– Нет. – Кристофер глубоко затянулся. – Он просто знает, что зависеть от травки – стыдоба.

– Обычно никто не хочет проводить здесь субботний вечер, – засмеялась Дафна. – Так что у тебя произошло? Родители нашли твою заначку? Тебя поймали за торговлей в школе? Или ты встретил девушку, которой больше нравишься, когда ты не под кайфом?

– Я здесь… потому что хочу быть здесь, – ответил я.

– Ну да, конечно, – усмехнулась Дафна.

– Что?

– Все это чушь собачья. – Дафна пристально смотрела на меня. Кристофер усмехнулся. – Но выглядишь ты так, будто тебя действительно задело. Я это вижу по твоим глазам.

Я поднял руку и потер лоб, закрывая лицо.

– Ривер, проблема не в том, что тебе нужна травка, – сказала девушка. – Проблема в том, почему она тебе нужна. Так почему? Почему тебе нужна травка?

Жаль, что я не курил, как Кристофер, тогда можно было бы задумчиво и глубоко затянуться. Но вместо этого я просто смотрел на тротуар и думал о Пенни.

– Наверное, потому, что с ней моя жизнь была полной. А без нее…

– Ты пуст.

– Ну, спасибо за вечер воспоминаний, – усмехнулся Кристофер. – Я отчаливаю.

– Да, я тоже.

Повернувшись, я двинулся в западном направлении. «Ларго» был не так уж далеко отсюда – может, я подожду конца шоу Тиг Нотаро и доеду до дома вместе с Мэгги. Или мне повезет и там остались билеты. Здоровый смех мне сейчас не помешает.

Меня окликнула Дафна:

– Эй, Ривер! Ты… идешь пешком?

– Да.

– Никто в Лос-Анджелесе не ходит пешком!

– Кроме меня.

Билетов на шоу не осталось, охранника никак не тронул факт, что в зале сидит моя лучшая подруга, а мне очень нужно сейчас посмеяться, и окончания шоу я дожидался на автобусной остановке напротив. Пенни была права. За все семнадцать лет жизни в Лос-Анджелесе я ни разу не ездил на автобусе. И пока я ждал Мэгги, мне стало ясно почему: за сорок пять минут, проведенных мной на остановке, автобус так и не пришел.

Когда на улицу начала вываливаться толпа, я принялся искать Мэгги. Людей было много, я встал на лавку, чтобы лучше видеть, и в конце концов заметил их, плечом к плечу, все еще улыбавшихся после какой-то шутки: Мэгги, Уилла и Люка.

Я не стал их звать. Не знаю, почему меня так задело, что Мэгги промолчала о том, что на шоу они собираются все вместе. Обычно они все делали вместе, пока я проводил время с Пенни. Но Пенни я потерял, и теперь до меня начинало доходить, что дружбу я тоже теряю. Я испортил все.

Я смотрел, как ребята садятся в машину Уилла – он бы легко сошел за рок-звезду, потому что удача всегда была на его стороне, – и уезжают.

Я сел на лавку. Я не знал, довезет ли меня автобус, который так и не приехал, до района, где я жил, но я дал ему еще пятнадцать минут и, когда он не появился, достал телефон и позвонил маме.

Не буду врать – я думал позвонить Пенни. После всего, через что мы прошли, разве могла она бросить меня на автобусной остановке на углу Ла Сьенега и Оквуд в десять вечера? Но я не стал ей звонить, потому что хотел, чтобы она думала, будто я где-то развлекаюсь, забыв о ней, и, может, даже с другой девушкой.

– Привет, милый!

– Привет, мам!

– Ты в порядке?

– Ты не могла бы меня забрать?

– А где Пенни?

– Долгая история. Ты можешь приехать?

– Конечно.

После моего рассказа во время поездки мама испекла на завтрак блины. Блины, для которых она сама разделяла яйца и взбивала белки, а не пользовалась готовой смесью.

– О-о, домашние блины, – сказал Леонард. – По какому случаю?

– Все нормально, Леонард, – усмехнулся я. – Не делай вид, что не знаешь. Мама наверняка рассказа ла тебе, и я не против. Со мной все в порядке.

– Мама рассказала папе что? – спросила Натали.

Я посмотрел на нее. От Леонарда она унаследовала темные волосы и самые большие карие глаза, какие я только видел. Никаких скандинавских проклятий. На ней все еще была полосатая пижама с закрытыми ступнями. Я завидовал ее пижаме. Насколько же проще быть восьмилеткой.

– Дело в том, Нат, – сказал я и накрыл ее руку своей, – что мы с Пенни расстались.

Девчушка прикрыла рот ладошкой:

– Нет! – Ее глаза наполнились слезами. – Нет! Нет, нет, нет!

– Ничего, малышка. Правда. Я в порядке. Видишь? – Я взял руку сестренки и положил себе на лоб. – Температуры нет. – Потом постучал ее пальцами по своей груди. – Ничего не болит. – Я улыбнулся, надеясь, что это выглядит искренне. – Все хорошо.

– Но… Пенни была такой милой. Такой красивой.

– Да, Пенни была такой. И все еще есть.

– Нет, она не милая, раз тебя бросила.

– Почему ты думаешь, что это не я ее бросил? Натали посмотрела на меня так, словно я был полным идиотом:

– Ты бы никогда этого не сделал.

– Верно, – со вздохом согласился я.

Мы доели блинчики, я начал мыть посуду, а Натали ушла в свою комнату. У меня скопилось множество домашних дел: всю последнюю неделю я их откладывал, обращаясь с собой как с инвалидом. Теперь гора дел казалась неодолимой. Я хотел лишь одного – вернуться обратно в постель, что в конечном итоге и сделал. И проспал еще два часа.

Проснувшись, я заставил себя сесть за стол и открыть учебник по математике, но числа и знаки роились перед глазами, нечитаемые, как иероглифы. Все мои заявки в колледжи были отосланы, оценки давали возможность не напрягаться, но я не мог просто взять и не выполнить домашнюю работу.

Раздался легкий стук, который мог исходить только от маленькой ручки Натали.

– Входи.

Сестренка сунула под дверь сложенный лист красного картона. Я развернул открытку. Натали использовала блестки, которые покрыли мне руки и просыпались на пол.

«Дорогой Ривер Дин.

Не хотел бы ты сегодня пойти со мной в кафе-мороженое?

Поставь галочку рядом с „да“. Или галочку рядом с „нет“».

Твоя сестра, Натали Маркс».

То, что у нас были разные фамилии и разные отцы, стало для Натали навязчивой идеей. Неважно, насколько часто я говорил, как сильно ее люблю. И как я счастлив, что ее отец – Леонард, а не мой папаша, самовлюбленный козел. Конечно, я не говорил «самовлюбленный козел», а выражался немного иначе – «придурок». Однако девчушке было сложно принять нашу семейную ситуацию, и она умоляла меня изменить фамилию.

– Разве тебе не нравится, как звучит Ривер Энтони Маркс? – спрашивала она.

– Нравится, – соглашался я. – Но я привык к своей фамилии.

– Почему? – Это был ее любимый вопрос.

– Потому что это я и есть, – отвечал я.

– Думаю, ты больше Ривер Маркс, чем Ривер Дин, – продолжала спорить со мною сестренка.

Теперь мы шли к новому кафе-мороженому, которое открылось в нескольких кварталах от нашего дома. Мороженое после блинчиков – это, конечно, чересчур, но как я мог отказать Натали после такого блестящего приглашения, особенно если это давало хороший повод закрыть учебник?

Центром притяжения в кафе была старомодная стойка; мы расположились за ней на двух табуретах, а парень в галстуке-бабочке и бумажном колпаке принял наш заказ.

Натали покопалась в сумочке.

– Собираешься сегодня платить?

– Ни за что. Я хочу достать блокнот.

– Зачем?

– Вот глупый! Потому что сейчас мы будем записывать.

– Что записывать?

– Как тебе вернуть Пенни.

Ну как эту малышку можно было не любить? Никто – ни один человек в моей жизни – даже не надеялся, что у нас с Пенни все еще может сложиться.

Я немного подумал.

– Я принес ей суп, – сказал я Натали. – Любимый суп из ее любимого магазина. Даже не знаю, ела она его или нет.

– Девочкам не нравятся супы. Они любят красивые вещи.

– Я купил ей цветы.

Натали вытащила карандаш, написала в блокноте «цветы», изобразила рядом квадратик и поставила в нем галочку.

– Цветы. Это уже лучше. – Она постучала карандашом по подбородку. – Как насчет стихов?