Мое?

Возможно. Если ты считаешь, что его интерес этим исчерпывается.

Я скашиваю глаза на Ричарда. А он стал… осторожнее. Несколько секунд я чувствую себя так, как будто мне в сердце воткнули острую и очень длинную иглу, а теперь медленно вынимают обратно. Потом… потом просто перевожу внимание на то, что должен сделать в ближайший час. Перешагивая через вывороченную глыбу у входа на кладбище, Ричард поднимает воротник куртки.

В дальнем конце, - говорит он.

На всякий случай я бросаю отводящие чары, как от магглов, так и от волшебников. Странно было бы, конечно, предполагать, что две группы людей могут встретиться на одном и том же малоизвестном маггловском кладбище в один отнюдь не безлунный или полнолунный день, но лучше учитывать все возможности. Пробираясь через кладбище, мы то и дело спотыкаемся на камнях. Чтобы разрядить обстановку, я ругаюсь.

Болтают, что так много камней и ям из-за того, что здесь высаживаются инопланетяне, - замечает Ричард.

Ничего более идиотского в жизни не слышал! – бормочу я.

Неловкость не уходит, а, кажется, становится только сильней. Отворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в белый мрамор. На секунду мне чудится, что это надгробие Лили. Конечно, если спать по паре часов в сутки неделями подряд, еще и не такое будет чудиться…

Наконец мы достигаем цели и останавливаемся у гранитного памятника с надписью «Лавиния Брэндон.1933-1992. Да покоится душа твоя с миром». Почему-то хочется отвести глаза.

Ричард подсказывает мне, как вычертить ритуальные круги и знаки. За пять минут мы превращаем памятник в алтарь, на который ставим две чаши - серебряную, испещренную черными готическими письменами – для крови и стеклянную фиолетовую с вязью золотистых буковок – с ритуальным зельем. Я выполняю нужные действия механически, даже не пытаясь запомнить - мысли все время ускользают, перескакивают с предмета на предмет, но то и дело возвращаются к одной и той же фразе из читанного когда-то дедом: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь... и... принеси его во всесожжение…» Маленьким я всегда плакал, представляя себе связанного Исаака. И меня ничуть не утешало то, что хваленый всемилостивый Господь неожиданно сжалился над ним и спас его.

Чушь, все чушь, - бормочу я.

Ричард не реагирует, закуривая. Я кладу руку между чашами и, нащупывая рукоять лежащего на надгробии кинжала, восстанавливаю в памяти последовательность ритуала. Наконец, мы начинаем.

Ричард раздевается до пояса, опускается на одно колено и почтительно склоняет голову. Согревающие чары накладывать нельзя, и, несмотря на твердость его движений, он кажется мне невероятно беззащитным. Меня пробирает дрожь от осознания власти над ним. Текст древнеанглийской книги висит передо мной в воздухе, и пока я нараспев читаю заклинания, каждое слово впивается мне в мозг отсасывающей серое вещество огненной пиявкой. Несколько раз мелькает мысль, что потом наверняка останутся шрамы. От зелья, которым я обливаю Ричарда – белой густой массы - несет гнилыми лесными ягодами. Он вздрагивает всем телом, покорно подставляя голову, лицо, плечи.

Клянешься ли ты, вассал, являться к своему сюзерену по первому зову? – от напряжения я почти кричу, и воздух вокруг осязаемо вибрирует от моих слов.

Клянусь, - глухо отвечает он.

Клянешься ли ты, вассал, выполнять приказы своего сюзерена?

Клянусь.

Клянешься ли ты, вассал, служить сюзерену душой и телом?

Клянусь.

Клянешься ли ты, вассал, отдать жизнь во имя своего сюзерена?

Клянусь.

Клянешься ли ты, вассал, отдать всякое имущество во имя своего сюзерена?

На этом моменте он медлит, и на мгновение я жду, что Ричард откажется выполнять ритуал. Имущество в старых магических обрядах – это не буквально имущество, сюда включаются и жена, и дети, и даже женщина, с которой вассал спит. Но он справляется, и я вновь слышу:

Клянусь.

Кажется, обряд тянется вечность. После очередной порции заклинаний, на которые уходит добрый час, и зелья, которое Ричард честно глотает, несмотря на его омерзительнейший вкус, я клянусь в том, что буду защищать своего вассала и его имущество, если им будет угрожать опасность от врагов. Сюзерен, понятное дело, в число врагов не включен.

Наконец, мы переходим к завершающей части ритуала. Я разрезаю ладонь, кровь стекает в чашу, теперь очередь Брэндона, и я протягиваю ему кинжал. Он подставляет свою руку, в глазах - пустота, абсолютное отсутствие интереса к происходящему.

Разворачиваюсь и бросаю кинжал куда-то в темноту. Пустота сменяется удивлением.

Уходи! – рычу я, поворачиваясь к нему спиной. – Проваливай! Сейчас же!

Нет, я не хочу победить. Я хочу прекратить войну. Я – слабак, трус, жалкий Сопливус, я никогда не смогу так, как Альбус… Обхватываю себя руками. Странно: раздет Ричард, а колотит от холода меня. В ушах шумит так громко, что я едва могу расслышать короткое «Акцио, кинжал!». Поворачиваюсь, выхватывая палочку, и застываю в изумлении – Брэндон с усмешкой, запрокинув голову, одним движением разрезает себе ладонь и заносит ее над чашей. Кровь тонкой струйкой стекает в нее, и смешивается с моей кровью. Над чашей появляется туман, словно сотканный из алых капель и мою левую руку, как и руку Ричарда, обвивает тонкая светящаяся лента, на секунду вспыхивает золотисто-алыми искрами и гаснет.

И все-таки ты придурок, Снейп, - говорит он, залечивая ладонь. – Всегда знал, что ты странный. Таким не воспользоваться! А вассальная клятва все же лучше, чем каждый раз тебе обет давать.

Ты не понял, - в отчаянии шепчу я, вновь обхватывая себя руками. Я действительно придурок. Как я мог забыть, что мне ничего никогда не удается исправить?! Что судьба разрушает любые мои попытки сделать это, каждый раз с невиданным упорством уготавливая мне что-то во сто раз худшее, чем то, во что я вляпался до того, как задумался над ошибкой…

И что теперь? Надо повернуться и уйти. Точнее, дать задание, повернуться и уйти. Раз уж предложили – пользуйся. Я смеюсь. Сотрясаюсь от хохота.

И в этот момент Ричард, уже одетый, делает шаг ко мне и обнимает меня, стискивает, прижимает к себе, мои губы утыкаются куда-то ему в макушку: все-таки он невысокий.

– Все я понял, - говорит он. - А вот ты не понял ни фига. И с чего ты вообще взял, что это для меня был – неравноценный обмен? Ведь ты же, как сюзерен, брался защищать меня.

Да, но несвобода?

Он отстраняется и хлопает меня по плечу. – Временная же. Трахать ты меня явно не собираешься. И потом – хороший вызов, нагреть этого урода, который вздумал так хозяйничать в Лютном.

От облегчения, которое огромным комом наваливается на меня, проникая, кажется, в каждую клетку тела и заставляя дрожать колени, я чуть не опрокидываюсь навзничь. Чтобы удержаться на ногах, хватаю Ричарда за отвороты куртки и неожиданно для меня самого притискиваю к себе. Наверное, это узы тролль знает что творят – иначе с чего вдруг тянет обниматься?! Мы вроде не любовники…

И все-таки Хаффлпафф, - говорю я.

Слизерин, - говорит он твердо. – Ты свою силу недооцениваешь. Так что исключительно Слизерин. – И потом добавляет с гримасой отвращения, которая хорошо видна в свете мерцающего алого тумана: - Ну, может быть, немного Хаффлпафф.

========== Глава 55 Поворот тупика ==========

Первое, что я чувствую, просыпаясь – сквозняк. Назойливый холодный ветер забивается в уши, в рот, в нос, и я пытаюсь спастись от него, натянув на голову шерстяное одеяло, но оно оказывается слишком коротким, и я только открываю ноги. Постель подо мной твердая, и когда мне, наконец, удается приподняться на локте, оказывается, что матрас лежит прямо на полу. Взгляд упирается в ножки стола, в нагромождение сковородок и обтянувшую их паутину – кухня Ричарда!

Голова как-то подозрительно кружится, во рту пересохло, мышцы дрожат как после Круциатуса, и сил подняться нет вообще. Может, Брэндон решил отыграться за вчерашнее и применил ко мне Круциатус? А что, собственно, вчерашнее?