«Вот сорок лет прожитых кое-как…» Вот сорок лет прожитых кое-как… Ответь теперь, так что же это было? Уныла жизнь? Унылее могила, И только сердца стук пока тик-так. Ты осторожен в выборе друзей, Знакомых в этом судорожном мире. Отчаянье рассеяно в эфире Потоком злых, тревожных новостей. А счастье снилось много-много раз, Хотя и горе тоже часто снилось… Беспомощно скажи: «Так получилось»… И оборви трагический рассказ. «Запечатлей себя в потоке листьев…» Запечатлей себя в потоке листьев, Летящих по дорогам октября, От суеты дневной пейзаж очистив, В чуть желтоватом свете фонаря, Блуждаешь по таинственным мгновеньям Судьбой какой-то бережно ведом, И снова на холодное забвенье Меняешь старый, добрый, теплый дом. Теперь не знаешь завтра ли, вчера ли — Все дни смешались осенью давно (В мистическом и вечном карнавале) В настоянное на тоске вино. «Из дома, где ты прожил двадцать лет…» Из дома, где ты прожил двадцать лет Уходишь. Три часа всего на сборы. Нас вывезут, успеют, волонтеры, Когда других давно простыл уж след. Увез бы кто подальше от невзгод, Но сжались нервно ледяные пальцы, В гостинице холодной постояльцы — Мы пьем, грустим уже который год. Как много было в прошлом разных грез, Поэзии и музыки — как много!.. Теперь во тьме тревожная дорога И неизвестности глухой вопрос. «Замучены бессмысленной гордыней…» Замучены бессмысленной гордыней, И страхом смерти, близкой с каждым днем, Они все пишут, что теперь, отныне Живут, горят мистическим огнем. Но странно выспренное многословье — Ведь беды так обыденно просты… Разрушено душевное здоровье И дни, и годы, в сущности, пусты. В болтливости своей не зная меры, На публике играют без конца… Истерики, глупцы, визионеры Напрасно корчат из себя творца. «И ветер странствия закружит…» И ветер странствия закружит Слова и мысли, и мечты, Несвоевременные души, Как те осенние листы, Падут под ноги людям новым, Пришедшим вскоре после нас. Таким же к странникам суровым, К ним будет выпавший им час. О будущем грустить? Пустое. Ведь нас в нем нет. Совсем? Почти. Как завещание простое Ты этот стих потом прочти. «Мы ничего друг другу не должны…»
Мы ничего друг другу не должны И расстаемся так же, как всегда, Нам годы без надежды суждены, Провинциальных судеб города. Вот правда жизни: суета сует И тошно нам от пошлости земной. Но выхода давно, похоже, нет И только смерть приходит тишиной Полночной, чтоб кого-то унести В холодный свет, за временную грань… Так что сжимай отчаянье в горсти И в злое счастье верить перестань. «По одежке протягивать ножки…» По одежке протягивать ножки, Исходя из наличных чудес. Топчет снова кривые дорожки Сологубовский мелкий бес. До бессилия все меркантильны, Раздражает суетность дней, А мечты так скучны, инфантильны, И ночами все больше теней. Мировое терзает уродство, Эту жизнь, для которой ты прах, Генерируя зла превосходство, Даже в самых прекрасных стихах. «Вы с новой любовью бухали вчера…» Вы с новой любовью бухали вчера. (Была ваша жизнь прекрасна!) И, выпив с тобою почти полведра, Она вдруг сказала: «Согласна»! Ты ей повторял: «Летом ждет нас Москва! И Питер увидеть охота». А утром с похмелья трещит голова И надо ползти на работу. Мораль этой басни скучна и проста: Ведь сколько не выпьешь спиртного — Очнувшись, поймешь, жизнь, как прежде, пуста, И к нам неизбывно-сурова. «Ты по-прежнему жив, несмотря ни на что…» Ты по-прежнему жив, несмотря ни на что, А вокруг тебя проклятый цирк-шапито И паноптикум страшных вещей. Ты болезненно любишь себя самого, Ну а сердце не бьется, а сердце — мертво, От фальшивых устало речей. Нет кого-то родного и очень давно Повторяется скукой в дешевом кино Эта жизнь. И изысканным злом Ты порою и сам отравиться не прочь. Чтоб эпоху на свалку потом отволочь, Сдать паскудное время на лом. Пусть гримаса издевки лицо исказит — В ней такое несчастье и горе сквозит. И предсказанный близится срок. Скоро все мы узнаем, как всех нас убьют… Так пошли в ледяной этот мир — в неуют, Примем то, что готовит нам рок. |
