посмотрела в глаза Вольфа.

Обычно меня не волнуют подобные вещи, потому что мне вообще

было строго запрещено встречаться или даже знакомиться с парнями (и

что это должно было сказать обо мне, ведь я спокойно смирилась с

этими правилами?), но это парень, которого я раньше не видела.

– Верно, – сказал он и так выгнул бровь, как будто я рассказала

какую-то шутку. – Как твое имя?

– Николь. Что ты делал на нашем дереве? – вдруг спросила я.

– Приятно познакомиться, Николь, – он посмотрел наверх, как будто

там, в ветвях, он мог найти ответ на мой вопрос. – Я не знал, что это твое

дерево.

Я покраснела и растерялась, даже не зная, что сказать. В

воображении случайно возникла карикатура странной деревенщины,

которая стоит вот здесь с моим ружьем и приглядывает за границами

своих владений.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я наслаждался тишиной. Там, где я живу, иногда слишком людно.

– И где это?

– Деревня Садхана, – сказал он, кивнув в сторону востока. – Знаешь,

где это?

Видимо, мое отсутствующее выражение на лице ответило за меня,

потому что, после того как я ничего не ответила, он продолжил.

– Она находится по соседству с вашей собственностью – там центр

духовной терапии.

– Ты имеешь в виду то здание для йоги? Мы проезжали мимо

указателя. Я и не думала, что там живут люди.

– Ага, это деревня на самообеспечении. Там постоянно проживает

около сотни наших.

Я моргнула, вспомнив, как отец прокомментировал указатель, когда

мы выехали на дорогу. Он пробормотал что-то о хиппи и сказал мне

держаться подальше от «этих людей».

От этого парня.

– Ааа, – сказала я. – Насколько я помню, мы тогда говорили о хиппи,

об их настоящей жизни, не как о персонажах из фильма или человека на

Вудстоковском фото в моей тетрадке по истории.

Тут мой живот издал какой-то странный звук и я, как обычно,

почувствовала себя не самой классной девушкой на планете.

А ещё я немного вспотела, осознав, что я осталась наедине с этим

взъерошенным парнем среди леса. Я бывала среди парней – нормальных

парней, носящих майки с надписями и джинсы и говорящих о футболе –

но никогда не оставалась с ними наедине. Никогда.

У этого парня, Вольфа, был такой взгляд, как будто он заглядывает

мне прямо в душу. Он смотрел мне в глаза не моргая, и это меня

начинало нервировать. Меня никогда не разглядывали так пристально.

Я отвела взгляд первая и стала изучать землю под ногами, а потом

снова посмотрела на него узнать, пялится ли он на меня еще. Как будто

ему не говорили, что смотреть так, в упор, неприлично.

– Мне нужно идти, – сказала я.

Он кивнул и его взгляд остановился на ружье.

– Точно, твой ужин.

Я даже не сказала «пока». Просто повернулась в направлении

убежавшего зайца. Я знаю, что не найду его уже. Даже если бы и нашла,

мне бы не хватило духу его убить.

Иногда мне кажется, нет ничего отвратительнее меня, когда я держу в

руках заряженное ружье – силу, направленную на разрушение, но с

нажатием на курок, все путается и начинается работа воображения.

«Такова жизнь, – сказал бы мой отец, – и наша задача – быть первыми

в игре на выживание».

Но что, если он ошибается?

Что, если он неправ во всем этом?

Именно эти вопросы мучили меня с каждым днем всё больше и

больше.

Глава 2

Изабель

Я не собираюсь жить в этом тараканьем мотеле с привидениями. Нет,

нет и ещё раз нет.

Мой отец – король страны сумасшествия.

Он надевает свою странную шляпу и произносит свои непонятные

речи, и столько, сколько я себя помню, моя тупая сестра ему верит.

Я замечала его странности еще до того, как стала достаточно

взрослая, чтобы ездить на велосипеде, но Ник? Ей точно промыли мозги.

Я помню его разговоры о том, как закончится еда и вода, еще тогда,

когда я была совсем маленьким ребенком, и мне ведь тогда было

интересно, блин… Мы могли ходить по магазинам и покупать кучу

всего. Вы когда-нибудь видели супермаркет «Сейфвей»? В нем хватило

бы еды нам на всю жизнь. Я даже была уверена, что отец никогда не был

внутри продуктового, потому что мама накупила и приготовила еды на

все ближайшее время.

А сейчас я была просто нереально возмущена тем, что моей спальней

будет самая отвратительная и вонючая комната, и я уверена, что в своей

неадекватности отец вышел на новый уровень, вместе с иллюзиями,

которые он питал по отношению ко мне.

Это началось где-то после девятого ноября. Когда весь мир сходил с

ума, у моего отца был ментальный перерыв. Но этот дом, эта спальня

стали последней каплей для меня.

С чего бы начать?

Всё вокруг в темно-коричневой деревянной обивке, а на полу лежит

лохматый зеленый ковер, от которого пахнет так, будто на нем

выкуривали как минимум по пачке сигарет в день и... я не пойму, это всё

всерьёз? Нет, правда, серьёзно?

И я не имею права возражать, потому что в этом случае мне

прочитают часовую лекцию и выдадут дурацкий список заданий типа

порубить дрова или почистить туалет зубной щёткой.

Поэтому я стою, жую жвачку и громко лопаю пузыри –

единственный возможный протест в этой ситуации.

В этой жаре мои волосы стали очень пушистыми и превратились в

какую-то странную прическу. Это и неудивительно, тут даже нет

кондиционера, хотя сейчас мне бы хватило просто найти зеркало и

попытаться спасти свои волосы, пока они не «канули в Лету».

Где-то тут я уже мельком видела ванную, но я не собираюсь ей

пользоваться.

Там стоит зеленая раковина, зеленая ванна и… вы готовы к этому? И

зеленый (!) туалет.

И совсем не того оттенка зеленого, о котором вы могли бы подумать.

Я слышала, мама пробормотала что-то об уродливом авокадо, но нет,

это скорее цвет болота или чего-то противного, такой цвет вы бы

выбрали, если бы хотели нарисовать огра или показать кому-то оттенок

уродства.

Пока отец повел показывать Ник ее комнату, я улизнула на заднее

крыльцо, спустившись по лестнице и пробежав через коридор. Там я

достала компакт-диск из кошелька, поставив его на крыльцо таким

образом, чтобы было видно мое отражение, и стала заплетать косички.

Получились две тугие косы, и они не имели права еще раз

распушиться. А потом я заметила, что мой блеск для губ пропал.

Отец запрещал нам наносить макияж, но иногда у меня получалось

убеждать его в том, что блеск для губ не является частью макияжа,

потому, что он прозрачный (ну почти) и он нужен исключительно для

того, чтобы уберечь губы от трещинок и сухости.

Естественно, отец не одобрял нанесение блеска, но, как правило, он и

не замечал, что я его использую.

Он постоянно ограждал нас от вещей, нормальных для девушек,

например, запрещал прокалывать уши (да и любую часть тела), потому

что нельзя было хоть как-то выделяться, нельзя было носить милую

одежду и даже носить туфли пусть и на самом маленьком каблуке.

Будь его воля, он бы вырядил нас с ног до головы, как девочек-

пионерок: тусклые длинные волосы до колен (которые бы очень сильно

секлись, так как отец не понимает, зачем нужно вкладывать деньги в

такую бесполезную штуку как стрижка); какие-нибудь старенькие туфли

на шнуровке, будто созданные для того, чтобы заставить парней

обходить меня стороной.

Он действительно думает, что так должны одеваться девочки нашего

возраста.

Правда!

У него просто снесет голову, если он найдет наш тайник с

косметикой, который я прячу на дне сумки, или одежду, на которую я

накопила – что я вряд ли одену – только с маминой помощью.