Облака, обласканные солнцем, что клонилось низко, закрывали правую часть горизонта. Ближний край гряды еще отливал серебром. Извилистая полоса светлой зелени выдавала русло реки, а далее - более темным, сплошным широким мазком была обозначена кромка бора. Давно заброшенная, поросшая травой колея уводила к речке, и за мостом - терялась в ковылях колея. День уползал на запад, по мере того как солнце клонилось ниже, меняясь в лице. Удлинялись и тени.

Невесомый, несомый ветром, волочился по полю прошлогодний куст. Он уткнулся в невысокий ковыль и замер у самой обочины, уступая дорогу автомобилю. Вслед за ним тем же порывом ветра принесло пряные запахи.

- Вермутом пахнет, - принюхался к ветру Смирнов. - В нас дремлет тяга к пасторали.

- Красивое у нас государство, - сказал матрос. - И страна широка.

- Страна широка, да дорожки узкие, - отозвалась Изольда.

- Чего-чего, а отечества у нас вдоволь, - сказал полковник. - Россия, единственная страна, где не тесно. Но боюсь, господа, что при нынешнем состоянии умов времени России отпущено меньше чем пространства.

- Полно вам, господа, гордиться своей территорией. Я с вами согласен, полковник, - сказал доктор. - Отечество - это качество, а не количество.

Помолчали. Пассивное очарование пейзажа захватило всех.

Речка выше по течению была заперта запрудой, там располагался, невидный отсюда, городской пляж. Здесь же ширина русла не превышала метров семи. Въезд на мост запрещался дорожным знаком и даже некогда был загражден жердями, но ограждение давно разобрали автотуристы, ленившиеся пускаться в объезд. Мост заскрипел под тяжестью автомобиля, дважды недовольно крякнул, но выдержал груз. Антон остановился под засохшей сосной, что стояла, как столп, метрах в десяти от берега.

- Я здесь однажды рыбу глушил.

- Как-то нас в Заполярье затерло, - сказал матрос, - в одном из ледовитых морей...

- С Львом Давыдовичем?

- С Александром Васильевичем. На 'Вайгаче'... В Арктике - самая холодная из всех смертей. Во льдах, в холодах, полярная мгла да собаки скулят - было их у нас на пару упряжек. Борей, сдувая пену с гребней...

- Так льды или гребни?

- Льды. А чуть подалее - гребни. Но пробиться к ним не могли, поскольку затерло. Этот скверный северный ветер, свистя в снастях, огорчая одних, омрачая прочих, еще больше тоски нагнал.

- Короче...

- Короче взорвали мы эти льды, и такое всплыло... Левиафан! Даже стужу в жар бросило. Мы, матросы, редко бываем робкими - море по колено и лишь при великой волне по пояс - но тут струхнули. Трусость не входит в перечень смертных грехов, но все же досадно.

- Бесстрашие, по словам Шопенгауэра - унтер-офицерская добродетель, - успокоил его доктор. - Не всем же быть унтерами. А в мирной жизни это качество зачастую превращается в глупость.

- Эта тварь разевает пасть...

- Хотите врите, хотите нет, а верить я не обязан, - сказал Смирнов.

- Надо его чем-то убить, а нечем. Снарядом его не возьмешь, не говоря уж о винтовках и маузерах. Тогда старший сапер, как сейчас помню, Шапиро, обвязав себя динамитом, дал себя проглотить...

- Мост необходимо сжечь, - прервал мемуар полковник, все время морщившийся в течение матросской басни. - Так всегда поступают, чтобы сбить с толку преследователей.

- Как я полагаю, - сказал Антон, который ради этого и остановил машину, - возвращаться никто не собирается. А для тех, кто все же собирается - кружной путь есть.

- Да я не против, - сказал матрос, склонный ко всяким разрушительным действиям - Но не лучше ли его гранатой взорвать?

Антон вылез, прихватив канистру с бензином. Матрос вышел за ним.

Через минуту повалил черный дым. Ветер воздушным касанием стлал его вдоль реки.

- Нам, обожженным адом - да бояться огня? Однажды мы на Саратовском направлении... - начал другой мемуар матрос.

- С Александром Васильевичем?

- С Львом Давыдовичем... Вагон взяли. А вагон - с мягкой рухлядью: соболя, песцы... Так эта протухшая пушнина так завоняла, что мы и не рады были, что подожгли. Пришлось передвигать фронт немного восточней.

Огонь отражался в воде, отражение сносило вниз по течению, и по правую сторону моста катилась огненная река, а по левую - водяная. Рваные крики ворон, сорванных с сухого дерева дымом, разнеслись по степи. Одна из птиц была белая.

Матрос вынул из машины маузер.

- Хвала стволу: карает все, вплоть до государственной измены. Хотя и принято считать, что наган - главный револьвер революции, я вам скажу: у револьвера эрекция совершенно не та. - Он направил его в небо, где кружила стая, но выстрелов не последовало. - Пистолет заряженный, но заржавелый. Артиллерия отсырела за столько лет. Возможно, ваш кольт не выдаст. Дайте его мне, док.

- У вас было вдоволь времени, чтобы заняться маузером, - сказал доктор. - Больше, чем у меня. Вас бы хватить кулаком за жестокое обращение с оружием.

- Да у вас просто культ кулака и кольта. А еще медик. Раз уж это ружье, то позвольте выстрелить, - обратился он к Антону, имея в намерениях автомат. - Расскажи мне, Антоха, как им воспользоваться.

Антон показал, как снять с предохранителя и перевести для стрельбы очередью.

- Но в людей нельзя, - предупредил он.

- А в собак? - Несколько псов, увязавшихся за машиной еще в городской черте, успели преодолеть мост.

- Жизнь собачья и так коротка. Целься в небо - не промахнешься.

- Тогда по воронам. Оживим этот праздный пейзаж. А то они, согласно народным поверьям, бывает лет до трехсот живут.

Матрос направил ствол на стаю, кружившую над деревом, и выпустил длинную очередь. Свора ворон, отделавшись парой перьев, взмыла выше. Артиллерист ухватился за сердце.

- Дайте ему валидолу, чтобы дурака не валял, - сказал матрос, выглядевший не менее ошеломленным. - Вот это бой, - похвалил он оружие.

- Патронов почти нет, - сказал Антон, забирая у него автомат. - Побереги для стрельбы по вероятному противнику.

- А я по ком? Копрофаги, - сплюнул матрос, влезая в автомобиль, на сиденье рядом с водительским. - Тоска в птичьем виде.

Антон посмотрел в зеркало. Мост пылал, над ним плыло облако, пепельное. А чуть поодаль - воронье. Антон тронул машину, утопил педаль. Мотор, давясь верстами, заурчал, лес в опушке из кудрявых трав стал приближаться стремительней.

- Испекла бы бабушка бублик, а не колобок, и сказки бы не было, - сказал доктор, но скорее это были мысли вслух. Результат неких его размышлений.

Общество помолчало, оценивая высказывание - те, кто его услышал.

- Это вы к чему, док? - очнулся матрос.

- Так, - сказал доктор, но помолчав, добавил. - Не корысть же нами движет. Если корысть, я лучше бы там остался.

Въехали в лес, хвойный по преимуществу. Но попадались островки осин, берез. Здесь дорога была более извилистая, колею пересекали корни, сучья цеплялись за кузов. Портянку с картой местности свернули и сунули в какой-то рюкзак, Антон дорогу и без нее знал.

Матрос занялся, было, маузером, да наскучив, сунул его в кобуру. Притих, рассеянно выстукивая пальцами по панели яблочко-песню. Сменив подполье на приволье, своей агрессивности он не утратил. Антону показалось, что он на него подозрительно косится. Какая-то нездоровая мысль зрела в его мозгу. Вскипала враждебность.

- А что, симеоны, - сказал, наконец, он, глядя на Антона в упор¸- представляет собой эта темная личность? Что мы знаем о нем? Заведет этот лоцман в топи наш дружный некрокартель. Или в засаду опять угодим. Этот, по матери, зря, что ли, прикатил? Эти дядя и дед не даром у него в родственниках. Поведай нам, что ты за человек? Чем жив?

- Отстань от него, Смольный, - сказала Изольда, но матрос не отставал.

- Какие хоть песни любишь, кроме 'Утра в Финляндии'?

- Люли-люли люблю, - отозвался Антон.

- А то лоцманы бывают всякие. Как-то Александр Васильевич (изгнан из этого мира в 20-м году) доверил мне крейсер 'ББ'. Этот крейсер недолго просуществовал, я даже не помню его полное имя. То ли 'Барон Бражелон', то ли 'Беспощадный Борец', то ли что-то еще. И вот, плывя вдоль Норвегии, пришлось нам одного норвежца нанять. Этот варяг был выдающийся лоцман, знал прибрежные фьорды, но был наподобие этого, - он кивнул на Антона, - наружностью внутрь. Понять было нельзя, что за варяг этот швед, хоть я к нему и присматривался. Подозрительно было мне, что этот викинг выкинет. Нам надо было из Мурманска попасть в Петроград, попутно обстреляв Германию. Навести порядок в морях, а их по пути пятеро.