Однако из-под лохматой головы натекла уже порядочная лужа, и я не сразу замечаю, что мои колени в его крови. Останавливаю кровотечение Эпискеи, потом приподнимаю его голову и закрепляю ее на весу заклинанием поддержки. Хорошо, что среди зелий в моих карманах есть антисептик. Промываю рану Агуаменти, потом лью на нее зеленоватую жидкость с сильным ароматом мяты. Пока пытаюсь срастить края, глаза мальчишки фокусируются на мне:

Снейп, - выхрипывает он, узнавая, и на его губах выступает кровавая пена.

И еще раз:

Снейп.

При звуках его голоса сова обрадованно ухает, а мне, кажется, первый раз все равно, что он не называет меня «сэром».

Молчите, Поттер! – говорю я. – Не двигайтесь и молчите.

Но он, конечно, пытается дергаться. Куда же без этого?! Гриффиндор, попавший в ненавистные слизеринские лапы… Жалко, что связать нельзя – с такими повреждениями довольно рискованно.

Не двигайтесь! – прикрикиваю я, пытаясь удержать его порывы. – Если хотите остаться целым. – Но, кажется, без толку. Приходится набрасывать сонные чары. Спешно наколдовываю носилки и переношу обмякшего Поттера туда. Сова взлетает, по-видимому, собираясь отправиться за нами, потом вдруг устраивается на моем плече. Неприятно, но терпимо.

Едва я левитирую носилки метра на три вперед, как в коридоре возникает встрепанный Альбус. Я бы ничуть не удивился, если бы чары вытащили его из постели. Мне бы надо порадоваться, что они сработали, и, значит, все действительно под присмотром, но я почему-то чувствую злость. Сова издает недовольное уханье, и я внезапно радуюсь, что она согласна со мной.

Что случилось, Северус? – восклицает Альбус, озабоченно глядя на мальчишку.

Понятия не имею. Я услышал крик и нашел Поттера у подножия лестницы. Он вне опасности. На нем сонные чары для удобства транспортировки.

Я сам донесу его до больничного крыла, Северус, - говорит Альбус, легко перехватывая контроль над носилками. – Пожалуй, стоит осмотреть совятню, и, - он бросает взгляд поверх моего плеча, - убрать следы происшествия, чтобы не пугать детей.

Не знаю, почему, но мне не хочется отдавать Поттера ему. Что ж, в конце концов, это не моя обязанность – возиться с ранами мальчишки. Это прекрасно сделает Помфри. Коротко киваю и отворачиваюсь, стараясь не думать о том, как легко колдует Альбус.

Подножие лестницы все в крови. Очищаю флакон от антисептика и заполняю его. Как трудно, однако, предусмотреть все условия в Феликс Фелицис. Упал он или не упал бы, не будь меня внизу?

Совы встречают меня тревожным уханьем. Некоторые слетают с насестов и начинают кружиться надо мной, но, по счастью, не трогают. На верхней ступеньке лестницы, с которой свалился Поттер, валяются очки, и я подбираю их, в который раз за этот месяц. Потом заглядываю вниз. Нет, отсюда он точно не мог меня видеть. Не толкнули же его? Хоменум Ревелло срабатывает, несмотря на окно. Нет, никого здесь нет, а незаметно пройти мимо меня, даже под чарами невидимости, было бы нельзя. Просто досадная случайность. И это ведь то, что нужно, не так ли?

В своих комнатах я хожу от стола к камину. Флакон с кровью стоит на столе, осталось лишь очистить ее от примесей… Мне повезло.

Откуда же злость? Какого тролля она не проходит? Что вообще я делаю здесь? В лаборатории меня ждет варка зелий. Костерост, сердечные, бодрящее, волчьелычное для Люпина. Открываю тяжелую дверь, стою с минуту в проходе, обозревая склянки и котлы, и возвращаюсь назад. Натягиваю мантию и быстро иду в больничное крыло.

Вхожу и выдыхаю с облегчением. Полутемнота. Альбуса уже нет. Поттер лежит на кровати и, укрытый одеялом, из-под которого торчат только лохматая голова и острое плечо с лямкой застиранной майки, мирно спит. Помфри на цыпочках выходит из своего кабинета, прикладывая палец к губам. Значит, не сонные чары, значит, уснул сам. Это хороший признак. А сердце, кажется, решило сыграть со мной в квиддич и назначило горло вратарем. Я не слышу и половины того, о чем сообщает мне Помфри, пока мы разговариваем в ее кабинете. Улавливаю только, что «будить его нельзя - мальчику нужен покой».

Покой нужен всем нам. Зачем же я сюда пришел? Ах да, вернуть покореженную поттеровскую собственность. Подхожу к кровати, и, вглядываясь в лицо, почти закрытое слипшимися от крови вихрами, наклоняюсь, чтобы положить очки на тумбочку. Опираюсь коленом на стул, он издает тихий скрип, и Поттер поворачивается. Одеяло сползает. Наклоняюсь его поправить, и - в следующую секунду пытаюсь выдрать левую руку из цепкого захвата Поттера. Каков наглец! Начинаю разжимать правой рукой пальцы мальчишки на своем запястье, но он перехватывает ее другой рукой. У подошедшей Помфри - глаза на лоб. А у меня-то!

Северус! – шепчет она торопливо почти в самое мое ухо, - пожалуйста, ему нельзя сейчас просыпаться. Сколько костероста пришлось в него влить из-за сломанных ребер и заживляющего для легкого! Я понимаю, ты его не любишь, но, пожалуйста, первые два-три часа сейчас самые-самые, ты знаешь. – Ее тон становится умоляющим. – Пожалуйста.

Сонные чары наложи, - шепчу я, чувствуя, как подкатывает ярость.

Северус! – ее взгляд становится осуждающим. – Ты прекрасно знаешь, что при таком количестве зелий он из-за сонных чар может впасть в кому!

Конечно, я знаю. Сколько раз я побывал здесь сам, а потом и со слизеринцами, точно так же вот переломанными, не без помощи каких-нибудь гриффиндорских уродов.

Салазар мой, какой бред! Сажусь на табурет, пытаясь отвоевать для себя у мальчишки хотя бы мало-мальски удобную позу. Представляю, что будет, если сюда сейчас хоть кто-нибудь зайдет. Надеюсь только на то, что отбой уже наступил, и еще, что умнику Уизли и мисс Заучке не придет в голову воспользоваться поттеровской мантией-невидимкой. А уж если сам Поттер все-таки проснется!

Успокоиться мне удается не скоро. Наверное, этот вечер гораздо лучше многих из тех, что я переживал. Никто не пытает меня Круциатусом, к примеру. Или не говорит мне, что «между нами не было любви». Но это – квинтэссенция всей моей жизни. Я обречен на Поттера. Обречен заботиться о мальчишке, который не просто мне противен… из-за которого погиб мой самый близкий человек… из-за которого мне пришлось расстаться с ней вновь… Вспоминаю тот сон, так похожий на правду. Не было бы на свете вот этого, - я скашиваю глаза на сопящее нечто, - я бы, возможно, остался там…

Что меня держит здесь, кроме долга? Защитить мальчишку и помочь выпутаться Альбусу. И все… Секс, общение с Фелиппе – это приятно, но Мерлин мой – не считать же это всерьез чем-то, что могло бы удержать меня? Только эти цепкие наглые пальцы, сжимающие меня сейчас до синяков… Двенадцать лет…

Просыпаюсь я оттого, что Поттер распарывает мне вену своими ногтями. Кажется, я даже подскакиваю, но Помфри удерживает меня, заклинанием ослабляет хватку мальчишки и освобождает мою пострадавшую левую руку. Затем останавливает кровь и убирает с моего запястья следы поттеровских пальцев. Со второй рукой этот фокус не проходит, да я и не надеялся. Мальчишка все это время мечется в лихорадке, то стонет, то начинает бормотать что-то. Помфри призывает таз с губкой и начинает обтирать его. Запах от смеси совершенно ужасный, хуже, чем от маггловского нашатыря. Боже, она что, собирается его раздевать? Впрочем, что я там не видел? Невольно вспоминается история с Забини… Прошло десять дней, а Поттер уже опять влип! Талант…

Но почему он пошел в совятню один? Конфундус что, перестал действовать? Но ведь он действует раз и навсегда… Когда я, наконец, понимаю, что именно было не так, мне очень хочется захохотать, но, конечно же, не здесь. Хорош я: внушил Поттеру, чтобы он выходил из гриффиндорской башни только с друзьями, но при этом абсолютно не учел, что возвращаться туда он может вполне себе без друзей. Черт те что…

Помфри обтирает мощи святого Поттера раз двадцать, прежде чем он, наконец, затихает. Когда она отправляет таз в свой кабинет и собирается уходить, я неожиданно чувствую на своем затылке теплые губы. Поднимаю голову – у Поппи на глазах слезы. Она смахивает их краешком фартука и, гася плавающий над нами светильник, уходит. Мы с Поттером остаемся в темноте.