– Жаль, никто не признался тебе, как погиб твой отец. Я им говорил, чтоб сказали. Мама должна была объяснить, но она сломалась. Короче, твой папа – настоящий герой, чёрт побери, сынок. Он пытался добраться до раненого напарника, чтобы вынести его из-под пуль. Ты должен им гордиться. Как я горжусь. Если мне было суждено потерять сына, то я выбрал бы ему такую смерть.

Дедушка говорил через силу. Мик видел, как блестят его глаза. Он встал, подошёл к деду и обнял за шею, а дед положил руку ему на талию.

– Давай помолчим, – сказал дедушка, но потом заговорил: – Потерять отца или мать – горе, дружок, но терять ребёнка ещё тяжелее. Я двоих потерял. И я хочу тебе кое-что сказать про маму.

– Про мою маму?

– Да. Ты её не бросай. Она хорошая девушка. Когда твой папа привёз её сюда в первый раз, она всем полюбилась. Вечно смеялась, вечно мурлыкала под нос, помогала. А животных как жалела – не передать! У нас тут бычок приболел – застрял ногой в заборе и сломал, уж как твоя мама над ним плакала. Очень чувствительная. Потому-то и не перенесла того, что случилось с папой. Никому не позволяй говорить про неё гадости, что, мол, сумасшедшая и тому подобное. Она просто сломалась, но её починят.

Ночью Мик не мог заснуть, лежал и слушал цикад и далёкий плач динго. Днём его покусали песчаные мошки, и он весь чесался. Только сегодня до него в полной мере дошло, что папа был дедушке таким же любимым сыном, как сам он – папе.

Наконец Мик уснул, и ему снились буньипы, и чернокожие аборигены, рисующие на камнях, и папа в городских джунглях, ведущий перестрелку с подонками.

Лучшим подарком на день рождения был бы для Мика звонок от мамы, но ждать смысла не имело. Дедушка сказал, что она никак не вернётся из Страны грёз, её до сих пор пичкают седативными препаратами.

Мик встал рано и вышел прогуляться, потому что начало дня в Пилбаре – лучшее время. Заглянул к маленьким чёрным свиньям в загоне, те запросили есть, и он похрюкал в ответ. Джимми Зонтик позже придёт к ним с ведром, полным остатков с кухни, а потом снова придёт, с другим ведром, и соберёт помёт для перегноя.

Мика сопровождал кот, пушистый рыжий перс, каких в те времена можно было часто увидеть: в Милстриме кто-то разводил их. Не слишком подходящая порода для эдакой жары, но коты вообще любители развалиться на пекле и поджариваться. Этого звали Ламингтон, как пирожное, ничуть, впрочем, на кота не похожее, поскольку внутри у него сушёная кокосовая стружка, а снаружи шоколад. Ламингтон подружился с Миком и ходил за ним по пятам, вился под ногами и хрипло мявкал.

Мик направлялся к загону проведать безумного коня, но в курятнике вдруг поднялся жуткий шум, настоящая какофония из кудахтанья и писка. Сперва он решил, что это лиса, потому что лисы каким-то образом пробрались в центр Австралии из Квинсленда ещё в прошлом веке и стали настоящим бедствием. Однако это была не лиса, а большая ящерица длиной почти в человеческий рост, и во рту у неё трепыхался коричневый петух, которого она била о землю. С силой бросала, подбирала и снова бросала.

Ламингтон обнажил зубы и зашипел. Однажды он уже встречался с этим зверем и знал, что следует остерегаться хвоста. Спина его выгнулась, шерсть поднялась дыбом, и кот стал похож на большой рыжий шипящий шар из пуха.

Мик ещё не видел таких ящериц, и его первой мыслью было, что это крокодил, хотя на крокодила она явно не тянула. Захотелось удрать, но сработал инстинкт – спасти петуха, так что он схватил грабли, прислонённые к забору, и замахнулся. Ящерица уронила петуха и уставилась на Мика большими водянистыми глазами, то высовывая, то пряча раздвоенный язык. Она раздула горло, будто проглотила крикетный мяч, и вызывающе зашипела на Мика. Несмотря на угрожающий вид, это был красивый зверь с красочным узором на шкуре, напоминающим тот рисунок аборигена на камне.

Мгновение противники изучали друг друга, а потом Мик ударил её граблями по голове. В ответ ящерица молниеносно хлестнула его хвостом по ногам. Боль была такая, что сперва мозг не воспринял её – ноги словно онемели, – и за секунду до того, как боль настигла Мика, он ударил ящерицу ещё раз. Зверюга встала на задние лапы и побежала прочь с такой скоростью, что Мик не поверил собственным глазам. Ящерица оказалась быстрее всех животных, с которыми ему довелось столкнуться, и гораздо, гораздо быстрее, чем бегал он сам, даже надеяться не стоило когда-нибудь развить такую скорость. Через сотню ярдов[8] она остановилась, оперлась на хвост и оглянулась на Мика, прежде чем продолжить свой невероятный бег.

Мик стоял, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза: боль была как от ожога. Он поморгал, не осмеливаясь опустить взгляд и посмотреть, что ящерица с ним сделала.

Из дому уже спешил дедушка.

– Что ж, – сказал он, – ты копия родителя. Весь в отца. Он тоже никогда не упускал возможности подраться.

Дедушка нагнулся рассмотреть полосу на ногах Мика.

– Да, след останется порядочный. Синий, чёрный и зелёный, с красным в серёдке и жёлтыми вкраплениями для красоты. Эти твари могут сломать ногу собаке.

Мик молчал, ибо знал: стоит открыть рот – и он разревётся, а перед дедом хотелось выглядеть настоящим мужчиной. Двигаться тоже не решался, боясь, что боль усилится.

– Это, кстати, был варан, если тебе интересно, – сказал дедушка. – Жаль, что ты его не убил, они очень вкусные. Аборигены их обожают. – Он подобрал петуха. – Кранты ему. У этих тварей ядовитый укус. Лучше избавить его от мучений. Даже собакам не отдашь.

Мик не смотрел, как его дед покончил с умирающей птицей.

– Я не знаю, смогу ли идти, дедушка, – наконец сказал он. – Небось ещё больней станет.

– Станет, сынок. Но пойти придётся, тебя подарок ждёт. С днём рождения, кстати. Долгих лет тебе.

Через боль и жжение Мик медленно пошёл за дедушкой. Они обогнули уборную и вошли в один из сараев. Там что-то стояло, прикрытое пыльным брезентом, и по силуэту Мик моментально смекнул, что именно.

Дедушка откинул брезент, и мотоцикл предстал перед ними во всей красе.

Мик не верил глазам. Он слишком юн, чтобы иметь мотоцикл. Даже мечтать о таком рано. Ему до простого духового ружья ещё расти да расти.

– Чёрт возьми, деда! – только и смог он вымолвить.

– Погоди радоваться, – сказал дедушка. – Это модель сорок четвёртого года, «Фрэнсис-Барнетт». Ему лет тридцать, никак не меньше, это твоего отца машина. У него движок «Блэкберн», четырёхтактный, работает на индукторе, так что аккумулятор не понадобится. Я подумал, тебе понравится, даже если он не работает. Хотя я не пробовал, может – работает, может – нет.

– Как же я его починю, дедушка?

– Есть тут один из местных. Он дока. Вам придётся разобрать его до винтика и снова собрать – только так можно оживить старый механизм, а заодно узнаешь всё необходимое о том, как его починить, если застрял где-нибудь посреди голой пустыни.

Мик смотрел на древний мотоцикл. У него было ветхое сиденье с торчащей из прорех набивкой и пара боковых сумок на багажнике. Покрышки на колёсах стёрты, боковины побиты… По виду, так вряд ли он когда-нибудь поедет.

– Он оживёт, – сказал дедушка, словно читая мысли внука. – Я заказал новые покрышки в Перте. Как твой ушиб?

Мик поглядел на ноги:

– Синеет.

– Болеть будет дьявольски и долго, – сказал дедушка. – Вряд ли ты взгромоздишься сейчас на байк, чтобы примериться.

На обратном пути, проходя мимо уборной, Мик спросил:

– Дедушка, а что значит тот стишок? В туалете?