Гости разошлись далеко за полночь.

- Знаете, Донасьен, - сказала она, когда мы остались одни, - я вполне отдаю себе отчет в ваших чувствах, но понимаете, я не могу вам предоставить все то, что вы, без сомненья, заслуживаете, пока между нами стоит он. Его тень незримо присутствует в этом доме, хотя уже и не так черна, и не далек тот день, когда мы с вам соединимся вполне. Потерпите чуточку. Я же терплю.

В общем, речь, как обычно, зашла о нем. Говорила она, а я лишь слушал, глупо губы надув. - Как любил он ее платонически, как лежали они - она распахнула дверь в спальню, дала мне взглянуть, но рассмотреть убранство я не успел - 'как лежали мы, вытянувшись, я - вдоль левого края кровати, вдоль правого - он, и между нами - любовь. Ах, поначалу было много любви и мало секса, но потом он и эту сторону жизни открыл для себя и принял ее всей душой.

- Однажды его чуть не увела от меня одна женщина, имея ПСС графа Толстого, в том числе 'Идиот'. Я позднее этими пэсэсэ ему весь кабинет уставила.

Звали его Артур. Имя отчасти эпическое.

Я тут же припомнил Артура Шопенгауэра, действительно, незаурядного мыслителя, потом по некой ассоциации Шопена, чем вдова тут же воспользовалась, поставив на проигрыватель его мрачный марш.

- Вы знаете, Шопен на фортепьяно играл, Шопенгауэр - на флейте, Шерлок Холмс - на скрипке. Это им помогало размышлять. Он у меня на виолончели играл. Вам, Доня, тоже надо бы освоить виолончель.

Она немного поболтала о том, как он любил музыку, но эти две отвратительные темы - музыка и командор, слившись в одну, совершенно, было, убили меня.

- Чем он зарабатывал себе на жизнь? - поинтересовался я.

- У него несколько сундуков исписанного. Все это можно издать и заработать весьма. Хотите, займитесь этим.

- То есть, жил он за ваш счет? - впрямую спросил я, надеясь таким образом обесценить в ее глазах это затянувшееся приключение, каковым я считал этот брак.

- Ах, нынче все приходится делать самой.

Я знал, разумеется, что эта порнографиня стриптизирует в клубе. Но не думал, что из-за денег. Думал, она богата и так. Тем самым мезальянс с этим мерзавцем стал выглядеть в моих глазах еще отвратительнее. Муж - интеллигент, на весь город известный. Жена - жрица любви.

Нет, он ничего не имел против. И даже в милицию заявлял, когда ее дважды похищали вуайеристы. Говорят, мамоновские миллионы каким-то образом попали к вам?

Вопрос был задан столь неожиданно, что я не сразу сообразил, о чем речь. Но вскоре дошло.

- Каким? Образом? - спросил я, хотя предполагал спросить: кто? говорят?

- Рыщут тут по городу двое парней, - сказала графиня, ответив тем самым на вопрос, мной не высказанный. - Скоро им станет известно, что вы здесь. Что вы собираетесь предпринять?

Что предпринять? Ничего, кроме ликвидации этих двух предпринимателей, мне в голову не приходило.

- Ничего, если я их убью? - спросил я.

- Да уж, будьте любезны. Не дожидаясь, пока они ворвутся сюда и подстрелят какую-нибудь виолончель.

- Кажется, они на немцев работают.

- Да. Я велю выяснить, где их можно найти. Хотите вина?

Я рассеяно кивнул головой, и поскольку лакеи были давно отпущены, а Шувалов безмятежно храпел под лестницей, графиня отправилась за вином сама. Да, нанести удар первым, думал тогда я, разглядывая избранные изображения, вывешенные на стене, на которых графиня позировала. Как с Леопольдом. Беспокоил только Толик ТТ. Я тогда еще не знал, что гангрена у Тетёхи уже до колена дошла.

Вернулась графиня, внесла, умудряясь держать, два бокала, бутылку вина и какой-то лохмот.

- Это его старая шляпа, - сказала она. - Была еще одна, новая, я подарила, но он, умирая, ее своим друзьям завещал. Чтобы носили по очереди. (Хорошо, хоть не женщину, подумал я). Ах, - продолжала она, - в этой шляпе мы с ним познакомились.

Шляпа воняла чем-то кислым, как если бы командор, не имея под рукой посуды, пиво из нее хлебал. Она все еще хранила форму его головы.

- Он так любил эту шляпу. Носил ее на себе, - всхлипнула графиня.

Шопен, шипя, подошел к концу, и она поставила его по новой. Я безропотно принял это аудиоудовольствие.

Я ее приобнял, желая лишь успокоить, но она вдруг вскинулась с негодованием:

- Как вам не стыдно в этих стенах!

Ах, негодяй. Он и из своего потустороннего далека дотронуться до нее не давал.

- Ах, простите, - взяла себя в руки графиня. - И не спешите так. Еще немного, и он мне разрешит. Я вам тогда зимние ночи буду дарить.

Меня и ноябрьские устраивали. Они в этих краях тоже достаточно длинны.

- Хотите, я вам организую пока кого-нибудь? Хотите баронессу Борисову? Мне ее приходилось выручать как-то. Она мне должна.

Я промолчал, смущенный ее сущностью.

- Ах, что я сижу, - встрепенулась графиня. - Вы ж меня еще не видели полностью. Открыть вам себя всю?

Я кивнул, хотя и опасался, что этот вопрос станет новым поводом для ее излияний. Но нет. Она открыла дверь спальни и встала у края кровати, обратившись лицом ко мне. И опять я толком помещение не рассмотрел, все внимание вбирала кровать.

- Только давайте так, - сказала графиня, - я - тут, вы - там. И не переступайте порога ни при каких обстоятельствах. Договорились?

Свет в спальне был только тот, что проникал из будуара, но графиню было видно вполне. Шипел Шопен - пластинка была затертая, графиня принимала позы под музыку, а я глаз с не спускал.

Цвета ее одежд были уже менее траурные, но все еще темных тонов. И только исподнейшее из исподних было черно, как ночь. Тело ее было прикрыто довольно основательно, лишь шея оставалась открытой да часть плеч, но предметов одежды было всего три, и, на мой взгляд, не стоило с ними долго возиться. Между тем процесс раздевания затянулся на два ноктюрна, то есть примерно на четверть часа. Странно, но Шопен почти не мешал зрительному восприятию, более того, действовал на меня обволакивающе, сдерживал животный порыв. Я думаю, что, несмотря на запрет, я все-таки бросился бы на нее, если бы не Шопен. Как раз с последним аккордом ноктюрна ?13, до минор, (оп. 48 ?1) она сбросила с себя второе и третье, оставшись, в чем, сами понимаете, манящая, прекрасно-голая, прикрыв Сезам. Но здесь я почтительно умолкаю, дабы наше повествование не превратилось в сладенький эротический сироп, легковесный роман, чуждый мне жанр, к которому вы все время меня склоняете. Ибо это классический триллер, как вы сами убедитесь через пару страниц.

А за сим, отдохните немного, пока я правлю перо.

Глава 25

Время шло, переваливаясь неуклюже, переступая с четного на нечетное. Снились страстные сны.

Графиня после того разоблачения стала со мной фамильярнее, нежнее, ближе, касалась дружески, ласкалась, называла меня 'мой принц'. Поглядывая хитро, мурлыкала 'Эти глаза...'. Опостылела мне эта песня. Я становился капризен, груб, графиня пыталась меня успокоить, намекая, что готовит некий сюрприз.

Приходил какой-то механик, они надолго запирались с графиней в спальне, и если бы не мальчик, его подмастерье, который был постоянно при нем, я бы в приступе ревности наверняка его застрелил. Шум порой оттуда доносился такой, будто в спальне отбойным молотком орудовали, я тут же вообразил себе, что мальчик заперт в шкафу, в то время как графиня, механик ...

Выглядел этот тип лет 65-и человеком положительным, основательным, серьезным, имел очки в пластмассовой черной оправе, носил их на лице, похожем на рябое яблоко, был седоус и постоянно вымазан какой-нибудь смазкой. Ну да Бог с ним. Тем более, что шум действительно отбойным молотком механик производил.

Графиня, что характерно, какой-либо ревности начисто была лишена. Я уже упоминал о ее предложении относительно баронессы Борисовой - она отказалась, но по причинам, не зависящим от нас троих. Но немедленно отыскалась одна знакомая безотказная герцогиня, которая оказалась настолько любезна, что согласилась графиню повыручать.