— Посмотри на меня! — громко и четко произнес Стефан. — Ты ослушался уже трижды. Ты не помылся, это раз. Ты не слушаешь, что я говорю, это два. И я предупреждал тебя, чтобы ты не смел отступать или отстраняться? Было такое?
— Я не знаю, — неожиданно вымучил из себя Равиль и поднял на немца глаза, выполняя приказ посмотреть.
Вид у офицера был обескураженный. Их лица оказались так близко, но тела не соприкасались, немец просто опирался рукой о стену рядом с плечом Равиля.
— Ты не знаешь… — задумчиво повторил офицер, а потом вдруг одобрительно кивнул головой. — А ведь в этом есть смысл. С этого момента тебе и не нужно что-то знать. Я вижу, ты не очень сообразительный мальчик, и не можешь запомнить сразу весь комплекс приказов. Значит, начнем с самого начала. Раздевайся!
Равиль был так поражен, что чуть было не упал в обморок. Губы его дернулись в судороге, напоминающей усмешку. За последние сутки он уже раздевался здесь два раза. Но один раз это было в толпе, на обработке, поэтому не так жутко, а второй раз — перед тем добрым доктором. Раздеваться, находясь один на один с незнакомым мужчиной, ему еще не приходилось никогда. Офицер тем временем подбодрил его кивком.
Взгляд Равиля вдруг принял упрямое и жесткое выражение. Возможно, так смотрел он на мир, когда был вынужден отнести к ветеринару любимого и смертельно больного кота, чтобы умертвить. Именно так смотрел, сам изнемогая от голода, когда кормил семечками маленького пацаненка. Он — мужчина, и надо было терпеть, ведь мужчины часто делают совсем не то, что хотят.
Медленно, зябко вздрагивая, Равиль снял с себя серые брюки и рубашку, оставшись в одних трусах. Он стоял перед немцем, тонкий, стройный и гибкий, не зная, куда спрятаться от пристального взгляда немца и деть трясущиеся руки.
— Отлично. Послушный мальчик, — одобрил немец дрогнувшим голосом.
Равиль прищурился. Запал, значит, урод. Тем временем офицер указал ему в сторону кровати. Юноша, ожидавший этого, сделал пару шагов в сторону койки, аккуратно обходя Стефана, словно бешеную собаку, потом присел на край. Проклятое волнение не давало сосредоточиться. Его уже не било мелкой дрожью, а начинало колотить от ужаса, словно в ознобе. Немец опять сделал жест, и Равиль, повинуясь ему, вытянулся на кровати во весь рост. На лице нациста заиграла довольная улыбочка.
— Молодец, — бессвязно пробормотал он. — Сейчас ты узнаешь, что такое настоящий мужчина. Расслабься, я доставлю тебе удовольствие.
Офицер присел рядом на край постели, наклонился и поцеловал юношу в шею один раз, а потом второй. Ничего более мерзкого парень в жизни не испытывал.
Всю жизнь отец учил Равиля стойко выносить неприятности, бороться до самого конца, не сдаваться и прилагать все, даже немыслимые усилия, чтобы выжить. Но сейчас, вот в такой ситуации, парень чувствовал себя настолько униженным и раздавленным, что смерть вдруг показалась ему лучшим уделом, чем добровольно отдать тело во власть нацисту и подставить ему зад. Сжав зубы, некоторое время он терпел эти отвратительные поцелуи. Ладонь Стефана легонько сжала ему бедро, дыхание немца заметно участилось.
А далее все пошло не по сценарию.
— Руки убери, — неожиданно даже для самого себя процедил Равиль сквозь сжатые зубы.
Немец приподнялся и застыл, глядя на Равиля то ли с ужасом, то ли с восхищением. Парень быстро сел на постели, попытавшись сгруппироваться и прижать колени к подбородку, но Стефан с ловкостью умудрился ухватить юношу за горло, сдавив ему шею, и опять потянул к себе.
— И ты еще смеешь мне сопротивляться, жидовский ты грязный сученыш! — прошипел он ему прямо в лицо.
Равиль стал отчаянно изворачиваться в железных, сильных руках, пытаясь отвернуть от своего мучителя лицо.
— Убери руки, фашистская ты сволочь! — простонал он, извиваясь под тяжестью напирающего тела мужчины.
Почувствовав бедром его эрекцию, парень пнул коленом прямо туда, одновременно нанося Стефану удар ладонями по грудной клетке. Стефан взвыл от боли. Былая рана в груди все не успокаивалась и постоянно напоминала о себе. Он отпрянул, слегка согнулся, а потом яростно уставился на Равиля.
— Значит, так? Понятно. Не хочешь по-хорошему, так будет по-плохому!
Стефан вскочил с кровати, сделал глоток коньяка прямо из графина, а потом извлек из одного отделения шкафа железные наручники.
— Тебе конец, маленький мерзавец, — произнес он голосом, дрожащим одновременно от возбуждения и гнева.
Момент — и мужчина всей своей массой навалился на Равиля, заламывая его запястья, выворачивая их, пытаясь приковать к железному изголовью кровати. Равиль не уступал, тяжело дыша, он бился до последнего. Потом, изловчившись, дотянулся рукой до светильника, который стоял рядом на прикроватной тумбочке, схватил его и огрел немца со всей дури по голове. Тот негромко вскрикнул и несколько обмяк. Обрадовавшись частичной победе, Равиль нанес еще один удар. Похоже, что фашист потерял сознание. Так ему и надо, чтоб он сдох сто раз!
Собравшись с силами, юноша сбросил с себя офицера. Выбравшись из-под него и ловко приковав наручниками руки мужчины к железным прутьям спинки койки, бросился одеваться. Стефан слабо застонал и шевельнул головой.
Равиль не мог ждать ни секунды. Он быстро натянул на себя брюки, рубашку. Руки его тряслись, но он знал, что должен сделать все, как полагалось. Он подобрал с пола носок немца, затолкал его ему в рот и крепко обвязал сверху его голову полотенцем, которое нашел под подушкой, надежно зафиксировав им кляп.
Осталось выключить свет и уйти. Парень выскочил в прихожую дома, накинул на себя ватник, который ему днем выдал Карл, впихнул ноги в войлочные ботинки. Все. Бежать. Назад, в больницу, к доброму доктору Менгеле, туда, где сейчас, как был уверен Равиль, находилась его сестра — Ребекка.
====== 6. Наглядная жестокость. ======
Через некоторое время Стефан пришел в себя от шума. В комнате вспыхнул яркий свет. Приоткрыв глаза и морщась от боли, пульсировавшей в голове, офицер увидел, как вошел его адъютант и втащил в комнату отчаянно сопротивляющегося Равиля. Вбежали также Карл и Эльза.
— Господин офицер! — вскричал адъютант в ужасе от того, что застал Стефана в таком унизительном положении: с завязанным ртом и прикованным наручниками к кровати.
Он тут же отшвырнул Равиля в угол, достал из кармана ключи и освободил Стефану руки. Мужчина сел, избавившись от кляпа, тяжело переводя дыхание и обследуя рукой большую шишку на голове. Хорошо хоть не по виску ударил, еврейский волчонок, а то и вовсе мог убить. Крови на пальцах не оказалось. Спасибо, что череп не проломил.
— Я задержал еврея во дворе, господин офицер, — браво докладывал солдат, горделиво выпятив грудь, — когда он пытался сбежать. Разрешите пристрелить его?
— Я сам, — хрипло проговорил Стефан, — я сам его пристрелю.
Карл и Эльза, оба бледные от ужаса, стояли на почтительном отдалении в ожидании каких-либо распоряжений. Стефан встал и нетвердой походкой прошел в ванную, ополоснул лицо водой. Нормально он развлекся с еврейским парнишкой! После произошедшего всякое сексуальное желание совершенно пропало. Хотелось разорвать гаденыша, посмевшего сотворить с ним такое, и мучить так долго, чтобы он голос сорвал. Вытеревшись полотенцем, офицер вернулся в спальню. Башка просто раскалывалась от тупой боли.
— Все выйдите! — приказал он.
Слуг два раза просить не пришлось, они тут же вылетели за порог, а вот адъютант посмотрел на него с сомнением, очевидно, не решаясь оставлять своего начальника наедине с этим опасным парнем.
— Вон! — повторно приказал Стефан.
Адъютант, расстроенный тем, что его как следует не поблагодарили и не удалось поучаствовать в заслуженной казни преступника, со вздохом вышел за дверь.
Стефан поднял с пола прикроватную лампу, достаточно, кстати, увесистую, а потом перевел свой взгляд на Равиля. Тот сидел на полу, вжавшись в угол, и взирал на него с немым ужасом в глазах. Парень был бледный, как смерть, осознавая, что, судя по всему, настал его последний час. Офицер аккуратно поставил светильник на тумбочку и медленно подошел к Равилю. Хотелось сделать с ним что-нибудь страшное. В сердцах он пнул юношу ногой.
