-- Вы прелестное существо... - сказал незнакомец прерывающимся голосом и отвел взгляд... он как будто испугался своей откровенности.
-- Вовсе я не прелестное существо... вы заблуждаетесь... да вы и сами не верите своим словам, потому что им нельзя верить...
Пауза.
-- Все повторяется... со мной это уже было... и прошло... - Сирена невольно вздохнула. - А вы умеете быть приятным... чего не скажешь о вашей жене... нет, я ничего не имею против нее... и не таю никакого зла, хотя она была несправедлива ко мне...
"Вот как... а я и не знал, что они знакомы..."
Христофор отступил в замешательстве и не без некоторого нравственного потрясения от увиденной сцены, пошел дальше, свернул налево, потом направо.
Он шел и думал о странной судьбе Сары.
"Всю жизнь на сцене, даже когда за кулисами..."
Вспомнив оплывшее лицо Сары, крашеные волосы, штопанную кашемировую шаль, ему невольно представилась Кира, такая же потерянная и одинокая в чужом городе...
Час или два Христофор блуждал в лабиринте переулков старого города и снова он вышел на площадь, на которой все еще шумела толпа.
Люди почти равнодушно слушали ораторов.
Каждый из ораторов утверждал какую-либо истину, которая опровергалась последующими ораторами как заблуждение.
Христофор попытался обойти толпу, но его остановил незнакомец с вытянутым лицом и глазами совы, который спросил, не Христофор ли он?
"Вроде бы лицо знакомое..." - подумал Христофор и неохотно признался.
-- Да, я Христофор...
-- Нам надо поговорить... я живу у Цепного моста, такой приземистой дом напротив гостиницы... вход со двора... спросите Семена... И будьте осторожны, тут полно шпионов и стукачей, некоторые даже не маскируются... - Незнакомец хмуро глянул по сторонам и исчез в толпе.
Христофор кивнул головой, продолжая сомневаться и вспоминать.
Лицо незнакомца внушало недоверие, но постепенно, как сквозь туман, пробивалось какое-то чувство симпатии и расположения к нему...
Христофор знал Семена еще по школе. Они сидели с ним за одной партой и вздыхали о счастье. Жили они тогда в небольшом городке на севере и не собирались никуда уезжать.
Лиза, дочь дяди Гомера, которую Христофор до 13 лет возил в инвалидной коляске, влюбилась в Семена. Чем-то он ее околдовал, хотя внешне ничего особенного собой не представлял. Этакое преждевременно состарившееся создание не от мира сего с глазами совы.
Семен мечтал стать писателем. Писать он научился прежде, чем читать. У него был дар. Вечно скучающий, как будто утомленный, он засыпал на уроках. Такое не раз случалось и на улице. Он мог заснуть в самом неподходящем месте. Во сне он иногда говорил, потом, не просыпаясь, если судить по его застывшему взгляду, и, плавая поверх сна, он что-то писал, обычно на желтоватой оберточной бумаге, как на песке, пока его пальцы не сводила судорога.
Все то, что он видел во сне, ложилось на бумагу и лежало.
Это были довольно путаные рассказы, неизменно драматически окрашенные, в которых всегда была осень, сумерки и плохая погода.
Лиза была уверена, что Семен станет писателем или святым. Взгляд у него был, как у святого. Казалось, что он видел больше, чем видят глазами.
После окончания школы Семен работал корректором в местной газете, потом неожиданно уехал, а через несколько месяцев Лиза родила мальчика, который прожил всего несколько дней. Умер он ночью. Весь день Лиза сидела заплаканная, вдыхая еще теплые испарения, исходившие от маленького, уродливого тельца, гладила и целовала его опавший живот, грудь, шею, лицо, волосы.
После похорон мальчика, по просьбе Лизы, Христофор поехал в город, чтобы найти Семена и передать ему письмо.
Семена Христофор не нашел и остался в городе.
Жил он тогда у Красных Ворот, снимал у старухи половину комнаты, перегороженную шкафом.
Комнатка была узкая и тесная, в полу щели...
Ночью он слышал шепот старухи, и мышиную возню.
Иногда мыши забирались даже в постель.
Днем Христофор ходил на службу в контору, а ночью спал под крылом своего ангела-хранителя, который подсматривал его сны...
Иногда ангел вмешивался, что-то исправлял...
* * *
Семен жил в мансарде приземистом сером доме с цокольным этажом.
Дверь Христофору открыл старик в очках с темными стеклами. Он проводил Христофора по длинному петляющему коридору к лестнице.
Христофор поднялся в мансарду.
Выглядел Семен жутко, весь какой-то изголодавшийся, босой, в женском халате. На крючковатом птичьем носу мутно поблескивали очки, щеки как будто нарумянены, складки в углах глаз.
-- Ужасная дыра... зимой холодно, а летом пекло, как в аду... - Семен принужденно улыбнулся. - Я здесь сначала сойду с ума, а потом астма задушит... да ты садись...
Христофор сел.
-- Рад тебя видеть... все о себе рассказывать не хочу, да и невозможно все рассказать... - Семен закусил губу и по обыкновению начал что-то бормотать себе под нос, путаясь в языках.
Христофор ничего не понял и прервал его монолог, протянув письмо Лизы.
-- Что это?.. письмо от этой сумасшедшей?.. извини, мне не следовало так говорить... сознаюсь, я сбежал... да сбежал... я не знал, как мне выпутаться из ее кошмаров... с тех пор столько воды утекло... живу здесь как на острове... - Семен глянул в окно на жалкие постройки мертвых серых тонов, прогнившие насквозь, которые заваливались друг на друга точно пьяные. - Живу один... - Глянув на Христофора, он отвел взгляд. - Художник всегда один, если он художник... и ответственен он только перед богом... если бог существует... а он существует...
За окном начал накрапывал дождь.
Семен сдвинул бумаги на угол стола.
-- Крыша протекает... иногда моросит, а иногда и льет...
Семен помолчал, потом снова заговорил.
Давно хотел посмотреть, что из тебя сделала жизнь... меня она удивила... и испортила... одно могу сказать...
Пауза.
-- Впрочем, я никогда не питал иллюзий относительно своего места в жизни...
Пауза.
Пауза затянулась и вынудила Христофора спросить:
-- А кто у тебя соседи?..
-- В угловой комнате живет один непризнанный гений... знает все, что не стоит знать... днем он пропадает в юридической конторе, а ночью пишет поэмы... я тоже иногда пишу... так, от некоторого безделья описываю действительность, которая вовсе не обязана быть интересной...
Пауза.
-- Дальше по коридору живут полковник в отставке, и две старые еврейки обаятельные и обольстительные... все строят мне козни...
-- Я видел их... прямо как ведьмы...
-- Но они не умеют летать... пока... правда, ко мне они относятся уважительно, даже трогательно...
Семен прочитал письмо Лизы и помрачнел... у него надулись жилы на лбу, а во взгляде появилось нечто безумное...
Семен вспомнил сцену у обрыва, когда, Лиза, улыбаясь, сказала ему, что она чуть-чуть беременна.
Она лежала на камне, изображая спящую ящерицу.
-- Рожу тебе мальчика и уеду в город... я хочу стать актрисой... выйду на сцену и буду петь... я буду петь твои плачи... - воскликнула она...
Иногда у Лизы разыгрывалось воображение, и с ее губ срывались странные слова.
Сгорбившись, Семен слушал монолог Лизы.
Лиза умолкла.
-- Кстати, что с Сиреной?.. - спросила Лиза...
-- Она не умерла... живет и поет, правда, не на сцене...
Опускались сумерки. Жара уже спала, но вечер еще не успел сделать воду вином и усыпать скалы яшмой и опалами.
Откуда-то доносилась музыка.
Лиза глянула на деревья. Они вздымали руки, жестикулировали, словно актеры на сцене, повторяя давно сыгранную драму.
Деревья уже были не деревьями, а колоннами с капителями-цветами, и сквер стал не сквером, а театром, в котором царила тишина вечера.
На губах Лизы появилась задумчивая блаженная улыбка. Приникнув к Семену, она тонкими пальцами коснулась его лица, взлохматила волосы и стала расстегивать пуговицы на его рубашке.
