- Ты в небо иногда поглядывай, - сказал Леший. - Место голое, от летунов негде прятаться.

Я послушно глянул вверх, а там синева - дна не видно! Показалось, затянет меня бездна, и пальцы непроизвольно в горловину люка вцепились. Тварей наверху я не увидел, но в глазах замелькали цветные пятна, когда я нечаянно скользнул по Солнцу взглядом.

- Видишь островок? - Леший махнул рукой вправо.

Я всмотрелся в болотную гладь. Из-за мелькающих пятен ничего рассмотреть не получилось, но, показалось, что-то в сотне шагов от цистерны, действительно, чернеет.

- Ну, - ответил я, - вижу.

- Вот тебе и ну! - передразнил Леший. - Раньше это холмик был, пешком до него ходили, а теперь, разве что, вплавь. Место там примечательное. Черно там, будто землю выжгли, даже мох не растёт. Смотри лучше: видишь, посерёдке, где кочка, скомканное тряпьё пестреет. Видишь, что ли? Так это Бармалей. Может, помнишь? Был такой лесник, здесь и гробанулся. Вообще, он нормальный был, но шибко любопытный - совался, куда не просят. И в тот раз понесла его нелёгкая глянуть, что за чудо посреди болота виднеется. И посмотрел, да никому рассказать не успел. Там человека и скрутило. Лежит, ничего ему не делается. Если в бинокль разглядывать - как новенький. Глаза открыты, а не моргают. Сквозь него и травка чудная проросла, будто зелёные верёвочки опутали тело. Автомат рядом валяется. Бери да стреляй. Только дураков нету, за ним лезть.

- А что приключилось-то? - я присмотрелся внимательнее; то, что я принял за травянистую кочку, оказалось человеком. Тот будто задремал на солнцепёке, руки разметались, ноги вытянуты.

- Кто знает? Выбрался на островок, и свалился. Может, сердце встало, или кондрашка хватила, и нету здесь никакой тайны. Только до сих пор - как в мавзолее. Говорили дураку, не лезь, куда не просят, а ему интересно! Хотели вытащить, да никто и близко не подобрался: в ушах звенит, ноги слабнут. Бармалей на остров зашёл, а другие после него не смогли. Мы потом собак привели, и те не идут, поджали хвосты и скулят. Ты знаешь, наши псы не из трусливых, особо, если сворой, а тут - испугались. Стало быть, и нам там делать нечего! Подумали, Бармалей никого не трогает - и мы его трогать не будем. Я к чему говорю? В лесу не зверей бояться надо. Зверь, он, понятное дело, жрать хочет. Покажи ему, что ты круче, он и уйдёт искать добычу попроще. А бывают ещё непонятные места - лучше их обойти стороной, целее будешь! В лесу мне такие холмики не попадались, там чудеса другие, а мораль такая же: если не понимаешь - не лезь.

- Угу, - ответил я, - уяснил.

- А раз уяснил, нечего сидеть, горючка сама не перельётся.

Теперь Антон спускает вёдра с цистерны, а я на тракторной бочке сижу. Эта работёнка проще, пока Савелий туда-сюда ходит, можно отдохнуть. А то, что вонючим мхом от бочки попахивает, так от болота и от солярки запах не слабее.

Савелий, как и раньше, мотается по воде с ведром. Вот он под цистерной, а вот уже и нет его, лишь брызги взметнулись, да ил взбаламутился.

Я почти не испугался! Неожиданно всё произошло, потому и растерялся, не сразу бросился на помощь. Но автомат сам собой в руках оказался, а ещё через миг всё пришло в движение. Савка вынырнул из воды, рот раззявлен, глазища, что блюдца, руки, будто крылья мельницы, месят воздух. Тужится Савелий, напрягается, а его всё глубже в болото тянет. Леший сверху, от избытка чувств, матом кроет, Антон кричит что-то непонятное.

Когда Савка завизжал по-бабьи, я опомнился, прыгнул в воду. Около цистерн мелко, потом дно резко уходит вниз. Я бухнулся по пояс в болотную жижу. Ещё несколько шагов - и вода намочила грудь. Протянул я Савке руку, тот клещом вцепился. Тащить тяжело, ноги увязли, но дело потихоньку движется. Пять шагов до цистерны, четыре...

Я разглядел тварюку, которая захотела утянуть Савку в болото. Прозрачное, студенистое туловище с веером нитевидных щупалец. Кажется, существо медлительное и неуклюжее, но оно уже обвило механика, и почти дотянулось до меня. Тонкий отросток прикоснулся к руке. Нежно тронул, будто котёнок лапкой погладил, но осталось гадливое чувство липкого, мокрого и склизкого.

Наконец, подоспел на помощь Антон. Ведро, которое он отшвырнул, плюхнулось в воду, по взбаламученной поверхности поползла масляная клякса. Свободной рукой Савка вцепился в протянутую ему руку.

Мы почти дотащили механика до цистерны, осталось сделать маленький шажок. "Давайте, парни", - орёт Леший сверху, и я даю. Ноги скользят по дну. Рядом спасительная лестница, уцепиться бы.

В этот миг Савкина ладонь выскальзывает из моей. Механик, вереща, и увлекая за собой Антона, валится спиной в воду. Я лечу к цистерне, лестница больно бьёт по лбу. На секунду темнеет в глазах, я с головой ухожу под воду, но тут же выскакиваю на поверхность. Руки сами ищут автомат. Не потерял? Нет.

Савка, Антон, напавшая на нас гадина - всё перемешалось, и не понятно, кто где. Туловище существа оказалось на мелководье. Ну, держись, тварь! Ствол "калаша" - в мерзкую, желеобразную гадость.

Тра-та-та-та-та.

Оружие пляшет в руках, эхо трещит над водой, разлетаются похожие на куски холодца ошмётки. Пули дырявят студенистое тело, а гадине хоть бы что!

Антон цепляет Савелия под мышки, я тоже спешу на помощь. Мы боремся, и вдруг существо начинает судорожно извиваться. Ага, не нравится! Тебе даже автоматные пули нипочём, что же тебя взбесило?

Понял, тварь пришла в бешенство от растёкшейся по болоту солярки. Эх, как корёжит, приятно смотреть! Экологию, значит, любишь? Ну, сейчас покажу тебе экологию!

Кидаюсь я обратно к цистерне, за спиной крик: "Куда! Вернись, гад!" Антон ещё держит, не даёт твари утащить Савку на глубину, а тот хрипит, глаза из орбит вывалились. Нашёл я сливной кран. Вентиль не крутится, приржавел. Стволом автомата, как рычагом. Р-р-раз, два, поднатужились! Заскрежетало, провернулось, булькнуло, и - потекло.

Гадина словно взорвалась: рвёт, дёргает, тащит. Потом щупальца расплетаются, и тварь удирает.

Антон ведёт Савку к цистерне, тот еле ковыляет. А меня будто переклинило - ругаюсь, и вслед твари неприличные жесты показываю.

- Ты кран закрой, нечего добро разбазаривать, - спокойно говорит Антон. Савелий с трудом забирается на цистерну.

Наверху безопасно, и почти уютно. Металлический корпус весь день впитывал солнечные лучи, а теперь охотно делится с нами теплом. Одежда сохнет, мы загораем. Есть один приятный момент в этой ситуации - мы живы.

- Я бы тяпнул сто грамм, - угрюмо сказал Антон.

- А я бы двести, - поддержал идею Леший. - Слетай по молодецки, если не боишься.

- Запросто, - у Антона получилось нарочито бодро. - Не век теперь на бочке сидеть!

По воде расползлась большая клякса, любители чистой болотной воды едва ли сунутся. Проще простого - сбегать до трактора и обратно.

Пока Леший доставал еду из принесённого рюкзака, Антон присосался к фляжке. Он замер, вслушиваясь в ощущения, и на его физиономии зажглась довольная улыбка.

- Кажется, полегчало, - Антон сунул выпивку Лешему. Тот сделал несколько глотков, и передал самогон мне.

- Хлебнёшь? Для душевного равновесия полезно.

- Не откажусь, дядя Лёша, - сказал я.

- Дядя Лёша я для всяких сопляков. А свои Лешим кличут. Понял?

- Понял, - кивнул я. Пара глотков ядрёного пойла обожгла внутренности, тепло рассеялось по организму, хорошо стало! Один вопрос не давал покоя - как же я босиком домой пойду? Я же, как сидел на бочке в штанах и обуви, так и бросился на помощь - не было времени разуваться. Вот и остался правый сапог в болоте, теперь не найдёшь в толще ила, да и боязно в воду лезть! Жаль, обувка-то почти новая.

Я протянул фляжку притихшему Савке.

- Как думаете, парни? Что за зверь к нам приходил? - спросил Леший. - Я о таких и не слыхал.

- Да кто же знает? Какая-то болотная амёба, - ответил Антон.

- Ты амёбов-то видел? Они во-о-от такие, - Леший показал, какие, по его мнению, бывают амёбы. - Их в очках не разглядишь, а эта вон какая. Ещё скажи - фузория туфелька.