Устоять после того, как тебя выплюнула наружу каминная сеть, и так непросто. Но на этот раз, выходя в гостиную Минервы, я еще и спотыкаюсь обо что-то твердое. И, конечно же, со всего размаху ударяюсь носом о паркетный пол. Однако об унизительности положения раздумывать мне уже некогда. Потому что при попытке встать я обнаруживаю себя спеленатым, словно мумия, в то время как довольно острая палочка Минервы ве-е-есьма настойчиво тычется мне в горло.

========== Глава 62 Вражда и дружба ==========

Консоме, паэлья и ваш лекарственный настой, сеньорита Эухения, - под ласковый, журчащий ручейком голос Мартины большой поднос, уставленный закрытыми блюдами, подплыл к кровати и застыл, ожидая дальнейших распоряжений.

Неохотно открыв глаза, Эухения приподнялась на локтях и попыталась сесть. Однако после приятной полудремы руки и ноги были еще расслаблены, и вышло не очень ловко: пришлось-таки воспользоваться помощью Мартины, которая с готовностью бросилась подкладывать подушки. Кухарка выглядела очень довольной, и Эухения не выдержала – скользнула по поверхности ее разума и, прежде чем та, видимо, что-то заподозрив, отвернулась, успела заметить за плотной пеленой белого тумана неясные очертания двух людей, сплетшихся в объятии.

Проклятая стерва! – прошипела она, едва итальяночка покинула комнату, и заглушающее заклинание, брошенное в захлопнувшуюся дверь, достигло цели.

Выждав несколько минут, Эухения Виктория выдернула из-под нижней подушки палочку, набросила на дверь запирающие чары и призвала с книжной полки большую прямоугольную шкатулку. Крышка ее была обита коричневой кожей, уже довольно потертой и с тремя продольными царапинами, похожими на след от когтей. Шкатулку Эухения получила в подарок от деда лет в семь, когда стало ясно, что ее ждет будущее профессионального зельевара. Эта вещица передавалась в семье из поколения в поколение по линии Вильярдо несколько веков, но почему-то досталась дедушке от бабушки Сицилии-Изабеллы, миновав маму. Благодаря расширяющим чарам внутри шкатулка была во много раз больше, чем снаружи, и содержала в себе несколько ящиков с ячейками. В них находились фиалы различных цветов и размеров – минимальный набор противоядий каждого уважающего себя зельевара. В кожаных кармашках под крышкой хранились безоары.

Эухения извлекла из верхнего ящика два маленьких фиала, с прозрачной зеленоватой и желтоватой жидкостью, и сняла крышки с блюд. Светлый, почти прозрачный бульон с вьющимся над ним парком так и приглашал попробовать его, а золотистый рис восхитительно пах шафраном. Сглотнув и стараясь не обращать внимания на голод, уже начавший крутить желудок, Эухения добавила по капле из первого фиала в бульон и настой, а из второго обрызгала блюдо с паэльей. Потом на всякий случай поводила над едой палочкой, пытаясь выявить разного рода чары. Потом опустила руки и выдала громкий вздох.

Все эти действия не имели особого смысла – уж если Мартина, один из лучших итальянских поваров (и, судя по всему, девица очень неглупая), вздумает отравить ее, то у нее достанет умения сварить редкое зелье, которое не распознаешь обыкновенными средствами. К тому же, не обязательно использовать яд. Чтобы вывести ее, Эухению, из игры и окончательно присвоить Хуана Антонио, подойдет и что-нибудь менее криминальное, например, зелья, вызывающие расстройства психики или провалы в памяти, которыми в Средние века травили жен кобелирующие мужья и наоборот.

В свои пятнадцать Эухения Виктория знала о ядах и противоядиях гораздо больше, чем среднестатистический зельевар, и вероятно, даже больше матери, закончившей профильный факультет. Может быть, она и утолила бы свой интерес на определенном этапе, года три назад, но в еще большей степени, чем сама Эухения, противоядиями увлекся ее младший брат, и ей волей-неволей пришлось продолжать заниматься ими: одна мысль о том, чтобы позволить ребенку экспериментировать в одиночку, приводила ее в ужас.

Ничего особо выдающегося они, конечно, изобрести не успели. Даже с учетом всего опыта предков, книг и способностей, доставшихся им обоим в наследство, для серьезных открытий требовались годы и годы экспериментов. Тем более что взялись они за непростую тему змеиных противоядий. Конечно, им очень повезло с тем, что Эухения стала ученицей Джафара. Его познания в ядах и противоядиях были огромными. Вообще он знал всего столько, что Эухении Виктории порой казалось, что жил он не две сотни лет, а на несколько сотен больше.

Однажды она даже пошутила на тему, что он, должно быть, попросил Фламеля одолжить ему философский камень. И впервые прочувствовала на своей шкуре легендарный (а для нее до этого момента – мифический) гнев Джафара. «Глупая девчонка» - это был самый безобидный эпитет, который она тогда услышала. Потом они, конечно, как-то помирились, и Джафар даже снизошел до объяснений. Рассказал, что Фламель много десятков лет был его ближайшим другом, что за камнем слишком многие охотятся, поэтому он будет уничтожен, а Фламелю вскоре предстоит умереть.

Но не все было ясно в этой истории. Во-первых, в семье Джафара, который похоронил уже большинство своих детей, к смерти относились как-то очень спокойно – ибо на все воля Аллаха. А во-вторых… Однажды, когда они прогуливались на балконе дворца Джафара в Иране, к наставнику Эухении подлетела белая полярная сова. Джафар отвязал от ее лапки письмо и сжег его, не читая, потом погладил сову и велел ей лететь обратно. Через пару дней Эухения наблюдала подобную картину и во дворе. Не решившись расспрашивать Джафара, она задала вопрос его сыну Малику, который тоже занимался противоядиями и не раз приходил в лабораторию посмотреть на ее эксперименты. Малик, отличавшийся дружелюбием и болтливостью, рассказал ей, что письма были от Фламеля, что старые друзья поссорились больше полувека назад, и Фламель, похоже, все еще надеялся извиниться, однако Джафар испытывал к нему что-то вроде ненависти.

Причин не верить Малику не было никаких, но после неудачной шутки Эухении письма продолжали приходить. Кроме того, Джафар пользовался совой только для связи со слепым герцогом Толедским, посылая ему говорящие письма. А Эухения, ее брат и, как она знала от того же Малика, все остальные корреспонденты «разговаривали» с Джафаром другим способом: надиктовывали фразу зачарованному пергаменту, почти тотчас же получая емкий ироничный комментарий в ответ.

Как бы то ни было, рассчитывать на то, что Эухения не разберется в простейших ядах, Мартина явно не могла. А вот со сложными… Сложные яды требовали каждый своего собственного зелья-определителя. Срок хранения таких зелий был, как правило, недолог, да и дороговизна ингредиентов зашкаливала за все мыслимые пределы. Так что большинства определителей у Эухении просто не было. Зато было несколько дешевых: эти в лучшем случае могли выявить только класс отравляющего вещества по действию, а реакции на них приходилось ждать часами.

Поразмыслив, Эухения Виктория набросила на еду поддерживающие тепло чары и открыла шкатулку вновь. Между первым и вторым ящиком в ней находился разделенный на мелкие ячейки поднос: на темной поверхности поблескивали вкрапления миридиума - легендарного гоблинского металла. Этот поднос можно было использовать даже без защитных чар – из-за сплава с миридиумом его поверхность не реагировала с соприкасающимся с ним веществом.

Удерживая поднос прямо перед собой, Эухения положила в тринадцать ячеек по рисинке, в пять капнула бульоном, и еще в четыре – лекарственным отваром. Затем обработала их жидкостями из второго ящика шкатулки, с сожалением отмечая, как убавляется содержимое фиалов.

Покончив с этим, она отправила поднос с пробами на пол под комод у окна и на всякий случай набросила на него отводящие чары. Потом откинулась на подушки и посмотрела на еду. Есть хотелось, а сложные отравляющие вещества на то и сложные – действуют медленно и долго. Кроме того, всех необходимых определителей у нее все равно нет, а ведь еще были слухи про неопределяемые яды… Выходит, безопаснее просто здоровой умереть с голоду.