– Есть лишь один, о ком Валентин может говорить с нами обеими. Я не знаю твою мать, ты – Роскошную и сестру Первородного, а Герард не носит лиловый шарф.

– Придд знает Давенпорта, – Селина поправила скатерть и переставила вазу, – а мы обе водимся с выходцами.

– Да, – согласились губы Мэллит. Гоганни села и скрестила руки на коленях, как ее учили. Она не вправе даже заплакать, ведь ей ничего не обещали, только попросили шестую часть сердца, если оно найдется…

– Полковник, – возвестила снявшая фартук Бренда и поспешила вниз делать то, чего не умела.

– Прошу простить мое вторжение, – Придд поклонился, как во дворце, но в светлых глазах стояла война. – Я не успевал вас предупредить, мы выступаем в ночь.

– Зато вы успеете поесть! – Селина отодвинула ногой кота, тот оскорбился и возвысился, вспрыгнув на бюро. – Это быстро, особенно если мы с Мелхен поймем, чего вы не будете. Вам ведь нужно приглашение? Садитесь.

– Благодарю, – первородный сел напротив комода, и Мэллит пожалела, что не убрала вышивку, ведь та не была безупречной. – Я в самом деле голоден, но сперва вы должны узнать о решении Проэмперадора Савиньяка. Во время его отсутствия, которое по ряду причин затягивается, заботиться о вашей безопасности буду я.

– Но вы ухо́дите, – Селина свела брови, и Мэллит поняла, что подруга думает о неприятном.

– С вами остаются мои люди. Старший над ними знаком баронессе по Франциск-Вельде, это очень надежный человек.

– Он умел и силен, – припомнила гоганни. – Пусть нареченный Герхардом защищает командира, знамя или орудия.

– Баронесса Вейзель оценила бы ваши слова, но Герхард уже получил приказ. У Проэмперадора возникли определенные опасения на ваш счет, и я их полностью разделяю. Возможно, сударыня, вам будет проще переносить присутствие охраны, если вы поймете, что вы тоже своего рода знамя.

– Когда пришли злые, вы объяснили, что я должна видеть не раненых, а разделанных кур, которых надо натереть специями. – Подобный Флоху здоров, просто он узнал дурное и не хочет, чтоб оно вошло в этот дом! – Сейчас я должна видеть не себя, а знамя. Мне говорили, что враги хотят завладеть знаменами и унизить их, но кому нужны безобидные?

– Ты не поняла, – засмеялась Сэль. – Нам никто ничего не сделает, просто мужчины должны знать, что дома все в порядке, иначе они волнуются, а на войне это мешает. Ты не можешь приглядеть за Брендой? Будет обидно, если она все испортит.

– Я пригляжу, – заверила Мэллит, – я иду.

Она успевала – огонь еще не сейчас станет врагом того, что должен отогреть. Пища могла ждать, правда – нет. Сбежав до середины лестницы, девушка сбросила туфли и на цыпочках вернулась к двери, которую лишь прикрыла. Вернулась и услышала, как нареченный Валентином объясняет, что он намерен делать, если Проэмперадор не вернется вообще.

Вода, растекшись по каменному столу, добралась до ближайшего края, и по полу дробно, по-весеннему, забарабанило. Больше не происходило ничего, а что делать, и делать ли, Ворон не сказал. Робер оглянулся на дверь, за которой караулили Готти с Уилером, потом покосился на соучастников – Валме кривился, Салиган засыпал, с Рокэ, как всегда, было ничего не понять. На всякий случай Эпинэ нащупал шрам на запястье – тот и не думал кровить, а на потолке не проступало ни ликов, ни складывавшихся в пегую клячу пятен. Созвездия в черном зеркале тоже не возникали.

Звук капели стал реже – лужа понемногу иссякала, она ни змея не помнила и ничему не могла научить.

– Вдумчиво, – зевнул Салиган, – но скучно. Надо что-то делать.

– Давайте, – оживился Иноходец. – Что?

– Залезем на или под стол, – предложил дукс. – Остальное опошлено, особенно – кровавые жертвы.

– Отчего же? – Алва все еще вглядывался в блестящую поверхность. – Принести в жертву барона при помощи найденного им же меча не худший ход. Для нового Иссерциала, когда он наконец появится. Рамон, где твой кот?

– Не надо! – Робер торопливо закатал рукав. – Лучше я…

– Хорошо, лезь!

– Лезть?

– На стол, – уточнил Салиган, – а ты что подумал?

– Что мы на черном столе в полночь примемся резать котов и баронов, – со смешком подсказал Алва. – Возможно, начертав что-нибудь древнее. Ро, неужели ты не слышал, как бергеры строят мост от пива с пирогами к витанию духа?

– Не доводилось. И как это делают?

– При помощи кошек. Бросают в снег, который затем собирают.

– Рокэ, вы… серьезно?

– Почему нет? – Алва провел рукой по вороной столешнице, будто лошадь погладил. – Дураки вечно путают величие с напыщенностью и вино с бутылкой, вспомни хотя бы судебную мистерию. Плести венки и шить халаты вместо того, чтоб разобраться в законах – несусветная глупость.

– А кошка в снегу? Разве нет?

– Это достаточно нелепо, чтобы оказаться не кожурой, а каштаном.

– Ну так давайте попробуем, – буркнул Валме, – и уберемся отсюда.

– Вы обнаглели, – отрезал Салиган. – Мало того, что по вашей милости я угробил с полдюжины свободных данариев и прогулял сегодняшнюю драку в дуксии, теперь вы покушаетесь на существо, которое обещает стать мне родным! Кот, будучи брошен в снег, оскорбится и уйдет в ночь. Навсегда. И не вздумайте брякнуть, что на конюшне таких хвостов дюжины! Мне нужен именно Раймон, а если мы с ним разминемся? Если я его при встрече не узнаю?

– Узнаешь, он будет мокрым. Марсель, Готти сможет без риска для собственного носа поймать в парке оскорбленного кота и вернуть живьем Рамону?

– Он постарается, – до странности молчаливый виконт размазывал пальцем ту же лужу, что и Алва. – Значит, вы ничего не увидели?

– Совершенно, – подтвердил дукс. – Рокэ, если не поможет кот, можно возлить на алтарь вчерашний суп. С алатским перцем, он и не такое проберет.

– Можно. – Болтал маркиз, но Алва смотрел на Валме, очень странно смотрел. – Мы ничего не видели, а ты?

– Ну что я мог видеть? – с отвращением вопросил виконт. – Разумеется, Рожу, и она опять парила. Или витала.

Снега в ближайшие дни Вальдес не обещал, и «фульгаты» в передней, позевывая, обсуждали, хорошо это или плохо.

– Повалит, – предполагал худшее Мишель, – потом подтает, и бегай от заячьей пехоты по раскисшим дорогам.

– Не скажи, – егоза Гвидо не видел светлой стороны только у смерти, – по дурной погоде Заль может из своей норы и не вылезти.

– А чем меньше уроды станут шляться по провинции, – подхватил Муха, – тем чище будет…

– Чище будет, когда выметем, а то выйдет, как у той мельничихи. Под столом – метено, а под кроватью сору на палец.

– А что ты у мельничихи под кроватью искал?

– Бруно, вестимо…

Теперь «закатные кошки» наперебой выясняли, как Гвидо оказался под кроватью. Точно так же в Торке веселились их предшественники, и вместе ними порол чушь капитан Лэкдеми. Тогда ему не было нужды думать, что лучше для корпуса, армии и Талига, хотя это-то лихой «фульгат» знал получше Сильвестра с Рудольфом. Маршал Савиньяк взгрустнул о былом всеведении и выглянул в прихожую.

– Того, что было под кроватью у мельничихи, не вернуть, – заметил он, – а вот бочонок с розанами спасти еще можно. Гвидо, Адольф, приказываю – отправиться в гости и ничего не посрамить.

– Будет исполнено! – пара счастливцев мигом схватила плащи и исчезла. Их ждали, то есть не обязательно их. Война шпорит жизнь, как торопливый седок – чужую лошадь, а женщины веками отворяют тем, кто завтра уйдет и, скорее всего, навсегда.

Савиньяк закрыл дверь, прошелся из угла в угол, потом присел у стола, на котором Ротгер сотворил очередной безумный натюрморт. В громождении куч альмиранте был не одинок, Рокэ в юности считал лучшим способом ничего не терять – сваливать все, способное куда-то деться, в одно место, и это помогало. Алва с ходу находил нужные ему вещи, даже самые мелкие; после мятежа Борна он стал оставлять на виду лишь приманки. Сколько же дряни попалось на якобы тайны, хотя Росио, даже рискуя по-крупному, до сих пор упорно ставит на лучшее. Ставит и выигрывает – с Джанисом, с Эпинэ, с адуанами и никому прежде не ведомыми бакранами…