Для чего-то же он должен был его сюда позвать, а это самое безобидное, что можно представить. Дааа, пытаться понять планы Альбуса – задача сама по себе безнадежная. У него «в карманах» всегда найдется что-то еще. Лучше уж думать о тех минутах, когда мальчишка здесь. Бесстыдно, медленно, трется об меня, вызывающе глядя в глаза. Будто бы змея смотрит на того, кто играет на дудочке, вроде бы и послушна, но остается шанс, что укусит. И на самом деле непонятно, кто из нас змея. В этот момент слова Хенрика меня удивили бы, потому что я загораюсь сразу весь. Этим дурацким томлением, мысли путаются, и спроси меня про основной ингредиент самого простого зелья – например, перечного, я ведь не расскажу.

Нет, Альбус прав… прав…

Сова прилетает, и несколько минут после того, как староста сует ее мне в руки, вообще выпадают из памяти. Прихожу в себя на мыслях, что строчки неровные, на последнем слове не хватило чернил, они скорее процарапаны, и все это на странице, вырванной из книги, вместо нормального пергамента. Значит, писал наспех и Альбусу наверняка ничего не отправил, потому что дома только одна сова, которую он может использовать - пришлось бы на почту. А если не отправил Альбусу, значит, действительно есть шанс, что вернется. Впрочем, может, до вечера успеет и второе отправить. Хорошая почтовая сова вполне может проделать такое расстояние дважды за сутки в оба конца.

В следующий раз опоминаюсь, услышав шипение пламени в камине – превосходно, кажется, я выплеснул туда мед, вместо того чтобы выбросить ту кору, которая, как всегда, испортилась под воздействием магии при переноске. Зато эта самая испорченная кора разложена для просушки, а вот хорошей нигде не видно. Похоже, я ее уничтожил. На дальнем столе что-то лопается, несусь туда - и еще один сюрприз: когда успел включить горелку под пустым котлом, да еще большого размера? Понятное дело, хотел раскалить котел перед тем, как варить что-то, но вот что? Никаких нарезанных ингредиентов вокруг, зато вонь знатная, и едкая жидкость из лопнувшей склянки успела проесть стол.

Кажется, с меня достаточно!

Гашу все, дохожу до Астрономической башни и глотаю воздух, чуть наклонившись над перилами, ловлю редкие капли на язык. И конечно, именно в этот момент нелегкая приносит Поттера. Но разве могло быть иначе? Разве он мог остаться внутри в такую погоду, когда все приличные студенты не высовывают носа из своих гостиных. И дружка своего, Уизли, прихватил.

А если это сам-знаешь-кто? - перепрыгивая через ступеньку на крутейшей лестнице, говорит этот идиот. – Вдруг он опять взялся за старое?

Да нет, это просто чьи-то заметки, - отмахивается Поттер.

Приятель, это не просто заметки, а заметки, как управлять стихийной магией. Ты должен показать их Дамблдо…

Ну наконец-то, мистер Уизли, соизволили меня заметить…

Ну хоть ты-то не веди себя, как Гермиона, - говорит с досадой Поттер, поднимаясь следом. – Мне лично они вообще не нужны, я стихийную магию проявлял только в детст…ве.

И смотрит, смотрит зелеными гляделками.

Уизли, минус пять баллов с Гриффиндора за потрясающую манеру ходить. И оба, Уизли, Поттер – по десять баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю.

Проношусь мимо: галерея, вниз, учительская, подземелье. В гостиной сбрасываю туфли – оказывается, так и ходил в домашних, падаю в кресло, притягиваю литровую бутыль с виски – пить нельзя, Маршан даже чары соответствующие на шкаф наложил, с хитрой печатью, но я их и снимать не стал, Люциус еще прислал.

Глоток. Еще глоток. Вдыхаю. Выдыхаю. Отпускает.

И ведь накладывал же Конфундус – доверять тетради и не рассказывать больше никому. Какого черта на Поттере все не работает или работает не так, как надо?! Наверняка теперь попрется к Альбусу и тетрадь предъявит. Почерк, конечно, не мой, с заклинанием подмены, но если Поттер ни за что не догадается, то Альбусу и взламывать чары не надо. Он меня знает как облупленного.

Глоток. Еще глоток.

Люциус, вывалившийся из камина, молча садится в кресло напротив и протягивает руку. Передаю бутыль ему.

Нарцисса увидела воспоминания о Рэнделле, - объясняет. Делает предупреждающий жест и болезненно морщится, будто бы я что-то успел сказать: - И не надо мне говорить, что ты говорил.

Да уж, отвратительная была затея. Люциус попросил научить Нарси окклюменции месяц назад. Мне хотелось хоть насколько-то отделиться от мальчишки, перестать быть для него в доступе на двадцать четыре часа в сутки, и я согласился. Тем более что Люциус отдал один из домов во Франции в пользование Анабелле. Конечно, он помогал прежде всего самому себе – если Анабелла его проклянет, то лишится убежища. С другой стороны, я понимал, что это, хоть и хорошее решение, все равно временное. Если Лорд когда-либо узнает об Анабелле, о ее силе… о силе Блейза, и о том, что ему и не подумали об этом рассказать, мало не покажется никому.

Я дал Нарси три урока и не отказывался продолжать, тем более что она продемонстрировала хорошие способности, и учить ее было легко. Она не боялась меня, и я давно уже знал про ее романы, в то время как Люциус до сих пор (при всей их очевидной безуспешности) делал попытки сохранить лицо. Но Люциусу показалось мало. Он стал заниматься с ней еще и сам. Разумеется, я предупреждал его, что торопливость в этом деле еще никому не помогала, но куда там…

Как много? – спрашиваю.

Как будто это имеет значение! – пренебрежительно фыркает он.

Да уж.

Люциус снова тянется к бутылке. Приглядываюсь – выглядит жалко. Волосы всклокочены, мантия помята и разорвана внизу, на щеке кровоточащие порезы – один явно от перстня, а второй уже от заклинания. Нарцисса не привыкла сносить неприятности молча, хотя всерьез ей достать мужа вряд ли бы удалось.

И какого драккла? – он выпивает сразу с полбокала. – Было бы это во времена ее интрижки с Антонином, - Люциус презрительно кривит губу, - или еще полгода назад, она бы и бровью не повела, а теперь, видите ли, ее предали.

А он, оказывается, не так уж слеп.

То есть она не знает, что это?..

Ты предлагаешь об этом рассказать?! – Люциус закашливается, чуть не подавившись.

Я в свою очередь давлю внезапную жалость. И ненависть к Рэнделлу. Конечно, мне бы и в голову не пришло рассказать Нарциссе. Только не это.

Люциус закрывает лицо руками.

Ты знаешь, я мог бы стереть ей… - начинаю я.

Нет, - он встряхивается. – Я сам должен с этим разобраться. – Люциус встает и ставит бутыль на стол. – Спасибо, Северус. Но мне пора повзрослеть.

Он неожиданно делает шаг ко мне, целует в лоб, словно младшего брата, и исчезает в камине, и единственным свидетельством его присутствия становится тонкий шлейф аромата - сладковатого, но с ноткой можжевельника.

В следующий раз я выныриваю в реальность (а может быть, и не выныриваю), когда слышу крик, и даже не крик, а вопль. Это явно Ромулу, он бежит по берегу озера, размахивая руками, спотыкается и падает на колени. И в этот момент я понимаю, что же в этой картине не так – озеро горит. Огненные волны катаются по поверхности, не выплескиваясь на берег, а озеро словно пытается сдержать их, заворачивая края так, чтобы волны откатывались назад, но видно уже, что у него не хватает сил. И то тут, то там над поднявшимся краем выступает оскаленная морда. Адский огонь!

Сначала я чувствую облегчение – это же просто воспоминание Ромулу, потом соображаю, что ферма, которую он тушил, была в горах, а здесь озеро, лес, и с того места, где я стою, виден замок. А где я, собственно, стою? И что я могу?

Пытаюсь двинуться, и не получается, обернуться – тоже. Я всего лишь зритель, вошедший в картину, и вижу только то, что ее полотно разворачивает передо мной, позади – ничего нет.

Ромулу между тем поднимается, размахивая палочкой, потом отбрасывает ее, вытягивается вдруг, но не прямо, а и сам будто, пока это делает, идет волнами, вскидывает руки и начинает выкрикивать какое-то заклинание. Это не латынь, не испанский, и вообще, судя по структуре и ветвистости, какой-то древний язык. И в этот момент становится понятно, что сейчас он снова потеряет магию, только на этот раз уже насовсем. Я тянусь к нему и сбиваю с ног. Столпом воды, выплеснувшимся из озера. Я как-то связал свою воду с его магией и перебил колдовство. Ромулу упал, но в то же время я ослабил озеро, и теперь все еще хуже – оно трепыхается изо всех сил, задирая край так высоко, как только может, но видно, что первая морда уже готова перемахнуть через него и броситься вниз, на сосны на берегу. И Ромулу… вновь поднимающийся во весь рост. Я его не спасу, если не остановлю это.