думаю.

Но так ли это?

Я иду спать и достаю ружьё из-под кровати. Я провожу ладонью по

холодному стволу и прижимаю его к груди, как ребёнка. Это меня

успокаивает. Хотя ты не можешь помочь, ты чувствуешь себя более

могущественным, когда у тебя есть ружьё. Если не помочь, то хотя бы

позаботиться о себе, если знаешь, как с ним обращаться. Может быть, я

где-то заблуждаюсь, но сейчас я благодарна папиной одержимости

катастрофами.

Я не стала бы стрелять в человека без необходимости – только если не

было бы другого выхода – но сделала бы предупреждающие выстрелы. Я

могла бы до смерти напугать бестолкового мальчишку, который на

собственной шкуре не ощутил жара огнестрельного оружия, если бы он

осмелился подойти к моей сестре ещё раз.

Часть три

Выживание, уклонение, сопротивление и бегство

Третье сентября

Всё, чему меня научил папа, воспитало меня не совсем так, как он

рассчитывал. ВУСБ – это одна из первых аббревиатур из речи

подготовленцев, которые он мне преподал: Выживание, Уклонение,

Сопротивление и Бегство.

В выживании я вижу историю, которую человек сам себе рассказывает,

чтобы справиться с трудностями.

Уклонение – это всё, что связано с избеганием врагов. Но что делать,

если враг – это человек, от которого ты зависишь? Что, если враг в

вашей же голове?

Сопротивление – это не взведённый курок ружья. Это знание

собственного сознания. Знание того, с чем ты смиришься, а с чем – нет.

Бегство не всегда возможно в реальном физическом мире, но никто не

знает, куда направлены твои мысли. Никто не может убедить тебя в

истинности чего-то, если ты знаешь, что это ложь.

Глава 15

Николь

В конце августа лесные пожары всё ещё полыхают на засушливых

холмах севера, этим летом они подобрались особенно близко. Перемена

ветра могла бы перебросить их к нам. Кто-то уже эвакуируется сам, но

между нами и огнём протекает река, так что я уверена, что мы в

безопасности. Мы получаем последние сводки новостей только по

радио, я не выключаю его до поздней ночи, хотя едва различаю смысл

сообщений, которые слышу.

Иззи изменилась после происшествия в сарае, побледнела. Я тоже

чувствую себя совершенно другим человеком. Теперь я никому не

доверяю, будто бы наш дом – это полуразвалившаяся крепость, которая

противостоит целому миру. Мне не хочется её покидать, и Иззи тоже.

Когда я хожу за водой, меня охватывает тревога, возрастая по мере того,

как я отдаляюсь от дома, и угасая, только когда я возвращаюсь и

закрываю дверь на ключ. Я сплю с ружьём под подушкой, вскакиваю от

каждого шороха, просыпаюсь снова и снова среди ночи, устаю ещё

больше с каждым новым днём.

Я не знаю, чего я жду, какую опасность вижу за каждым углом. Это не

Кива, который ходит где-то поблизости, а, если даже он пришёл, я на

самом деле не верю, что он так опасен.

То, чего я боюсь, не описать словами, я чувствую что-то опасное, глядя

на опушку леса, какую-то силу, которая, как хищник, знает о нашей

уязвимости и ждёт подходящего момента, чтобы напасть.

Через два дня после инцидента с Кивой, у Иззи начались месячные, и

теперь она отказалась ехать на обследование и делать тест на ЗППП. У

меня не было ни сил, чтобы её заставить, ни желания ловить попутку

или просить кого-то нас подвезти. Мне просто кажется, что всё это

слишком хлопотно.

Я попросила её держаться подальше от ребят из Садханы, и, к моему

удивлению, она меня слушается. И всё же я беспокоюсь за неё, потому

что, как и я, она почти не хочет выходить из дома.

Когда я готовлю бобы с рисом на ужин, не знаю даже в какой сотый раз

за это лето, я слышу стук в дверь. Не глядя на гостя, я знаю, что это

Вольф. Он – единственный, кто приходит к нам пешком, а не приезжает

на машине, и я не слышала, чтобы автомобиль поднимался на гору.

Я избегала его после истории с Иззи и Кивой. Вовсе не потому, что это

случилось по его вине. Я не могу избавиться от чувства, что то, что было

с ней, могло произойти со мной – может быть, это должна была быть я,

если должно было случиться такое.

Может быть, я хотела этого. Когда мы целовались с Вольфом в домике на

дереве, я, наверно, позволила бы ему всё, о чём думала постоянно. Но он

проявил себя джентльменом. Мы только целовались, и ещё целовались, а

когда мы лежали рядом друг с другом, он не позволял своим рукам

слишком увлекаться.

Но теперь я думаю, что то, что не произошло между нами, не произойдёт

никогда. Что бы я ни чувствовала к Вольфу, всё это вытеснено страхом за

благополучие сестры. Теперь я понимаю, что значит играть с огнём, а я

не люблю рисковать. Я не из тех людей, которые гонятся за опасностями.

Я выключаю горелки на плите и вытираю руки полотенцем, сердце

бьётся с глухим стуком, ожидая, что скоро я увижу Вольфа. Когда я

открываю ему дверь, он выглядит лучше, чем во время последней нашей

встречи.

– Привет, – говорю я.

– Давно не виделись. Где ты пряталась всё это время?

– Только тут.

– Я приезжал сюда несколько раз и стучал в дверь, но никто не отвечал.

Я равнодушно пожимаю плечами. Наверно, я пошла в лес, а Иззи ни за

что не открыла бы дверь.

– Слушай, – наконец говорю я, готовясь извиняться по сценарию,

который я мысленно прорепетировала. – Папа должен скоро вернуться.

– Правда?

– Я не знаю, когда именно, но он должен был увидеть пожары в

новостях. Когда он вернётся, он точно не позволит мне встречаться с

тобой, так что, наверно, нам просто надо прекратить видеться сейчас,

пока всё не стало слишком сложно.

Под внимательным взглядом Вольфа я сомневаюсь в искренности своих

слов, но я не подаю вида. Я просто смотрю на него в ответ, твёрдо решив

не отступать от начатого. Глубоко внутри же я чувствую, что погибаю.

– Твой отец против парней с длинными волосами, что ли?

Я чуть приподнимаю плечи:

– Если честно, он просто вообще не разрешает мне общаться с парнями.

Я понимаю, что никогда в жизни я не звучала так неубедительно, но

осознаю, что ему будет тяжело спорить с правдой.

Выражение его лица остаётся прежним. Он просто кивает.

– Я понимаю. Вы живёте в его доме и всё остальное.

– Спасибо, – говорю я, тихо радуясь, что он не стал спорить.

Он поворачивается и делает пару шагов, потом останавливается и

смотрит на меня.

– Некоторым правилам лучше не следовать. Если ты когда-нибудь

захочешь встретиться, ты знаешь, где меня найти.

Я закрываю дверь, грудь сдавливает тревога, сердце глупо трепыхается,

будто птица, запертая в слишком тесной клетке.

Так будет лучше, я знаю. Так будет проще всего, и я сразу же облегчённо

вздыхаю, когда он исчезает вниз по дороге. Но одновременно меня

мучает чувство, что только что случилось непоправимое.

Изабель

Ночью, когда огонь перекинулся через Юбу, мы узнали о случившемся

уже спустя какое-то время. Мы не думали, что огонь может пересечь

реку, и не думали, что направление ветра может поменяться за одну

ночь, и искры устремятся к нам, а не в другую сторону.

Вольф

Звуки сирен и вертолётов, подлетевших слишком близко к деревне, будят

меня на рассвете. Следующее, что я замечаю – это голоса мужчин,

выкрикивающих команды. В моё полусонное сознание проникает слово

«Эвакуация», и, открыв глаза, я смотрю на часы на тумбочке, но вместо

них теперь только чёрный экран. Я пытаюсь включить лампу, но света

нет. Должно быть, электричества нет совсем.

«Огонь», - осенило меня.