Ромулу протянул часы Хуану Антонио.

Блядь, воскресенье, - уставился тот на циферблат. И заржал: – Вот мерзавцы, а я думал – всего час прошел.

Бывает, - ухмыльнулся Ромулу. – Ты еще проверь, не сдвинулась ли граница аппарации. Может быть, мы можем добраться домой прямо отсюда.

Проверю, - пообещал Хуан Антонио. – И что за пророчество тебе дали?

Ромулу вытер губы рукой и пересказал первое.

Придется разгадывать всей семьей, - хмыкнул Люкс. – Мое проще. «Кто проклял их, служить да призовет. Дар памяти вернет драконий род?» – процитировал он.

Проклял? – задумался Ромулу. – А кто? Проще всего, конечно, это было сделать Хен…

Ты думаешь? Чтобы Хен прокляла драконов, которых она обожала? Скорее уж кто-то из нас. Будем надеяться, что он признается.

Ну, даже если и не признается, главное, чтобы призвал служить.

Хуан Антонио кивнул и встал:

Пойду проверю, откуда мы сможем аппарировать.

Он отошел на несколько шагов. Ромулу потянулся опять к фляге, силясь вспомнить второе пророчество. Вдруг небольшое дуновение задело его щеку.

«Пусть в зеркале похожи два лица - Разлука караулит у крыльца», милый, - сказал в ухо женский голос. – Это же так просто.

Ромулу обернулся, но не нашел никого. Повторил про себя строки и похолодел.

Вернулся веселый Хуан Антонио:

Каких-нибудь пятьдесят ярдов отсюда и уже точка аппарации, прикинь?

Ромулу встал и потянулся за палочкой, стараясь, чтобы кузен не видел его лица.

Позже, уже после всех объятий, празднования, бесконечных пересказов и попыток разгадать, глубокой ночью сидели с Эрнесто на перилах на балконе и курили. Эрни, кроме «Пойдем выйдем» вообще не сказал ни слова, и Ромулу был ему бесконечно благодарен. Они так и не помирились до сих пор официально, но, в принципе, надо ли было им вообще мириться? Проделывать все эти ритуалы с тем, чтобы просить прощения, выяснять, кто прав, кто виноват… Когда можно было просто сесть рядом и начать с того места, где прервались. Да и Эухения вроде бы общалась с Эрнесто, а они ссорились еще похлеще. И она, по крайней мере, настолько, насколько это было известно Ромулу, извинений от Эрнесто не требовала, ничего не выясняла. И вообще, у него возникло такое ощущение, вздумай они объясняться сейчас, все только бы испортилось. Сейчас, когда здесь не слышно было голосов родных, и темный сад внизу молчал, и старая олива у самого балкона еле слышно шелестела листьями, затихая перед грозой.

Я ушел к Фелиппе, - вдруг сказал Эрнесто.

Ромулу поднял на него взгляд.

Я подумал, что тебе стоит знать.

Ромулу приоткрыл рот. Эрнесто, что, получается, знает? Да нет, это бред. Как можно угадать ориентацию, если ты не пялишься на мужчин? По внешнему виду, что ли? Или… кто-то из девочек ему это сказал? Да нет, он же рассказывал об этом Эухении и Марти, а они – могила.

Решил, что не стоит тратить короткую жизнь на то, что не любишь, - продолжал, судя по всему, не ожидая от него никаких реплик, Эрнесто. – В общем, заходи в гости, - он затушил сигарету прямо об стену, уничтожил окурок и ушел.

Ромулу остался один в темноте. Короткая жизнь… А их с Северусом ждет разлука. Все кончится. Неизвестно когда, может быть, совсем близко. Но Эрни прав. И хоть Ромулу и не помнил, что он прошел в горе, он чувствовал, что что-то там помогло это ему понять. Нельзя тратить время на то, что тебе не нравится, на то, от чего тебе плохо, и на то, что явно не твое. Нельзя тратить время на мифический долг, когда его мало. А Рита – сильная, она выдержит. И разумная. Они вот думали, что она ушла в лес в одиночку вчера, а она закопалась на два дня в книгах в Национальной библиотеке, надеялась найти хоть какие-то сведения про эту неведомую зверюгу. Переживет.

У него есть Северус, и если им была подарена эта любовь, то он, Ромулу, отдаст ей все и проживет ее так полно, как не проживал еще ничто в своей жизни, до самого конца.

========== Глава 119. О некоторых последствиях ритуалов ==========

Просыпаюсь я оттого, что имп кусает меня в плечо. Прокусывает тонкую сорочку до крови, а когда я стряхиваю его на пол, подпрыгивает, карабкается ко мне на колени и показывает здоровой лапой на широко раскрытый рот. С добрым утром, профессор Снейп, вашему любимому фамильяру пора жрать.

В лабораторию я ползу нога за ногу, натыкаясь на стены и с трудом нащупывая реальность. Перед глазами – молоко, а в ушах позвякивает, будто кто-то косорукий приложил заклятием ватных ног, но поскольку именно косорукий, оно попало еще и в голову. Хорошо, что нет головной боли и тошноты, как с похмелья. Вот так вот – вчера раскидывался магией, а теперь расплачивайся.

Реакция у меня, конечно, та еще, и имп влетает вслед за мной в лабораторию. Впрочем, неужели я рассчитывал ее от него уберечь? Он тут же, выплескивая добрую половину зелья, окунается в котел с противорвотным, потом с визгом удовольствия ныряет в противопростудное, а вот тут у него географически есть выбор – прыгать в волчьелычное или отраву для Плетнистых Зубастиков. Я, наколдовав перегородку, спасаю волчьелычное, а имп сигает в отраву, после чего, задушенно хрипя, фиолетовым комком забивается в угол. Одно не убило, так он и в мирное время умудрился приключений на задницу найти. С таким фамильяром никакого Поттера не надо. Если выживет, конечно.

По счастью, в углу его легко обездвижить – очищаю стол, левитирую на него приложенную Иммобулюсом тушку и заталкиваю в нее безоар. Призываю котел, наколдовываю воду и окунаю импа с головой. Удаляю фиолетовую гадость из котла и повторяю процедуру по новой. Плетнистые Зубастики – это не то, что легко сдается, Помона уже тонны всякой гадости из Лютного перепробовала, так что отрава была что надо. В конце концов через шесть стирок зелье сходит, но вместе с мехом – пара минут, и в моих руках, закованных в драконьи перчатки, остается голое розоватое тельце. В огромных глазах импа плещется шок, из ушей идет фиолетовый пар – интересная реакция на безоар, но, кажется, я спас не только свою новую домашнюю зверушку, но и от него – лабораторию. Вряд ли он еще сюда полезет.

Заворачиваю в полотенце – одна лысая голова торчит, переношу в гостиную и бережно опускаю на диван. Вот интересно, отрастет мех или в Хогвартсе появится еще один предмет для сплетен? Представляю ЭТО на моем плече! Гриффиндор всем составом от смеха лопнет… Имп чихает, кашляет, из глаз бегут слезы, но явно не умирает, так что все хорошо.

Возвращаюсь в лабораторию и стаскиваю перчатки. Кто бы меня сейчас таким увидел, тоже неделю хохотал бы, наверное. Ночная сорочка и перчатки из драконьей кожи. Бывшие. Отрава и их умудрилась проесть. Убираю разгром, накидываю рабочую мантию, ставлю следующий этап волчьелычного и иду варить какао. Зелья жалко, но будет мне впредь наука. Не смог дождаться ночью, когда остынут, - так хотелось спать, а и Помфри, и Помона просили срочно. Зато проснулся, в голове прояснилось, и, кажется, на ногах стою.

Слежу за бурой массой на огне, слушаю тихие всхлипывания в гостиной и вспоминаю почему-то вчерашний разговор с Поттером.

Никому не рассказывать, Поттер, – это значит ни директору, ни Грейнджер, ни Уизли, ни фамильяру, никому. Ни дневниковых записей, ни каких-либо намеков себе самому.

Ясно. Значит, до завтра?

До завтра, Поттер.

Гарри.

Хорошо. До завтра, Гарри.

А вот как он ушел не помню, и что происходило дальше память вымарала тоже. Может, я сомнамбула, как та девчонка Лавгуд с Рэйвенкло, которую я встретил в ночном коридоре во время сентябрьского дежурства? Впрочем, ставлю на усталость.

Какао замечательное, но в горло не идет. Имп продолжает реветь, и я возвращаюсь в гостиную, прижимаю сверток к груди и поглаживаю, и он начинает лопотать-жаловаться, наверняка рассказывает, как испугался, наглотавшись дряни, а может, про вчерашний ритуал, или уж про всю свою непонятную мне демоническую жизнь. Долго лопочет, целых полчаса, пока наконец не засыпает. Укладываю его осторожно обратно, проверяю целостность замков и чар, переодеваюсь в приличную одежду и ухожу – к Альбусу.