Но я бросил трубку. Не стану ж я ему говорить, что Зина оставила мне все деньги. И про записку я, разумеется, никому ничего не сказал. Сжег записку. Как просила Зина, так и сделал: сжег. Ну, ладно, думаю, погуляет, покапризничает, перебесится – и вернется. Куда ж она денется – у нее и родных-то нигде никого нет… Сама рассказывала. Вот как вылетит дурь из башки – так и вернется.

И чего это я буду о ней волноваться? Разве я в чем-нибудь виноват?

Я ведь делал все как договаривались – выплатил до копеечки. И зачем она мне эти деньги оставила? И куда она сама-то делась? И что с ней? А вдруг что случилось?

А вдруг она?.. О-о-о… – я подумал о самом страшном. И как только я об этом подумал – мне сразу стало так жалко ее, так жалко… Что ж вы хотите – жена все-таки… нет, серьезно… Хоть и фиктивная, хоть и временная, хоть липовая… но ведь жена! Как так можно! Разве можно так исчезать? – Это свинство с ее стороны, это просто нечестно.

Ведь я-то все делал по-честному, аккуратно, как договаривались. А она?.. Зачем эти дурацкие фокусы? Ну где вот мне теперь ее искать? Куда обратиться за помощью?.. Кто подскажет? Кто?

Нет, я серьезно.

И вот уже много лет прошло, и куда я только не обращался, во все инстанции заявления подавал… Был объявлен и всесоюзный, и всероссийский розыск… и в Интерпол обращался… А ее все нет и нет. Где она, где?.. Может, правда – в круизе каком-нибудь… уехала и осталась, к примеру, в Париже… Но это же невозможно, немыслимо! Так нечестно, Зина.

Нехорошо так, Зинуль… Пошутила – и хватит. Возвращайся скорей, пожалуйста.

А три тыщи – они твои, они целые, нетронутые, лежат в серванте, тебя дожидаются. Правда, нынче на них ничего не купишь, но я в этом не виноват… Ну, пожалуйста, Зина, возвращайся.

И хотя мы с тобой очень сильно постарели, Зина, я тебя жду и буду ждать, пока не умру, и я не шучу, Зинуль. Потому что я понял, что ты была права, и есть вещи, которыми не шутят.

Сам я человек маленький, рост ниже среднего – и поэтому предпочитаю всё миниатюрное: и квартира у меня однокомнатная, и жена крохотуля, и собачка японской породы хин по кличке Капля, и на маленьком моем балкончике в маленьких ящичках маленький садик цветет и благоухает.

Ко всему большому я отношусь неприязненно. И большого счастья не ищу, и большой удачи мне вовсе не требуется. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Когда меня спрашивают: чего ты хочешь? – я отвечаю: лишь бы не били. Ага. Лишь бы не били, в самом буквальном смысле – под дых, сапогами под ребра. Лишь бы не трогали – те, кто большие. Такие большие, такие широкоплечие, такие волевые и целеустремленные, такие могучие ускорители прогресса, такие бесстрашные патриоты и так далее. Я их очень боюсь. Они большие, а я маленький. Их много, а я один. Я уж как-нибудь в их тени схоронюсь.

А вчера на профсоюзном собрании меня вдруг выбрали в профком. Зачем, спрашивается? Что за глупые шутки? И на первом же заседании избрали меня председателем. Это просто кошмар. Я просил, умолял, выдвигал железный самоотвод – ноль внимания. Выбрали, проголосовали единогласно, записали в протокол. И вот я теперь – председатель профкома. Абсурд! Я ж развалю им всю работу. Я им так и сказал, а они веселятся: поработаешь, мол, не рассыплешься. Коллектив поможет.

Легкомысленные люди. Лишь бы свалить на маленького человека большую заботу. А сами – каждый о своем саде-огороде беспокоится.

Да ну их, с их профкомом. Я там делать ничего не собираюсь. Вот посмотрим, что будет, если я палец о палец не ударю – изменится что-нибудь или нет? Уверен – никто ничего и не заметит.

Когда я вечером, дома, за ужином, рассказал обо всем жене – она очень расстроилась.

– Надо было отказаться, – сказала жена. – Зачем тебе этот хомут?

– Пробовал отказаться – не слушают. Теперь уж поздно.

– Исправить ошибку никогда не поздно, – сказала жена. – Завтра же откажись. Свали на меня. Мол, жена против категорически. Ух ты, Капочка… Ка-а-апа…

Это она не мне. Это она приласкала нашу маленькую собачку Каплю. Как я уже сказал, японской породы хин. Забавная такая псинка, пушистая, лохматенькая, чернобелый такой ушастик, глазастик, курносый такой, игрушечный, ручной, заводной, карманный, домашний такой дружочек.

– Вот, – говорю, – молодцы японцы. Как у них здорово получается всё маленькое! И диктофончики, и компьютерчики, и куклы-роботы, и собачки, и всякие там деревья декоративные…

– Потому что они живут в маленькой стране, – объяснила моя маленькая жена. – Вот им и приходится изобретать всё маленькое. Чтоб не так тесно было.

Эта маленькая мысль моей супруги показалась мне не такой уж маленькой. Я посмотрел на нее с уважением.

– Сама додумалась? – спрашиваю.

– А что?

– Ну… насчет японцев – может, где вычитала?

– Я вообще думаю, – сказала жена, продолжая развивать из маленькой мысли большую теорию, – я думаю, что японцы могли бы вывести особую породу людей-малюток, и тогда им было б совсем не тесно на маленьких своих островах… Понимаешь?

– О-о, – сказал я.

– Ведь если б японцы смогли – а они смогли бы! – вывести породу микро-людей, они бы этим компенсировали территориальный свой дефицит… и тогда… понимаешь?..

– Гениальная идея… – прошептал я. – И главное – нет ничего фантастического, это вполне реально – при нынешнем-то уровне генной инженерии!

– Вот видишь, – улыбнулась жена. – Давай, предложим японцам нашу идею?

– Да за такую идею можно Нобелевскую премию отхватить! – воскликнул я, обнимая маленькую свою умницу. – Да я завтра же напишу… – А куда?

– Ну, японцам.

– Постой… – нахмурилась жена. – Не спеши. Ведь мы-то с тобой, как-никак, не японцы. Может, следует сперва в наши органы соответствующие обратиться? Своим сперва сообщить… Для порядка – а?

– Ну-у, – сразу скис я. – Это ж начнется волокита… потом и не рады будем, что связались. Лучше прямо к японцам!

– А не причинит ли это ущерб безопасности нашего государства? – призадумалась моя маленькая патриотка. – Ты представь – расплодятся эти япошки, как муравьи… а для нас, россиян – хорошо ли это? В таких делах спешить не следует. И вообще – могут не так понять…

Я нахмурился, призадумался – и мой пылкий энтузиазм постепенно угас, и мне расхотелось проводить в жизнь замечательную идею.

– Ладно, черт с ними, с японцами, – решительно стукнул я кулаком по столу. – Пусть сами решают свои проблемы!

Жена согласно кивнула.

– Вот бы нам с тобой стать совсем малюсенькими, – сказала она мечтательно.

– Куда уж меньше?

– Вот бы стать нам совсем крохотулечками, – продолжала она, – и тогда б наша маленькая квартирка стала просторной как огромный дворец!..

– Мне вообще-то и так неплохо, – не очень уверенно заметил я.

– Мне тоже, но могу я хотя бы помечтать? – И жена закатила маленькие серые глазки. – О, как я хотела бы стать Дюймовочкой… я гуляла бы по цветочной клумбе, летала бы верхом на бабочке, на стрекозке, на божьей коровке…

Я слушал ее и кивал, соглашаясь. Конечно, она права, моя умненькая малютка. Чем человек меньше, тем он незаметнее, и тем просторнее ему в этом тесном мире. И тем легче остаться в живых.

– Ну а я бы хотел стать микробом, – сказал я мечтательно. – Прелесть в том, моя прелесть, что никто бы меня тогда не видел… Главное – быть подальше от микроскопа!

– А как ты думаешь, – спросила жена, – у микробов есть душа?

– Не знаю, – сказал я, – но уверен, что они – счастливы.