Отец вернулся домой.

Гром сообщил им всем, что он вернулся. Предполагалось, что дети встретят его в Библиотеке. Они собрались на лужайке: Майкл пришел из леса, Дженнифер с луга и так далее – все, за исключением Маргарет. Она уже была с Отцом.

– Смотрите, – сказал Отец. Они подчинились. Левая рука Маргарет была сломана и вяло обвисла, осколок кости проткнул кожу. Дженнифер шагнула, чтобы помочь ей, но Отец отмахнулся. – Почему же она не кричит? – Он говорил беспечно, словно болтал сам с собой.

Никто не ответил.

– Почему она не кричит? – снова спросил он. На сей раз в его голосе слышалась явная угроза. – Неужели никто мне не ответит? Хоть один из вас должен это знать.

Дэвид пробормотал что-то.

– Что? Я тебя не слышу.

– Я сказал, gahn ayrial.

Мысли Кэролин неслись вихрем. Слова gahn ayrial переводились буквально как «отрицание страдания». Сама фраза смысла не имела – страдание существовало, достаточно было лишь оглянуться, – но то, как Дэвид ее произнес, означало, что он имел в виду название некоего навыка. Какая-то самоанестезия? Кэролин догадывалась, что Отец знает все о подобных вещах, и о том, как залечивать собственные раны, и об исцелении. Но этому он учит только Дэвида. С леденящим душу ужасом она поняла, что происходит. Если Маргарет знает про gahn ayrial, значит…

– Кто-то вышел за пределы своего каталога.

Юные библиотекари зашелестели, словно сухие листья.

– На самом деле я не виню Маргарет, – задумчиво продолжил Отец. – Ее занятия часто причиняют боль. Можно ли винить ее за то, что она жаждет облегчения? Нет. Не Маргарет. – Он постучал ногтем по зубам. – Тогда кого же?

– Меня, – прошептал Дэвид. – Это был я.

– Ты? – с насмешливым изумлением спросил Отец. – Ты? Ну надо же. Интересно. Ответь мне, Дэвид, почему, как ты думаешь, я сам не научил Маргарет gahn ayrial?

– Я… я не знаю.

– Потому что я не хотел, чтобы она им владела! – прогремел Отец. Они отшатнулись – все, кроме Дэвида. Он был любимчиком Отца – и знал это. – И все же… раз уж ты решил обучать искусству gahn ayrial, значит, сам овладел им. Я не знал, что ты так далеко продвинулся в своих занятиях. Признаю, я впечатлен. – Он взмахнул рукой. – Идемте со мной.

Они подчинились, боясь ослушаться. Вместе проследовали за Отцом и Дэвидом по главной улице, мимо домов мертвецов, и как же Кэролин хотелось тоже умереть. Она никогда не видела Отца в такой ярости. Их ждало что-то очень плохое. Они перешли шоссе и поднялись по грубым земляным ступеням.

Там, на поляне на вершине холма, стоял Отцовский гриль для барбекю. Кэролин помнила, что он существует, но никогда особо не задумывалась о нем. Это была полая бронзовая фигура коровы – или, скорее, быка. В натуральную величину, из желтоватого металла толщиной около полудюйма. Когда Отец изображал из себя американца, он держал ее на заднем дворе. Иногда, на городских пикниках, он готовил в ней «гамбургеры» или свинину. Тогда он казался вполне нормальным. Она смутно помнила, как люди – возможно, ее родители? – обсуждали экстравагантный гриль, но не придавали ему особого значения.

Вскоре после того как Отец забрал их к себе, он приказал перенести гриль на холм. Кэролин не знала причину, но, очевидно, она имелась. Гриль был феноменально тяжелым. Мертвые собрались вокруг него и дружно толкали, потея и напрягаясь под летним солнцем. Гриль продвигался на несколько медленных, болезненных дюймов за раз, копыта прореза́ли борозды в траве. Чтобы переместить его, потребовалось несколько дней и не меньше двух оживлений.

Теперь, когда Кэролин глядела на него впервые за долгие годы, в ее голове билась лишь одна мысль: Ну конечно же. Эта штука. У нее гриль ассоциировался преимущественно с праздниками из детства, гамбургерами и барбекю. Сандвичи со свининой были особенно хороши.

Потом всплыло не столь приятное воспоминание. На самом деле, в последний раз я видела его на пиру в честь моего возвращения. Она вспомнила, как открылась раскаленная заслонка в боку быка, как наружу вырвался густой дым гикори. Вспомнила, как подавила крик, когда дым рассеялся, и она разглядела мясо внутри, узнала изящный изгиб крестца Аши, увидела уставившуюся на нее отрезанную голову Иши, освежеванную и слепую. Возможно, тот момент и был ее личным uzan-iya. Да, подумала она, вероятно, так и было. До тех пор я испытывала шок.

Ей также пришло в голову, что в быке можно готовить не только свинину. Кэролин посмотрела на Дэвида. Очевидно, он подумал о том же. Он смотрел на быка широко распахнутыми, полными ужаса глазами.

Но Дэвид был храбрым. Он взял себя в руки и улыбнулся Отцу.

– Ну ладно, – сказал он, – я сожалею. Больше я так не поступлю. Я не имел в виду ничего плохого. – Он просто тянул время, как иногда делали они все.

Отец подошел к быку и распахнул заслонку. Снаружи была полированная бронза – мертвецы натирали ее до блеска, – но внутри зияла чернота. Дэвид, мальчик не старше тринадцати лет, поднял руки, признавая поражение. Отец указал внутрь быка. Дэвид не упал не колени, но задрожал.

– Нет. Только не это.

Отец вздернул брови, ожидая продолжения, но Дэвид умолк.

Ненависть Кэролин к Дэвиду уступала только ее ненависти к Отцу, но в тот момент она была близка к тому, чтобы испытать жалость. Выражение его глаз, когда он забирался в быка, напомнило ей еще одну атульскую фразу: wazin nyata, мгновение, когда умирает последняя надежда.

Болты, которыми Отец запер задвижку, были изготовлены не из бронзы, а из толстого железа, древние, изъеденные временем. До сих пор Кэролин не задумывалась об их предназначении. Теперь она поняла. Мясо не пытается выбраться наружу.

Следующий час они таскали дрова из поленниц рядом с домами, по охапке за раз. Отец призвал на помощь несколько мертвецов – в том числе «Денниса» и его мать. И даже сам подключился к работе.

Полированный бык сиял золотом в лучах вечернего солнца. Они по очереди укладывали вокруг него охапки дров – в основном сосновых, толстых, липких от смолы. Один раз Дженнифер упала на колени, всхлипывая. Она всегда была самой доброй из них. Майкл, уже привыкший мыслить как животные, наблюдал за растущей грудой дров, не понимая ее предназначения. На лице Маргарет читался лишь интерес.

Незадолго до заката Отец зажег спичку. Они хорошо сложили дрова. Дерево быстро занялось, разрозненные языки пламени в считанные минуты превратились в могучий костер. Из ноздрей быка заструился дым – вначале слабая струйка, потом густые клубы.

Они продолжали подкладывать дрова, пока садилось солнце, все время ожидая услышать крик Дэвида, но он был очень сильным. Жар стоял такой, что Кэролин не могла подойти к быку ближе чем на десять футов и оттуда кидала дрова в огонь. Тем не менее пламя опалило волоски на ее руках. Мертвецы по-прежнему медленно подходили к самому огню, не обращая внимания на покрасневшую, покрытую волдырями кожу.

Но Дэвид был очень сильным. Лишь когда сгустилась темнота, а брюхо быка начало испускать тусклое оранжевое сияние, он закричал.

Вспоминая лицо Отца, Кэролин мысленно видела его в свете того огня.

Он так редко улыбался.

До рассвета следующего дня из Быка продолжали доноситься тихие звуки, в основном из его головы и шеи. Кэролин удивлялась, пока не заметила, что ноздри Быка представляли собой отверстия – дымоходы на случай, когда угли лежали внутри. Воздух, проникавший сквозь эти отверстия, должен был казаться относительно прохладным – единственный намек на милосердие в мире Дэвида.

Почему он до сих пор жив?

Но конечно, это ведь был его каталог. Отец научил его справляться с тяжелыми ранами и продолжать драться. Не следовало забывать и о зельях, тониках, уколах. Как и все они, Дэвид был творением Отца. И сейчас не мог умереть, как бы сильно того ни желал.