- …ясно, – кивает фея музыки на торопливый и короткий рассказ Огрона. – Змей, однако, и здесь успел побывать. Надо проверить, – говорит она Нексу. – Пойдем? Лей? – Муза поворачивается к подруге. Та лишь качает головой.

- Идите. Я с ним разберусь.

Лейла дожидается, когда они остаются одни. Лейла дожидается, когда среди вечных льдов не будет слышно шагов, разговоров ее парня и лучшей подруги. А затем, улыбаясь, она поворачивается к Огрону. Ему только остается скрежетать зубами от злости – и он бросается на Лейлу снова.

У той это лишь раздражение вызывает. И, наконец-то не скрывая бушующую внутри ярость, она отбрасывает его назад и колотит, не жалея сил, колотит, а верный морфикс принимает то обличие, которое ей нужно.

Лейла – это клокочущий клубок эмоций. Лейла – это дикая пляска посреди белоснежных льдов, пляска на огромной пустоши, за которой, затаив дыхание, смотрят отпетые преступники, отъявленные мерзавцы. Смотрят, как бабочка добивает одного из тех, кто уже не жилец.

Огрон не успевает оборачиваться. Он рычит, он пытается атаковать, только бормочет о том, что убьет их всех. Но Лейла не слышит. С Винкс что-то случилось, но теперь она даже не та, которую он когда-то почти добил здесь же. Они поменялись местами.

Лейла – уже не фея с принципами “не нападай на слабого – защищай его”. Теперь у нее новая установка: если есть возможность добить – сделай это, не жалея сил.

И в конечном итоге она вырубает его.

Огрона будто выдергивают в реальность от ужасающей боли. Он пытается поднять глаза и видит, как Лейла очень медленно, методично, так, будто давно к этому готовилось, на кусочки режет розовыми переливающими клинками его правую ногу, которая отсутствует почти до колена.

Огрон чуть не отключается снова от болевого шока, а затем его берет злость. Он пытается дернуться, но Лейла лишь сильнее всаживает в его кожу недавно созданный клинок.

- Чем хорош морфикс, – небрежно замечает она, – так это тем, что его свойства почти не изучены. Странное волшебство, странная субстанция, способная принимать любую форму, которую пожелает ее хозяин.

Огрон молчит. Лейла тем временем переходит к левой ноге, с наслаждением срезая кожу. Огрона мутит, боль все нарастает, но желанного забвения не приходит.

- Дракон... – бормочет Огрон из последних сил.

- Дракон не поможет, – заявляет эта сумасшедшая. Огрон понимает, что она съехала с катушек. – Никто не поможет.

И продолжает кромсать его, медленно, очень ровно, разрезая его кожу, как желанный торт на маленькие кусочки, тщательно смакуя, растягивая наслаждение. То, что уже отрезано, летит в стороны на белый снег. Огрон истекает кровью, что пачкает руки Лейлы. А она не останавливается.

- Ведь уже два с половиной года прошло, Огрон. Помнишь? Я вот не забыла, – улыбается Лейла.

- Мстишь, – находит в себе чудом какие-то силы усмехнуться Огрон, – только это не принесет тебе удовлетворения.

- Ошибаешься, – также усмехается Лейла. Огрону становится совсем не весело.

- Он убил Думана. А мы убили его. Око за око, фея.

- А я убиваю тебя. Око за око, – соглашается Лейла.

На ее спине багровым цветом вспыхивает клеймо. А в глазах полыхает ярость. И злость. Первобытная, кровожадная.

- Но твоя смерть – это так, всего лишь капля в небольшом море, – продолжает она. – Ты будешь страдать, Огрон. Ничего, – произносит фея, глядя в глаза своего врага, – скоро ты закричишь.

Огрон лишь заходится кашляющим, почти лающим смехом.

Но вскоре ему становится совсем не смешно.

Вскоре он молит Дракона о забытье, молит, чтобы позволил ему хотя бы потерять сознание, но ничего не помогает. Когда кажется, что спасительная темнота вот-вот накроет, резкая вспышка боли возвращает в реальность, и тогда Огрон кричит, бьется в конвульсиях, пока фея чуть ли не вгрызается этими своими клинками в его руки. Она отрывается мясо кусок за куском. Она не дает ему умереть спокойно.

- А ты думаешь, я бы позволила тебе отключиться? – интересуется Лейла. – Нет. Хорошо, когда есть заклинания, позволяющие поддерживать в сознании даже такую тварь, как ты. Чувствуй, ублюдок. Наслаждайся. По-другому ты никогда не поймешь. Ну ничего. Я объясню доступно, – и с этими словами она всаживает нож из морфикса в его запястье, что отзывается внутри дикой болью.

“Сумасшедшая! – проносится в затуманенной голове Огрона. – Сумасшедшая!”

- А ты и правда думал, что сможешь так легко уйти? – усмехается Лейла. – Хотя... Похоже, ты ничего не думал. Ты просто уже не способен на это. Ну ничего. Боль ты еще понимаешь.

И она продолжает то, к чему столь долгое время шла. Преступники смотрят на этот акт зачарованно, с благоговением и уважением – смотрят, как яркая беззаботная фея расчленяет своего врага, как кровожадно улыбается, как с наслаждением слушает его крики и мучительные стоны, хриплый кашель – лучшая музыка для него.

Огрон мучается в агонии – Лейла наполняется изнутри. Убийство очищает, понимает она.

- Это уже даже не месть, – завороженно шепчет она, – это уже вопрос принципа. Ты бы никогда не выжил, ублюдок.

Проходит еще несколько часов, прежде чем после истошных криков, мучительной агонии и не наступавшего облегчения Огрон затихает. Но смерть встречает его животным страхом – в тот самый момент, когда Лейла перерезает ему горло.

И с руками по локоть в крови издает оглушительный рев, разносящийся, кажется, на всю Омегу. Даже у отпетых негодяев кровь стынет в жилах. Она сидит рядом с бездыханном телом, пока на ее плечо не ложится рука. Лейла лишь поднимает голову и встречается взглядом с Нексом и Музой.

- Эти твари мертвы, – улыбается ее лучшая подруга.

- Огрон – тоже, – кивает Лейла.

- Как ты себя чувствуешь? – интересуется Некс.

Лейла прислушивается к себе. С той секунды, когда глаза Огрона стали стеклянными, когда он перестал дышать и превратился лишь в истерзанную груду мяса, что-то внутри нее оборвалось. Она будто бы опустела – внезапно, резко, как стих сильный порыв ветра. Это оказалось слишком внезапно.

Но кое-что, что еще пока очень-очень слабо зарождается в душе, Лейла тоже чувствует.

Облегчение. Долгожданный покой. Затаенная радость. Окончание незавершенности. Внутри больше нет черной дыры. Теперь на пути к счастливому будущему больше нет никаких препятствий. Все, что мучило, испарилось.

- Все, – наконец произносит она, слабо улыбаясь, – теперь точно все.

“Никогда не было другого выхода, Блум. Просто иногда мы слишком долго сомневаемся, чтобы прыгнуть в широко раскрытую дверь, и бьемся в стену, веря, что так будет легче”.

Расслабься и делай это. Расслабься и делай. Релаксируй.

Некс целует ее в шею, в ключицы, такие прекрасные, такие очерченные, целует, прижимаясь губами к шоколадной и приятно пахнущей коже, целует, дурея от того, что здесь, сейчас и... С ней.

Лейла стонет. Выгибается и стонет, прикусывая припухшие губы, стонет до невыносимого эротично, как умеет только она. Каждый вздох, который Некс ловит, будто зовет за собой, обещая подарить то, что он не испытывал еще ни с одной из девушек. И даже парней.

А он и не испытывал. Желал каждую и каждого, в разной степени, с кем делил постель, но с ранящими душу чувствами Некс имел только Лейлу. Когда-то они с Ривом напились, и паладин, изливая душу, рассказал о своей подростковой влюбленности. Синди. Некс таскался за ней, как помешанный, был влюбленным мальчишкой до одури, но она, как когда-то Лейла, подчеркнуто игнорировала его и на признание в чувствах рассмеялась в лицо. Драко-о-он, он не знал, что делал бы, если бы не остыл внезапно.

Потом их было много. Самые разные девушки, красивые, легкие, охотно понимающие и дающие то, что он хочет. И даже парни. Некс всегда наслаждался жизнью. Но самой желанной, самой недоступной, по которой болезненно ныло сердце, была Синди.

Но Синди никогда не была Лейлой.

А Лейлу он... Боги.

Сначала казалось, что просто мимолетное увлечение, потом – вроде бы серьезные отношения, а сейчас, лаская полные, прекрасные груди выгнувшейся, запрокинувшейся голову, раскраснейвшейся и стонущей Лейлы, Некс совершенно точно может сказать, что, что...