирал на их барахтанья с лестницы. Она потянулась к лириумному зелью. Глоток, и холодный жар скрутил ее тело болезненной силой, разбегаясь по ее крови. Больно и жарко, будто ей раздробили все кости, но через миг она сможет вновь биться в полную силу.

Шаг назад, хватка, кулак, молния, поворот влево, темница, сгусток, сгусток, хватка в магистра, поворот вправо, огненный шар, влево, кулак, молния в магистра. Радужный щит покрылся трещиной, и улыбка магистра чуть поблекла. А Хоук еще яростней стала долбиться в защитную сферу, ломая ее своей подкрепленной лириумом силой. Щит Данариуса упал с протяжным хрустальным звоном, осыпаясь исчезающими осколками, и Мариан с облегчением швырнула в него “каменный кулак”. Она не чувствовала ни радости, ни облегчение, только горечь и отчаянную глухую жажду: “Умри, умри!” - шептала она, - “Пусть это закончится!” - раз за разом бросая на него сеть заклятий, - “Пожалуйста, просто умри!”. Он не был Корифеем, он должен был умереть. Сейчас!

Данариус вскрикнул, хватаясь за бок, когда одно из ледяных лезвий все же задело его, а следом в него врезался магический сгусток. Магистр повалился на пол, и Хоук чуть было не повалилась вместе с ним, еле сдерживая слезы облегчения. Лириум ломал ее тело, выворачивал саму суть, насильно разгонял магию внутри. Мариан неслышно застонала. А в следующее мгновение Фенрис уже был возле магистра. Эльф зарычал, лириумный узор на его коже вспыхнул еще ярче.