– Почему нельзя? Я их не обижаю, они меня любят.

– Но закон…

– Закон есть разный. В паспорте одна жена записана, старшая. А в жизни – три. Думаешь, неправда? – И он строго посмотрел на нее. – Зачем мне тебя обманывать?

– Но как же так… – Леля совсем растерялась. – Тем более, вы – председатель колхоза…

– Тем более! – насмешливо повторил узбек. – Вот именно, глупая – тем более.

– Это же… нехорошо.

– Йе! Почему нехорошо? Очень хорошо! Одна жена – плохо, две жены – лучше, три жены – хорошо. Якши. Понимаешь?

– Вы смеетесь… вы меня просто дразните, – обиделась Леля.

– Почему не веришь? Приезжай в колхоз – познакомлю со всеми женами. Нам очень хорошо, честное слово. Дружные женщины. Подружки, понимаешь?

– Н-не понимаю…

– Эх, какая ты. Ну, подумай – кому это плохо? А? Мне плохо? Нет. Им плохо? Нет, им хорошо, я их не обижаю. Колхозу плохо? Нет, мы план перевыполняем, переходящее знамя района три года держим, никому не отдаем. Понимаешь? Леля сделала жалобное лицо, промолчала, вздохнула.

– Как вас зовут? – запоздало спросила она.

– Камиль. Меня зовут Камиль. Уже сорок два года – Камиль. Ты на меня сердишься, да?

– Нет, но мне как-то странно… все-таки, это нехорошо. Ведь за многоженство могут наказать?

– Ой, напугала! – всплеснул он руками. – Ой, бедный я, несчастный я преступник… Как это по-русски? Ага – сквозь пальцы! Слышишь меня? Все смотрят на это сквозь пальцы.

– Все равно – нехорошо. Не по-советски…

– Послушай, – сказал Камиль без улыбки, но глаза его смеялись. – Послушай и подумай. Мать любит своих детей, правда? У моей матери нас было одиннадцать – и она всех любила одинаково, ты слышишь? А у меня – всего три жены. Так разве не хватит моего большого сердца и на четвертую? А? – И Камиль захохотал, и от радости даже опрокинул пузатый фарфоровый чайник.

– Это унизительно… для женщины… – промямлила Леля. Она боялась постигать такие ужасные порядки.

У Лели был детский ум, думать она почти не умела, и все ее редкие мысли возникали в форме картинок. У обычных людей в голове мысли, а у Лели – картинки. Иными словами, она была почти дурочка. Однако, несмотря на свою простоту, Леля долго сомневалась и не верила многоженцу Камилю. А он слишком уж складно расписывал ей преступную свою жизнь, заговаривал зубы, бескорыстно потешаясь и ничего не желая добиться. Хотя насчет трех жен – чистая правда. Не врал.

– Э-э, однако, уже поздно, – сказал, наконец, Камиль, взглянув на часы. – Мне пора.

Он ловко-упруго вскочил, поиграл плечами, поправил тюбетейку на стриженой голове, подмигнул Леле лукаво и пошел прочь, чуть покачиваясь на кривоватых ногах.

Когда Камиль ушел, Леля долго и невнятно о нем думала. И потом, в автобусе, думала, и вечером думала, и ночью просыпалась и думала. То есть не думала, а просто – видела одну и ту же пугающую и заманчивую картинку: худой черный Камиль в тюбетейке, стоит, покачиваясь на кривых ногах, скалит белые зубы и беззвучно и бесконечно хохочет.

На другой день, после ужина, Леля вышла к фонтану. Она была в странно-возбужденном состоянии. Желтую кофту зачем-то надела, с каким-то бессознательным наивным расчетом. Присела на скамейку и стала смотреть на подсвеченную воду в бассейне. Подошел Камиль и сказал:

– Салям алейкум, Леля.

Она вздрогнула, испугалась и не смогла ничего ответить. Камиль был по-городскому принаряжен – в светлых брюках, розовой рубашке.

– Совсем не рада? – спросил он, упруго присаживаясь возле нее. – Не пугайся, глупая. Я в Ташкент по делам приезжал… Иду мимо, вижу – ты сидишь, скучаешь. Не сердись, пожалуйста.

Леля молчала, приходила в себя.

Ей было и страшно, и хорошо. Ничего не могла понять. Камиль что-то говорил, шутил, подшучивал, а она ничего не слышала, не видела, не думала. Он как бы между прочим пригласил зайти в ресторан. Она не хотела, стеснялась, отказывалась, но Камиль уговорил.

Сели за неудачный столик – рядом с оркестром. Было очень шумно. Камиль заказал бутылку шампанского, двести граммов коньяка, фрукты.

– Зачем все это? – сказала бессмысленно Леля, когда оркестр ненадолго умолк.

– О чем ты? Не понимаю… – Камиль пожал плечами. – У меня, хотын, сегодня большая радость. Достал для колхоза три новых пресса. Хлопок давить – понимаешь?

Он разлил в бокалы шампанское. Лелю никто еще не угощал шампанским – и она решила попробовать.

– За вашу удачу, – сказала она и выпила почти полный бокал. – Ой, как вкусно! Я и не знала…

– Пить всегда вкусно, – подтвердил Камиль, кивая, и налил себе коньяку. – Понимаешь, хотын…

– Нет-нет-нет, вы мне вот что объясните, – перебила Леля, – вы зачем мне голову морочите? Прессы какие-то придумал… Зачем обманываешь? – И она погрозила ему пальцем.

Камиль удивился, но тут же понял, что Леля просто опьянела.

– Я не обманывал, – сказал он. – Я доставал прессы. Клянусь аллахом и третьим, решающим годом девятой пятилетки.

– У, какой противный, – капризно протянула Леля. – Ужасно противный Камиль. Налей мне еще шампанского!

– Пожалуйста. Пей, солнышко. Давай выпьем за здоровье твоего мужа… Как его зовут?

– У меня нет мужа, – и она хихикнула и опять погрозила пальцем. – У-у, противный.

– И не было?

– Не было…

– Ну, а жених есть?

– Нет. У меня никого нет, – тихо сказала Леля, и вдруг всхлипнула: – У меня совсем-совсем никого нет!.. У всех кто-то есть, а у меня – никого! Я одна, понимаешь? Меня никто не любит! Я старая дева!

– Что ты, джаным, что ты? – ласково погладил он ее по плечу. – Не надо так… Успокойся, пожалуйста.

– Меня никто не любит! Я дурочка! Меня так все и зовут: Леля-дурочка… Я же знаю!

– Эй, зачем ты так? Зачем себя обижаешь? Почему – дурочка? Это неправда, ты хорошая, честное слово. Симпатичная… и совсем неглупая…

– Спасибо, спасибо, спасибо, – забормотала она. – Слушай, Камиль… женись на мне!

– Эй, женщина… что ты говоришь?! – испугался он. – Как я могу на тебе жениться? У меня есть три жены.

Леля залпом выпила второй бокал шампанского, отдышалась.

– Я буду четвертой, – сказала она. – Слышишь? Я буду твоей четвертой женой.

– Ты совсем пьяная, – нахмурился Камиль. – Не пей больше – пожалуйста.

Леля заплакала.

А он смотрел на нее и удивлялся – таких глупых женщин он никогда еще не встречал. Он уже пожалел, что пригласил ее в ресторан, и подумал о том, как бы теперь отвязаться.

– Значит, не хочешь? – спросила она, всхлипывая. – Не хочешь, чтобы я стала твоей четвертой женой?

– Это не так просто, – медленно сказал Камиль, – это очень непросто… – И вдруг он придумал: – Слушай! Я согласен! Но к свадьбе ты должна соткать сюзанэ…

– Что? Сю… су…

– Ну, это такой ковер… называется – сюзанэ. Понимаешь? Вытки по шелку цветной узор – двух красивых павлинов. Это будет твой калым… Ага? И тогда я женюсь на тебе. Согласна?

– Согласна! – закричала она так громко, что играющие музыканты на нее покосились. – Конечно, согласна! Когда я была маленькая, мама учила меня вышивать – гладью, мережкой, болгарским крестом… А ты – как хочешь?

– Не знаю, – и Камиль слегка раздраженно пожал плечами. – Ты уж сама должна справиться. Сделаешь сюзанэ с павлинами – будешь моей женой.

И он с трудом подавил зевок.

– Я сделаю, сделаю! – Леля захлопала в ладоши. – Обязательно сделаю… А ты не обманешь?

– Обижаешь, Леля. Слово джигита.

– Ха-ха-ха! – засмеялась она. – Слово джигита… как смешно! Ну, значит, договорились. Я сотку тебе эту, как ее?.. Сю… су…

– Сюзанэ.

– Вот-вот. Сделаю. Давай, выпьем еще!

– Йок, – отказался Камиль. – Больше не надо. Пошли.

Ему хотелось поскорее расстаться с глупой женщиной. Ох, тяжко на нее смотреть, горько слышать ее восторженный голос…

А Леля вскоре уехала в Кырск. Камиль, говоря о женитьбе, разумеется, был уверен, что Леля протрезвеет и не вспомнит о его обещании – не поверит же она всерьез в эту сказку про сюзанэ… А ведь она – поверила.