Карл оторвался от созерцания узора и пристально посмотрел на племянника. Лицо Гжегожа было еще бледнее обычного.

«Все муки на лице написаны, - подумал Карл. – Мука и сила».

Гжегож был очень сильным. Карл не сомневался в этом и раньше, как и в большом сходстве племянника с покойной сестрой, а теперь эта внутренняя сила поразила его. Перед ним, без сомнения, стоял тот, кому суждено было участвовать в чем-то великом.

Разумеется, стал бы. Я не верю в пророчества, - сказал Карл. – Потом, если пророчеству действительно суждено сбыться, значит, мой пациент не вылечится.

«Возможно, я только что спас кому-то жизнь».

Я так и думал, что ты это скажешь, - с горечью рассмеялся Гжегож.

«Выглядит так, будто я лишил его последней надежды».

Тот неожиданно поднялся, сделал пару шагов к центру холла и остановился, словно бы раздумывая, аппарировать или нет.

Карл выразительно взглянул на открытую дверь ритуальной комнаты. Кости ждали его.

Гжегож вынул палочку и с отчаянием посмотрел на него.

Знаешь, мне все больше кажется, что все вот-вот полетит в тартарары, - сказал он, тряхнув бледными локонами. – И что хуже всего, именно я его туда и пошлю.

Вспомнил Гарри не сразу. Началось все с того, что Малфой схватил его в коридоре за руку, отодвигая. Гарри и вправду мешал ему пройти. Он сам не помнил, с чего торчал там, в проходе, перед дверью кабинета зельеварения, почему не пошел сразу в класс, ждал ли Рона или еще по какой-то смутной причине. Возможно, Гермиона опять дала повод для размышлений, ее странное поведение в последнее время. Гарри был уверен – тут что-то не так. Но, в любом случае, что бы он там ни делал, в этом чертовом проходе, повод сразу же забылся. Не до того было. После этого чертового движения Малфоя не до того.

Малфой, по сути, не сделал ничего такого. Просто взял его на короткий миг за руку, проходя. Даже не толкнул. Сам Гарри точно так же бы сделал, если бы ему надо было мимо кого-то пройти. С Малфоем не было слизеринцев, никто не был свидетелем, никто не загоготал. Сам Малфой не сказал ни слова, просто прошел. Скорее всего, он даже не видел, кто был перед ним, чья спина. Гарри открыл было рот, чтобы возмутиться, но ему вдруг стало как-то нехорошо. Прикосновение… всего лишь прикосновение… Если бы Малфой еще оставался в коридоре, Гарри наверняка бы ударил его. Нет, не ударил бы – зверски избил.

Голова весь вечер не просто болела – раскалывалась. Обыкновенное прикосновение – и такая ярость… Невольно вспомнишь второй курс, свои собственные метания – какой ты, и действительно ли у тебя так мало общего с тем, кого боятся называть? На ужин Гарри не пошел. Гермиона заикнулась было о том, что стоит сходить за зельем в больничное крыло, но он быстро сказал, что это пройдет, и удрал в пустую спальню мальчиков, надеясь, что она не воспользуется привилегией и не последует за ним.

По дороге в больничное крыло тоже можно встретить Малфоя…

Гермиона, умница, не только не пошла за ним, но, видимо, попросила не трогать его и всех других. Оставшись в покое, Гарри свернулся в позу эмбриона и вскоре задремал. Тогда-то и вышло, что прикосновение – это не просто прикосновение, и вовсе не Малфой изначально прикасался к нему, а Снейп.

Хорошо, что заглушающие ставились на полог уже автоматически. Гарри подскочил с диким криком, сел, тревожно озираясь по сторонам, сердце билось в грудную клетку размеренно, но очень громко, словно колотушка ночного сторожа из средних веков. Снейп. Прикасался. К нему. Пальцами, палочкой. Залечивал синяки. В туалете. К голому!!! К голому совсем. Что было до этого, Гарри не помнил, но не сомневался, что что-то совсем уж отвратительное. А если, если то самое, что?..

Пытаясь восстановить в памяти тот вечер, Гарри чуть с ума не сошел. Рон пришел спать и позвал его. Заглушающие работали в одностороннем порядке и потому было слышно, как остальные забирались на свои кровати, перебрасывались короткими словечками. Гарри хотелось выть. Рону он не ответил - боялся, что заорет вместо того, чтобы произнести нормальные слова.

«Рон, Снейп меня…» - что? Трогал? Насиловал? Может быть, заставлял брать в рот? Гарри очень смутно представлял, как это бывает, но подобные рассказы до него доходили.

Как можно рассказывать о таком? Кому?

Он представил себя в кабинете директора.

«Директор, Снейп…» Или Хагриду рассказать, например. Или Люпину… ага. Сейчас.

«Вы знаете, сальноволосый ублюдок трогал меня здесь и здесь, но я не помню точно. Возможно, он что-то мне куда-то вставлял…»

Гарри с трудом удерживался на грани истерики. На всякий случай он даже ощупал себя повсюду, и там тоже, как будто мог таким образом найти доказательства того, что сделал с ним Снейп. Конечно же, в эту ночь он не спал. Даже с палочкой в руке то и дело вскакивал и бешено орал «Люмос», как будто Снейп мог прийти прямо сюда.

В следующие два дня Гарри не сорвался чудом. При виде Снейпа за учительским столом его трясло так, что все вылетало из рук. И это при том, что днем все казалось не таким страшным, ум пытался найти рациональное объяснение, настаивал, что это был всего лишь дурной сон. Но ближе к ночи воспоминание становилось все более реальным, детский лепет, что Снейп не стал бы проделывать такое под носом у Дамблдора, не срабатывал.

Что делать? Как узнать правду? И что делать потом? Добиваться справедливости – того, чтобы вся школа показывала на него пальцем, чтобы знали все?!!

Вечером второго дня он решился и, отыскав Гермиону в библиотеке, заговорил на эту тему. Притворяться, что голова не болит, было тяжело, небрежный тон не давался совсем, но, по счастью, Гермиона была так погружена в нумерологию, что ничего не заметила.

Как ты думаешь, Снейп может интересоваться мальчиками… ну, в этом смысле? – полушепотом, воровато оглядываясь по сторонам, спросил он.

Гермиона подняла голову от толстого зеленого тома с обгрызенным углом и посмотрела на Гарри в полном недоумении.

Ну… когда насилуют, - чувствуя, что неудержимо краснеет, пояснил он. Ладони вспотели.

Гермиона опустила глаза к книге, потом снова подняла взгляд на него.

Он что, приставал к тебе?!! – она явно была шокирована.

Нет… То есть… Нет, я совсем не то хотел сказать… Слухи ходят…

Ааа, слухи! – с облегчением фыркнула Гермиона. – Но, Гарри, вряд ли эти слухи имеют отношение к действительности.

Почему?!

Послушай… Это не дело – рассказывать о таких вещах, но… я как-то подслушала разговор мадам Помфри с… неважно, с кем. Они говорили о первокурснике, сироте, с которым проделывали ужасные вещи в приюте. И мадам Помфри сказала, что профессор Снейп был весь зеленый, когда вернулся оттуда. Что она не удивится, если выяснится, что он проклял директора. Что он всегда сам не свой становится, когда узнает о чем-то таком. И что один раз она даже слышала, как он ругался с директором Дамблдором из-за ученика, которого на лето хотели отправить в приют.

То есть он защищал его? – Гарри сел на стол рядом с ней. Голову потихоньку отпускало.

Защищал, и это был не его ученик. Не слизеринец.

Из Гриффиндора? – Гарри принялся перебирать в памяти всех учеников первого и второго курсов. Но приютских среди них вроде не было.

Он повернулся к Гермионе, однако та уже сосредоточенно переписывала что-то в толстую коричневую тетрадь. При попытке представить, что ублюдок может по-человечески относиться к кому-то, кроме своих, мозг Гарри забастовал. Но на душе действительно стало легче. Впервые на его памяти речь Гермионы в защиту Снейпа казалась настолько убедительной. А может, он и хотел быть убежденным. Ибо иначе становилось невыносимо.

Вернувшись в спальню, он снова прикрылся головной болью и потом долго лежал с открытыми глазами, разглядывая колышащийся от сквозняка красно-золотой полог и раз за разом проигрывая злосчастное воспоминание. После слов Гермионы поведение Снейпа виделось в другом свете. Ублюдок действительно его просто лечил. И, кажется, пытался заботиться так, как если бы вред Гарри нанес кто-то другой. Но кто этот другой? Старшекурсник? Преподаватель? Сириус Блэк?