Ромулу проснулся с криком, в ужасе огляделся вокруг и облегченно выдохнул. В полном одиночестве он полулежал в кресле в родительской библиотеке, и на коленях его покоился огромный том из подарочной серии «Чудеса магической архитектуры». Ромулу поднял его, чтобы убрать, и похолодел – на брюках расплывалось мокрое пятно.

Боже, опять! Опять этот сон! Чертыхаясь, Ромулу потянулся за палочкой, лежавшей на столике справа, и вздохнул: магия ощущалась слишком слабо для того, чтобы выполнить даже простое очищающее заклинание. Уже пару недель она накатывала волнами: иногда ему казалось, что она почти вернулась, но гораздо чаще он чувствовал себя оливковыми выжимками, из которых извлекли все возможное масло. Как, например, сейчас. Ромулу бросил взгляд на часы: 21.37. В доме еще никто не спит, и идти наверх в таком виде невозможно.

Конечно, это дело вполне естественное (хотя и не для него) – всего лишь мокрый сон, но стыд от того, о ком был этот сон, прожигал его насквозь. Пусть он не видел владельца рук, но он и так знал, чьи они. Он слишком хорошо помнил, как двигались эти пальцы, завязывая шарф или залезая в пакетик с чипсами, или обмакивая в соус кусочки лепешки в ресторане, или – в тот первый раз, когда он обратил на них внимание – играя с бокалом виски.

От одной мысли о них Ромулу вновь бросило в дрожь, и он почувствовал унизительное возбуждение. Боже, надо что-то сделать с этим, иначе у него не хватит никаких сил смотреть в глаза Рите. К тому же она не виновата, что никогда не возбуждала его так, как… как это. Впрочем, до этих снов он и понятия не имел, что так вообще бывает. Даже в подростковом возрасте его больше занимала учеба, чем девчонки. Рита была у него первой, и все с самого начала сложилось так, что о вещах вроде того, хороший или плохой у них секс, думать было просто некогда.

Переспали они январской ночью 1989 года в той самой его лондонской квартире. Сразу как вернулись из маггловского морга, где опознавали погибшего под колесами автомобиля отца Риты. На следующий день у Ромулу не возникло даже и мысли не просить ее руки. К тому моменту он уже несколько лет жил среди магглов и вполне осознал их нравы, но в магическом мире не жениться на девушке, с которой спишь, означало опозорить не только девушку и себя, но и собственную семью. Он и не опозорил. Более того, достаточно долгое время гордился тем, что поступил так, совершенно по-взрослому, взял на себя ответственность за Риту и за ее заболевшую мать.

Крестный, переживавший из-за его ухода в маггловский мир, был невероятно доволен. И, глядя на одобрительную улыбку на лице Грегори, Ромулу чувствовал, что наконец-то он сделал все правильно. С самого начала и примерно еще полгода, до того момента, когда осознал, что, несмотря на то, что они великолепно ладили с Ритой в быту, у него гораздо больше общего с любой его сокурсницей-магглой, чем с женой. А потом он предпочел просто не думать об этом.

Вслушавшись в тишину за приоткрытой дверью, Ромулу осторожно выглянул наружу и, так же осторожно исследуя местность, прошел через три неиспользуемых комнаты и вышел в маленького коридор, где располагались кабинеты Марии Инессы и Хуана Антонио. Единственной надеждой Ромулу было раннее возвращение кузена из министерства. Он знал, что Хуану Антонио (или Люксу, как его прозвали в семье за частое употребление этого слова) не составит труда помочь ему, и сделает он это уж точно без всякой насмешки, которая досталась бы ему в подобном случае от Эрнесто.

Он не ошибся: из приоткрытой двери кабинета на стоптанный паркет падала полоска света, оттуда же доносились голоса. Ромулу решил, было, сунуть голову в дверь и выманить Люкса к себе, но вдруг услышал мелодичное:

Чертамэнтэ, каро!*

Даввэро?** – спросил Хуан Антонио с густым, сочным смешком.

Э джа тарди***, - голосом, полным лукавого упрека, ответила ему Мартина.

Ромулу знал итальянский не настолько хорошо, чтобы перевести последнюю фразу, однако понял, что Люксу сегодня не обломится.

Вот значит как – кузен ухаживает за Мартиной! Ему всегда казалось, что Хуан Антонио неравнодушен к Эухении. В те дни, после происшествия на ферме, он сутками сидел, как привидение, в холле, и, казалось, не спал и не ел. Прошла всего пара месяцев, и он целует свою загадочную итальяночку. Что ж, его, наверное, можно понять - никому не хочется связываться с инвалидом, который без конца прячется в своих комнатах. Кроме того, Эухения растеряла всю свою жизнерадостность. Будет ли она когда-нибудь смеяться так, как раньше? Так, что весь дом заряжался ее смехом…

Услышав, что Мартина встала, Ромулу нырнул в дверь ванной, которая располагалась прямо напротив кабинета. Оставив небольшую щелку, он услышал, как Люкс и Мартина поцеловались, и как затем она исчезла, видимо, уже отправившись в свою комнату в другом крыле. После чего Хуан Антонио сделал шаг в сторону двери ванной и потянул ее на себя:

Можешь не прятаться, - мрачно сказал он.

Схватив ближайшее полотенце и обернув его вокруг бедер, Ромулу вышел на свет.

Хуан Антонио прошел в кабинет и, усевшись на письменный стол, уперся ногами в стул для посетителей и сдавил виски руками.

Расскажешь все Хен? – глухо спросил он.

Сомневаюсь, что она спросит, - бросил Ромулу, усаживаясь в кресло в углу и изворачиваясь в крошечном пространстве так, чтобы не соприкасаться со стулом ногами.

Лучше б спросила, - с выражением полного отчаяния пиная стул, пробормотал Люкс. Он был совсем не похож сейчас на того цветущего, пышущего энергией помощника министра, который оправдывал свое прозвище еще и внешним видом.

Ромулу помолчал. С одной стороны, он чувствовал, что Хен страдает еще и от этого, и ему очень хотелось дать Хуану Антонио по роже, но, с другой стороны, он сам вел себя, как последний подонок, и, может быть, ему стало бы легче, если бы кто-нибудь дал по роже ему самому.

Люкс, похоже, принял его молчание за осуждение. Он взъерошил свои красивые кудри над вспотевшим лбом и вздохнул.

Я отвратительно себя веду. Я знаю это. Но… ты пробовал когда-нибудь дурманящее зелье или… зелье забвения?

Нет, конечно!

Я каждый чертов вечер говорю себе, что покончу с этим, и ничего не могу с собой поделать. Я весь день хочу ее видеть! Весь день! Весь чертов день у меня стоит на нее! Я уже заебался дрочить! Счастье, что я на работе сижу в отдельном кабинете. А еще, что есть заклинания, которые позволяют маскировать стояк. Потому что я не знаю, как смог бы объяснить, почему сменил облегающие мантии на мантии из магазина для толстяков!

Ладонь Ромулу сама взметнулась ко рту.

Думаешь, амортенция? Нет, я проверял. Просил Эухенио сварить антидот на всякий случай. Никакой разницы. Никакой чертовой разницы! Я теперь понял выражение «сохнуть по кому-то».

А приворотные чары?

Да нет на мне никаких приворотных чар! – раздраженно выдохнул Хуан Антонио. – Я уже непонятно сколько раз проверил, и Лео просил.

Папа знает?

Да, - тот опустил голову, рассматривая свои колени, потом достал палочку и произнес Репаро, чтобы убрать царапину с черной кожи штанов. Одежда Люкса всегда была дорогой, чего бы это ему ни стоило.

А мама?

Хуан Антонио покачал головой.

То есть я уверен, что она знает. В этом доме и в этой семье, по-моему, никогда не было ничего такого, о чем бы Мария-Инесса не знала. Я не понимаю… - он задумался.

…что связывает ее и Мартину? – подхватил Ромулу.

Хуан Антонио поднял на него внимательный взгляд:

Да. Ты что-то знаешь об этом?

Понятия не имею. Знаю только, что бежать из особняка ей помог герцог ди Точчи. А он - твой друг, насколько я помню.

Мы вместе учились в Дурмштранге, - теперь Люкс рассматривал свои ногти. - Конечно, можно сказать, что мы остались друзьями, но он - один из хозяев магической Сицилии, а мне, как сам понимаешь, с мафиози несколько не по пути.