Я постарался не обращать внимания на ее подколки.

– Все равно у меня планы на субботу.

– У тебя? Правда? – Мэгги не скрывала своего удивления.

– Да, правда. – Я не мог сказать, что обязался принести закуски для группы поддержки, где пытаюсь справиться с ложной зависимостью от марихуаны, а потому ответил: – Иду на ужин с Леонардом. Мужское общение и все такое. Он меня просто вынудил.

– Славно. – Мэгги сделала вид, что надулась.

Леонард нравился всем, но Мэгги любила его особенно, потому что знала меня в промежутке между уходом моего отца и встречей моей мамы с Леонардом. Надо сказать, что эти годы для нашей семьи были далеко не лучшими. Мама пыталась совместить работу в некоммерческой организации, где занималась проблемами глобального доступа к воде, с воспитанием сына, которого нередко с любовью называла «сущее наказание». Пока я рос, большая часть моих дней проходила в доме Мэгги, где я пек печенье, пил чай и позволял Мэгги преображать меня, как ей вздумается, до возвращения моей мамы с работы. Часто мы ели ужины из микроволновки – у нас не было Хуаны.

– Может, увидимся после, – сказал я.

– Может быть, – улыбнулась Мэгги.

Все знают, что в Лос-Анджелесе не ходят пешком – об этом даже есть песня, – так что я, наверное, был похож на бродягу, когда ранним субботним вечером шел по бульвару Пико, согнувшись под весом сумок. Я набрал кексов брауни, овощных чипсов и попкорна, а когда подходил к кассе, вспомнил о Мейсоне и побежал за коробкой обезжиренных безе.

Я так и не сказал дома о разрыве с Пенни; больше всего я боялся поделиться этим с Натали. Она любила Пенни, потому что Пенни носила платья и красила ресницы, завязывала волосы в пучок и носила в сумочке роликовый дезодорант, который давала попробовать Натали. Моя мама была типичным взрослым сорванцом с короткой стрижкой и носила только джинсы Levi’s и свитера, кроме тех случаев, когда встречалась за обедом с богачами, чтобы попросить денег, – тогда она наряжалась в черный брючный костюм.

Маме и Леонарду Пенни нравилась, но я беспокоился не о том, что они будут по ней скучать, а о том, что они начнут обращать излишнее внимание на меня. Сейчас я приходил и уходил, когда вздумается, не докладывая о своих передвижениях. Отчасти они доверяли мне потому, что у меня была такая надежная девушка. Ха!

Кристофер, с привычкой к Молли и в завидных кроссовках, стоял перед входом вместе с магазинщицей и брутальным Мейсоном.

– А вот и доставка! – воскликнул Кристофер, увидев меня. – Что ты нам принес, закусочник?

Я протянул ему сумки для проверки.

– Знаешь, почему тебе поручили принести закусон? – спросил Мейсон.

– Нет.

– Потому что ты сечешь в хавчике.

– У тебя есть опыт, – добавила девушка; ее звали Дафна. – Знание проблемы изнутри.

– И как у меня получилось?

Дафна снова заглянула в сумки:

– На тройку с плюсом.

– Тройку с плюсом? Всего-то?

– Ты принес сладкое и острое. Принес мягкое и шуршащее. Бонусные очки за обезжиренное. Но нет ничего хрустящего. Ничего свежего. Я уже не говорю о том, что ты не принес ничего попить. После всей этой соли… – Девушка погрозила мне пальцем с длинным ногтем, покрытым розовым лаком.

– Я новенький. Не дави на меня.

Дафна смерила меня взглядом:

– Ну ладно. Четверка с минусом.

– Обесценивание баллов. – Кристофер выдул последнюю струйку дыма и загасил сигарету носком своей шикарной кроссовки.

– Не злись, Кристофер, – засмеялась девушка. – Ты действующий чемпион по закускам. Но только потому, что чертовски богат. – Она посмотрела на меня. – Клубный мальчик. Клубные наркотики. Понимаешь? Он приносит ореховые батончики в индивидуальной упаковке по два бакса за штуку. Просто чума.

Эверетт открыл дверь в комнату для встреч. На нем была зеленая футболка со слоном.

– Привет, Мейсон, Кристофер, Дафна. – Он кивнул мне: – Ривер, рад, что ты пришел.

– Мне все равно надо было принести закуски…

– Чтобы прийти сюда, нужна смелость.

– Или решение суда, – пробормотала Дафна.

– Да, – согласился Эверетт. – Иногда по решению суда обвиняемый должен пройти программу консультирования, но наша цель – приходить сюда потому, что мы этого хотим, а не потому, что должны.

– Эверетт, я тебя просто подкалываю. – Дафна шутливо толкнула его. – Ты же знаешь, я живу ради этого.

Эверетт впустил нас, мы разложили стулья и расставили их по кругу. В комнате сама собой воцарилась тишина, и тогда Эверетт начал свою речевку:

– Это…

– Наше место, – хором продолжила группа.

– Здесь…

– Начнутся изменения.

– Сегодня…

– Время пришло.

Я встал в круге так, чтобы рассказывать о себе в последнюю очередь, но Эверетт перехитрил меня, начав двигаться по часовой стрелке.

Я сказал, что у меня была сложная неделя, и все со мной согласились. Я сказал, что боролся за то, что хотел (Пенни, но они интерпретировали это как мое воздержание), и потерпел крах (с Пенни, но они решили, что я все же сорвался). Я сказал, что хочу почувствовать себя лучше, быть лучше. Сказал, что хочу больше размышлять о важных вещах.

– Не надо быть к себе таким строгим, – сказал Эверетт.

– Ага, – добавила Дафна. – Если хочешь себя ругать, ругай за то, что принес посредственную еду.

После меня какой-то парень рассказал, как украл у своей мачехи шесть бутылок пива и свалил это на сестру.

– Ей только четырнадцать, и она не пьет, – говорил он. – Но мачеха ненавидит ее и всегда ищет повод наказать, поэтому я знал, что она мне поверит… или притворится, что поверила. Правда, из-за этого я чувствовал себя не так чтобы очень хорошо. Сестра проплакала несколько часов, потому что ее не пустили на вечеринку к подруге.

Невозможно было представить, чтобы я мог довести Натали до слез, целенаправленно причинить ей боль. Если бы мне захотелось свалить на кого-то вину, она была бы последним человеком в мире, которого бы я так подставил. Но я знал, что моя ситуация совершенно иная, чем у большинства людей в этой комнате. Мои проблемы, какими бы они ни были, бледнели по сравнению с их.

Девушка по имени Бри три дня подряд ела только листовые овощи. Дафна рассказала, что сунула в карман тушь для ресниц, но перед уходом из магазина вернула ее на полку. А Кристофер мечтал испытать свою обычную эйфорию, но без наркотиков.

Несмотря на все разговоры – невероятное количество разговоров, – эта встреча меня успокоила. За пределами этой комнаты все в моей жизни напоминало о Пенни, и я не мог сделать вдох, чтобы не подумать о ней. Но хотя на «Второй шанс» я наткнулся из-за нее, сейчас она казалась очень далекой. В комнате я думал о других людях, не о Пенни; я даже мог попробовать двигаться дальше без нее.

Это мое место. Здесь начинаются изменения.

Встреча закончилась раньше, чем я ожидал. Был субботний вечер, восемь часов, Мэгги слушала сейчас комедиантку с раком, а где двое других моих друзей, я не знал, потому что стал паршивым другом. Мне было некуда идти и нечего делать.

На улице Эверетт спросил:

– Мы увидим тебя на следующей неделе? Ведь закуски тебе уже не надо приносить.

Я кивнул. Мне хотелось прийти снова. Пенни была права, сказав, что я ни о чем не задумываюсь. Теперь я над этим работал.

Я смотрел, как большая часть ребят расходится к своим автомобилям или к автомобилям тех, кто их ждал. Кристофер закурил, Дафна осталась, как и я, и до меня вдруг дошло, что между ними, возможно, что-то есть, а я здесь третий лишний.

Девушка потянула за одну из своих больших круглых сережек и прищурилась, глядя на меня:

– Почему ты здесь на самом деле, Ривер? Что у тебя за история?

Я почувствовал, что краснею. Это было проклятием моей наполовину скандинавской наследственности. Один из многих неприятных даров, оставленных мне родителем вместе с безотцовщиной. И дурацкое первое имя.

– А-а… – сказала Дафна. – Ты покраснел.