- Четыре, - возразил поручик. Однако тоном вопроса, при этом взглянув выжидательно на Изольду.

- Я ничего не смыслю в морях, - ответила та.

- Да ну тебя со своими байками, - сказал поручик, отворачиваясь к окну.

- Пускай, - сказала Изольда. - Матросы вносят веселость в наши ряды. Так чем же закончилось похождения за четыре моря?

- Оно еще не началось, - буркнул матрос, однако продолжил. - Ну, идем параллельно берегу. А на мне вся ответственность, я ж вожак.

- Капитан, то есть?

- Вожак. Вожак - это тот, кто тянет упряжку, а не держит вожжи. А на то, действительно, капитан есть. Но капитана с тонущего корабля спасают последним, а в случае долгого и вынужденного дрейфа к обитаемым берегам - съедают первым. Так что от капитанства - я умолил - и бог меня миловал. Плывем. Небо набухло тучами, нахмурилось как раз с той стороны, куда мы движемся. Течение теплое. Только воняет очень. А следуя вдоль берегов, даже белые скалы видно, но я себе думаю: что-то не то, не туда мы идем, не может Норвегия так вонять. Входим во фьорд. Стало еще жарче и темнее, дело к ночи. Скалы, значит, с обеих сторон, а на них пальмы растут, словно в субтропиках. Не может, думаю, быть в этой Швеции никаких пальм. И - несмотря на жару - мурашки дурачатся. Это от подозрений в адрес этого навигатора, то есть лоцмана, оказавшихся обоснованными вполне. Не мурашки, а дурашки какие-то. А я прежде всех догадался, что не во фьорд, а в левиафаново чрево этот лоцман наш крейсер ввел. Хотя все выглядело довольно правдоподобно: и берег, и скалы, и даже что-то похожее на мирозданье - с небесным сводом и звездами на нем. Только я глядь - а нет на небе Малой Медведицы. И соответственно - Полярной звезды. Я к капитану: как бы, ему говорю, живыми нам выбраться, да при этом Отечество не посрамить. И предлагаю напасть на него изнутри.

- Что-то у тебя левиафаны во всех морях, - сказал полковник. Он делал вид, будто брезгует слушанием, но тут не выдержал. Видимо, тему левиафана близко к сердцу он принимал. - Прямо гигантоманиак.

- А вы полагаете, что их нет? Можно вспомнить Иону, - сказа матрос, - а можно Садко. Жребии их различны, но участи схожи. А так же в Писании где-то еще одно место есть...

- Сюжет, достойный Достоевского. Ах, есть у него смешная новелла, как одного витию крокодил проглотил, - сказала Изольда.

- А еще Нельсон, когда им заменили Наполеона на необитаемом острове, бежал с него в чреве кита. Нельсон - тоже матрос.

- Жизнь матросами полна. Так как же выбрались вы, Вован? - спросила Изольда.

- На шлюпке. Корабль не протиснулся через задний проход.

- А крейсер во чреве бросили?

- Сапер Шапиро-второй на борту остался. Взорвал его к чертовой матери вместе с чудовищем. Скандинавия не пострадала. Ошметки, перелетев через нее, в основном угодили в Балтику.

- А что навигатор ваш?

- Этот варяг оказался пьян, вот и случилось. Судьба его мне неизвестна. Не дожидаясь матроской расправы, бросился от нас вплавь.

- Что-то у вас всё Шапиро левиафанов казнят, - тем же тоном и той же почти фразой отреагировал на финал новеллы полковник.

- Жалко этих Шапир, - сказал поручик Смирнов. - Нет, господа, взорвать себя так, чтоб даже куска от тебя не осталось - как-то не по-православному.

- Для нас, простых и смешных смертных, не все ли равно, кто каким способом упокоился? - сказала Изольда.

- Да, господа, жизнь настолько кратка, что и проживать-то ее не стоит, - сказал Смирнов.

- Вот-вот, - как-то даже обрадовался доктор, словно только случая ждал, чтобы эту тему подняли. - Жизненная сила, заставляющая жить, находится вне меня, вне моего рассудка. Рассудок с легкостью опровергает необходимость жить. Но пытается придать ей хоть какую-то ценность. Но опровержение всегда убедительней. Человек жив вопреки собственной логике. Пока смысл жизни не найден, остается на Бога нам уповать. Смысл человеческой жизни так же необъясним, как и смысл вселенной. Здесь микрокосм и макрокосм сходятся. Считалось, что вселенная создана ради человека. Сейчас многие склонны думать наоборот. Мы - человечество и вселенная - необходимы друг другу. Но для чего? Самое главное: зачем мы - ей? Зачем ей человек, который к тому же бессмысленно смертен.

- Действительно, трудно понять, - сказал матрос. - Тут гениальность нужна. Ведь даже если не все умрем, то изменимся до неузнаваемости. Другой вопрос - в какую сторону? Не хочу я выглядеть посмертным посмешищем наподобие Павлыченко.

- Что собственно не противоречит исходной аксиоме о смертности человека. Ибо, изменившись, это буду уже не я, - сказал Смирнов.

- Пытаться объяснить себе мироустройство - попусту терять время и впадать в пессимизм, - сказал полковник. - При нашей неохоте к самообузданию мы все делаем много: много едим, много пьем, много говорим и много ничего не делаем. Теперь хотим много жить. Есть Писание, согласно ему - во плоти и натуре воскреснем и тысячу лет будем во блаженстве жить, а душа человеческая - так и вообще бессмертна, ни тлению, ни иному разложению не подлежит. Надо на земле прочно устраиваться. Что будет после смерти - не наша забота.

- Ах, полковник, - сказала Изольда. - За что же такие нам привилегии перед мириадами других животных существ? А может, воскреснут только крысы? Воскреснут в телесности, во всей своей крысьей красе? Мы считаем, что животные не знают о смерти и счастливы тем. А может, счастливы и беспечны по другой причине - ибо уверены, но помалкивают. Знают без проповедников и посредников, без пророков и праведников, без представителей и предателей божества, что смерти нет и не будет. И крысы эти воскресают вовсю, только мы, нелюбопытные к ним, этого не замечаем?

- Крысы, бесспорно, достойные существа. Я на них ставил опыты, - сказал доктор. - Обезьяны, вороны, собаки - не хуже прочих. Лягушки. Библейский левиафан. А ослики так вообще чрезвычайно бывают умны. Но только в человеке, господа, дух совокупляется с плотью. Природа, трудясь миллионы лет, создала совершенный живой организм - человека, и его высшую нервную деятельность - разум.

- Невозможно поверить, что это получилось 'само по себе', - сказала Изольда. - Что природа слепа и нелепа. Неразумна, я хотела сказать.

- Сама по себе, действительно, природа глупа, господа. И ни какой целесообразности в ее движении, якобы, к совершенству нет. Во всяком случае, она о ней не помышляет, бездумно даруя нам жизнь, смерть, - сказал полковник.

- Так что же ею движет? Кто-то за этим стоит?

- Если бы не захотел Каспий, Волга бы не потекла, - сказал полковник.

- Волга или другая вода течет по собственной воле, а не по хотенью свыше, - сказал поручик. - Или в крайнем случае - благодаря устройству земной коры.

- Скорее Волга является причиной Каспия, а не наоборот. Как может следствие быть причиной события? - сказала Изольда.

- Предположим, что вы двигаетесь из пункта А в пункт Б. Пункт А является отправной точкой, а не причиной вашего движенья. Причина, что вас влечет, находится в Б.

- Ну, это я, - сказал поручик. - Волга же не отличает причину от следствия. А если ее старый самец Каспий и хочет, то она не знает про то.

- Вот и мы не знаем.

- Но тем не менее предполагаем, что весь процесс осуществляется под руководством некого Разума? Бога всея вселенной?- сказал доктор.

- Вот именно. Природа лишь инструмент в руках кого-то всевышнего. И разум не ее творенье. Так как тварь по определению не может быть совершенней, то есть разумней своего творца, - сказал полковник.

- Ах, ничего этого нет, господа. Человек вышел в звериных шкурах из лона природы, но сначала Бог это лоно оплодотворил. Сделал ее матерью и отвернулся, равнодушный, словно самец, который свое уже получил, - сказала Изольда. - И нечего нам уповать на этого ходока.

- Если разумней этого Разума ничего нет, значит и смерть разумна, - сказал Смирнов. - Вот почему человек в славных делах ищет бессмертия. Алетейи, понимаемой как незабвение, бессмертье в умах.