Она шипит и одной рукой смахивает аккуратную стопку бумаг со стола, а сама водружается на их место, на самый краешек, закидывая одну ногу на другую, с любопытством и негодованием смотря на невозмутимую бабочку.

Сдержанна, спокойна, холодна. Омеге до безумия хочется сорвать эту маску, она почти рычит, глядя на то, что бледно-зеленые глаза Баттерфликс не выражают ровным счетом ничего, а губы, накрашенные прекрасно оттеняющей их помадой, слегка сжаты. Откладывая ручку в сторону и снимая очки, убирая их в дорогой футляр, бабочка, сложив руки в замок, смотрит на Омегу.

- Неожиданно.

Она совсем не удивлена. Она словно лед, живое его воплощение, в то время как Омега мечется и готова убивать. Ярость, клокочущая внутри нее, настойчиво требует выхода, и белая змея издает разъяренный вопль, а все вокруг покрывается льдом. Баттерфликс же терпеливо ожидает, пока Омега закончит демонстрацию своих возможностей, и лишь затем спрашивает:

- Он надолго возродил тебя?

- Совсем скоро я снова стану планетой, – Омега невидящим взглядом смотрит сквозь стены.

- Похоже, твоя гордость задета, – слегка склоняет голову Баттерфликс. – Ведь Дракон сделал выбор в пользу... Недостойной. Человека. Слишком мелко, на мой взгляд, не находишь?

При этих словах застывшая в прострации Омега внезапно вскидывается и со злобой глядит на бабочку. Как же, как же ей хочется растрясти эту бесчувственную глыбу и снова выпустить дремлющую в этой Древней страсть. Но Баттерфликс будто специально закрыла себя и абстрагировалась от всего на свете.

- Недостойной?.. – шипит Омега. – Нас здесь двое, и я скажу тебе, что недостойна здесь только одна. Ты. Дафна достойна. Более чем. Она тянется к нам, она уважает нас, она восхищается нами и хочет на нас походить. Она уже, – змея чуть прогибает спину, запрокидывая голову и слегка приоткрывая чувственные губы, – походит на нас. Она знает свое место и свои возможности. Слушает, что говорит ей Сиреникс, и запоминает. Быстро учится. Она признает наше превосходство. От нее не исходит недовольство. Она достойна. Ты же... – Омега презрительно фыркает. – Опустилась ниже некуда. Зачем, зачем ты подстраиваешься под этих, этих... Людей. Зачем? Зачем опускаешься до их уровня, добровольно запираешь себя в этих узких рамках, носишь человеческую личину. Ты падаешь в пропасть. Ты совсем не похожа на ту, что была раньше.

- Времена, если ты не заметила, меняются, – сдержанно произносит Флай Аквела. – А если уж говорить о том, кто достоен... Боюсь, мнения у нас на этот счет разные. Я приспосабливаюсь. Подстраиваюсь под новый мир, стараясь извлечь максимальную выгоду и выжить все, что могу. Ты и другие, подобные тебе, просто не сможете здесь существовать. Ты ведь еще мыслями там, когда мы спокойно ходили по этой земле, когда не было никого. Ни людей, ни других существ. Но – посмотри вокруг – все изменилось. Он выбрал их. Не нас, а их. Почему? Я не могу сказать, но это Его решение, а у нас есть выбор. Или навсегда исчезнуть, блуждая в дебрях собственного разума, или жить дальше.

- Знаешь... – Омега сверлит ее взглядом. – При таком раскладе предпочту первый вариант. Никогда не смирюсь с тем, что они теперь будто бы выше нас.

- Говорю же, у нас разные подходы. Это не смирение. Это умение выживать.

- Это как опуститься до уровня ничтожных.

- Это умение переступить гордость, которая губит таких, как ты, и взглянуть на мир по-другому. У тебя – с точки зрения людей – абсолютное зрение. Но как мне кажется, твой взгляд давно замылен.

Омега чуть ли не зубами скрипит от досады. Она пытливо считывает Баттерфликс, пытаясь понять, что изменилось. Змея до сих пор помнит эту своенравную, гордую бабочку, которую встретила еще в ту эпоху, когда по единой земной тверди двигались только они – величественные, несокрушимые и прекрасные Древние. Без единого изъяна, цельные, завершенные. Это было еще до того, как она повстречала Сиреникса. Белая змея плыла себе в водах, ползла по земле, и куда бы она ни шла, везде после нее промерзала почва, оседал снег и вода покрывалась льдом. Царство зимы неизменно следовало за Омегой, и она, королева без короны, вершила свои дела, двигаясь только вперед, шипя и презрительно глядя на себе подобных.

Иногда они попадались в ее льды, словно в сети. Порой замерзали в огромных глыбах и сотни лет тратили на то, чтобы разморозить себя. Иногда просто блуждали по вечным снегам, оставляя цепочки диковинных следов. Редко кто выбирался с территории, по которой проползла змея, без каких-либо трудностей.

Бабочка стала исключением.

Казалось, для нее не существовало никаких преград. Махая огромными, прекрасными крыльями, бабочка летела, и ничто в этом мире не могло ее остановить. Омега повстречала ее, когда была в неважном расположении духа. Бабочка летела прямо на нее и не думала сворачивать. Омега с разъяренным шипением выдохнула из себя морозный воздух – тот самый, что оборачивается толстым льдом вокруг своих жертв. Но на бабочку ничего не подействовало. Она прошла сквозь лед, словно Дракон через горную гряду, и полетела дальше. Омега разозлилась и поползла вслед за бабочкой, надеясь заморозить ее хотя бы на десяток лет. Много дней и ночей двигались они бок о бок: летела бабочка и ползла змея, и никто из них не знал усталости. Неутомима была змея. Никак не поддавалась бабочка.

И в конечном итоге змея сделала то, что никогда бы не стерпела от себя. Она, зашипев, позвала бабочку. И бабочка откликнулась, повернувшись к ней. Змея спросила:

- Почему на тебя не действовала моя сила?

- Потому что она слишком слаба, и ею меня не взять, – ответила бабочка, высокомерно и горделиво смотря на змею, так, будто она ниже всех Древних, которые встречались ей за всю вечную жизнь.

Омега вспылила. Такой взгляд могла дарить только она, никогда никто не посмел бы опустить белую змею, и тогда сотворила Омега одно из самых мощных своих заклятий. Но оно не взяло бабочку. Змея не могла стерпеть поражения, слишком гордая, чтобы проигрывать, она зашипела и кинулась на бабочку, щелкнув клыками и высунув длинный язык с капающим с него ядом.

Они сражались долго, и никто не мог взять верх. Никто не уступал. Сильна была Омега, но не слабее – бабочка, и в конце концов они разошлись в разные стороны, оставшись ни с чем. Но Омега навсегда запомнила гордый взгляд Баттерфликс, навсегда запомнила эту Древнюю, которая несла в себе женское начало, и с неприязнью признавала за равную себе.

Воскрешенная Им, Омега знала, что бабочка скитается где-то в этом мире. И нашла ее быстро, там, где совсем не ожидала увидеть. И прибыла навестить, чтобы посмотреть, какую роль уготовил той Дракон. Но проделать этот путь, чтобы в результате увидеть, как Древняя, ставшая превращением, спокойно, словно человек, сидит в кресле и проверяет ненужные листы с ненужными надписями, занимается работой, совершенно не достойной ее, бабочки? Где та сила, тот взгляд и та суть, с которой Омега столкнулась тогда, в глубокой древности? Куда все это подевалось?

- Он замылен у тебя. Ты называешь это иначе. Но ты смирилась, ты бежишь, не желая это признать. Тебе же стыдно признать, как низко ты пала, – шипит Омега.

- Возможно, смирением это тоже можно назвать, соглашусь с тобой. Но не только. Как я уже сказала, это приспособление и выживание в новых условиях. Мир меняется, и так было всегда. Мы постоянны, в этом наша сила и преимущество.

- Для тебя огромное значение приобрели деньги – след существования людей. Ты перенимаешь их привычки!

- Деньги – это то, в чем многое измеряется в нынешнем мире. Я стремлюсь извлечь из него все, на что он может сгодиться, – Баттерфликс молча созерцает кипящую от возмущения Омегу и с легкой досадой понимает, что перед ней – одна из тех Древних, кто действительно не смог смириться с тем, что случилось. Белая змея действительно готова избрать добровольное отшельничество, блуждая в уголках собственного разума и пребывая в том времени, когда они правили балом. С этой проблемой столкнулись многие Древние – статичные, неизменные, совершенные, гордые, упивающиеся своей исключительностью существа. Баттерфликс никогда не относилась с особым уважением к людям, никогда не принижала собственное положение, но знала, раз Дракон поставил на них – значит, с этим нужно считаться. Принять новые правила и строить свою жизнь дальше. Ведь, в конце концов, в этом мире она приспособилась гораздо лучше многих представителей человеческого вида.