Может он просто не хотел, чтобы они торопились и совершали глупости, а потом страдали из-за поспешности принятых решений? Глупость. Пусть делают так, как считают нужным, и если окажутся не правы, набьют себе шишку, сделают выводы и пойдут дальше, а если вставать между ними и неудачами барьером, заслоняя собой, они упорно будут гулять мимо одних и тех же грабель, вот только когда наступят, прилетит не им.
А может он был просто озлоблен, что у них все так хорошо складывается, и они все такие счастливые, а он, бедный, один-одинешенька. Батрачит он за троих, никто его не любит, а даже если бы и любил, времени на все эти шуры-муры просто не оставалось. Хорошая, конечно, теория, вот только Лухан прекрасно знал, что у Минсока кто-то есть. Чондэ как-то проболтался между делом, что по ночам его братишка вечно свинчивает к своей даме сердца, потому и не доступен. И сказано это было небрежно, как будто совсем ничего не значило, но Лухан почему-то запомнил, хотя не так уж и важно ему было куда и зачем по ночам гуляет Минсок, главное, что он был недоступен. Хотя, для Лухана он всегда был недоступен. И не имело значения ночь или день, с девушкой он или один. Просто для этого абонента Минсок всегда был выключен или вне зоны действия сети.
Лухан с этим настолько примирился, что даже перестал принимать на свой счет. Уже было не обидно, а просто «ясно». Знаете это «ясно», которое отправляет собеседник после длинной истории о том, почему жизнь не удалась. Сразу все становится понятно. Вот и у Лухана все тоже было понятно. Он устал уже себя накручивать и впадать в депрессию из-за того, что Минсок с ним не считается и вообще за человека не держит. Просто принял, что иногда люди не сходятся характерами, взглядами, предпочтениями или всем сразу. Не сходятся и все тут. Нет между ними ненависти или жгучей неприязни, что даже зубы скалить хочется. Они просто не понимают друг друга и не принимают. Живут в параллельных мирах и все у них «ясно».
Так и жили. Лухан иногда украдкой бросал на Минсока взгляд и по привычке ждал, что однажды наступит день, когда случится чудо, и холодное сердце Кима растает. Тяжелая рука снова опустится Лухану на голову, и мягким шепотом будут сказаны слова, которые хотелось услышать больше всего. Только все было по-старому, даже несмотря на то, что на мгновение появилась малюсенькая надежда на то, что что-то изменилось в их отношениях и они стали ближе.
Да и черт бы с ним. Вечно же страдать по этому поводу было нельзя. Гоняться за чужим признанием – самое бессмысленное, что можно было себе придумать, чтобы занять досуг. Однако по какой-то причине, сейчас, сидя в кресле, посреди рабочей недели, он чувствовал в груди сосущую пустоту. Огромную зияющую дыру, которая болью отдавалась во всем теле.
И нет, вовсе не из-за Минсока, который сдержанно, но властно сжимал запястье. Лухан этого даже не ощущал, не придавал этому значения, ведь была вещь, которая затмевала собой все. Ким Чондэ.
Лухан смотрел на его мягкую улыбку и теплый взгляд, с которым тот гладил Исина по руке, что-то успокаивающе шепча, и явственно осознавал, что это любовь. Очень трепетная и нежная, всепоглощающая. И если это не она, тогда что это, черт возьми? Все это было так по-голливудски приторно-сладко, как будто тебе дают тазик с осколками собственного сердца, присыпанных сахаром и политых сиропом, и заставляют есть, пока не стошнит.
У Лухана немели пальцы от этого. Он по-человечески и совсем не по-доброму завидовал Исину, и даже в глубине души почему-то начинал его ненавидеть, хотя раньше любил и уважал. Просто сейчас Исин казался таким капризным и неблагодарным, что не заслужил всего этого. Лухан заслужил. Дайте ему. Он тоже счастья хочет. И он честно клянется, что не будет капризничать, не будет жаловаться, лишь бы на него вот так же смотрели, лишь бы его руку так же нежно гладили. И плевал он на все остальное.
Улыбка Чондэ отдавалась эхом боли в пустоте груди. От нее Лухану становилось страшно, ведь она превращала его в плохого человека, каким он быть вовсе не хотел. Ни зависти, ни ревности к чужому счастью ему не надо. Ему бы своего. Личного. Только хотелось бы, чтобы с Чондэ.
Минсок, по-барски откинувшись в кресле, подпирал рукой подбородок, изредка касаясь пальцами губ, и задумчиво разглядывал Лухана. Чудилось ему что-то нездоровое в этом отстраненном взгляде, устремленном на Чондэ. И отзывалось предчувствие жгучей ревностью и обидой.
Минсоку не хотелось драться за своего брата, бить себя кулаками в грудь и кричать, что только его любовь истинная. Если она такая, то не нужно это доказывать. Только обидно было, что за свое терпение и любовь Минсок не получал заслуженной отдачи. Несмотря на то, что Чондэ изменился с давних времен, стал чуть сентиментальнее и благодарнее, он все равно воспринимал это как нечто должное. Привык, что все вокруг него бегают и его любят, и считал, что заслужил это своим драматизмом и самоуничтожением в прошлом.
Из-за воцарившегося слишком долгого молчания, продолжать тему переезда всем как-то перехотелось, впрочем, как и начинать новую. Каждый занялся своим делом. Чондэ что-то негромко пытался втолковать Исину, который порывисто отмахивался руками, раздраженно поджимал губы и опускал взгляд в пол. Лухан просто за этим наблюдал, погруженный в свои мысли. Минсок тоже был занят собой. И могли они сидеть так сколько угодно, каждый собой поглощенный, если бы Лухан не пришел в себя.
Он повернулся к Минсоку, с опозданием переводя на него взгляд с Чондэ, и долго смотрел немигающим взглядом, будто еще не вернулся на бренную землю из глубин своего сознания. Минсок пронзительно и немного дерзко смотрел в глаза Лухана, ожидая, когда тот придет в себя и разорвет зрительный контакт. Они редко смотрели друг другу в глаза. Обычно скользили взглядом мимо, куда-то в сторону или вниз. Лухан не мог выдержать долгого зрительного контакта. Холодный и острый, как лезвие бритвы, взгляд Минсока не давал даже шанса. Сразу появлялось ощущение, что ступил на территорию зверя. Еще хоть один неверный шаг, и острые клыки вцепятся в горло. Сейчас было ровно то же самое, только Лухан был слишком далеко, чтобы это заметить.
Уголки губ Минсока дрогнули, слабый отблеск улыбки коснулся его губ. Это был не столько азарт, сколько предвкушение момента, когда Лухан придет в себя и поймет, что смотрит Минсоку в глаза. И лицо его в этот момент очень хотелось увидеть. Растерянность, смущение, может быть немного испуг отразится на нем, а затем Лухан опустит взгляд. Так должно было это быть, но система дала сбой.
Взгляд Лухана постепенно становился осмысленным, но будто что-то стерло в нем базовые настройки. Он смотрел Минсоку в глаза точно так же, как смотрел любому другому, и не испытывал дискомфорта. И от этого Минсок почему-то немного растерялся. Сдал позиции, потому что его безграничная власть ослабла, пошатнулась.
— Так ты не дашь им съехаться? — негромко произнес Лухан, вбивая, как кол в землю, Минсока в ступор. — Почему?
Что он должен был сказать? Объяснять причины своих действий он не любил. Для этого он был слишком высокомерен. В нем трепыхался маленький отросток комплекса бога. Это было приятным бонусом к его должности. Каким бы ты ни был человеком, рано или поздно, почувствовав безграничную власть над всем сущим, ты развратишься. Почувствуешь себя лучше, сильнее, важнее кого бы то ни было на этой земле. Потому что ты власть, ты закон. Ты волен делать все, что тебе захочется, и никто не сможет тебе указывать, что делать.
Минсок отчаянно сдерживал себя, пытался не дать ростку пустить корни, потому что знал, чем это для него чревато, но избавиться от этого он просто не мог. Как бы он не старался, его работа оставляла на нем след. Она неумолимо, день за днем, почти незаметно, по кусочкам, по песчинкам меняла его. Он чувствовал, но ничего с этим сделать не мог.
Иногда люди просто бессильны. Не способны пойти против природы, против себя самого. Как бы хорошо они не осознавали, что есть в них что-то неправильное, изменить, исправить это они были не в силах.
