— Просыпайся, Равиль. Пришел твой хозяин. Ты хорошо помылся? Сейчас я это проверю!
====== 5. Достойный отпор. ======
Равиль прилег, как ему казалось, всего лишь на минуточку, в надежде хотя бы на миг прикрыть глаза и немного расслабиться. Он был полностью вымотан и опустошен жуткими трагедиями, которые произошли в последние дни. Сначала расстрел родителей у них с сестрой на глазах, так как старики отказались покинуть гетто, потом утомительный путь в неизвестность.
Их везли в тесном вагоне, где нельзя было даже присесть; совсем не кормили. Поезд по неведомым причинам надолго останавливался, и это было еще хуже, чем если бы они продолжали ехать. Равиль и Ребекка были уверены, что их отправят в какой-нибудь молодежный трудовой лагерь. На это они надеялись до самого конца пути, пока не попали в Освенцим.
Увидев, что здесь творилось, Равиль не поверил своим глазам. Просто в голове не укладывалось, как можно было уничтожать людей вот таким жутким способом. Старых и больных убивали сразу, а все, кто моложе и крепче, должны были работать, пока не упадут замертво или же не исхудают до состояния скелетов.
Человеческая масса должна была приносить пользу, служить на благо Рейха, пока не выработает себя, и лишь потом уничтожаться. В этом была вся страшная суть данного чудовищного и античеловеческого замысла. Живые завидовали мертвым, ведь те погибали сразу, по прибытии в лагерь, ничего не поняв, практически без мучений. И спастись от этой судьбы было невозможно. Грязь, антисанитария, голодное существование, болезни, дикий холод, непосильный труд под прицелами автоматов — вот что ждало тех, кого временно оставляли в живых.
И правил, которые позволяли бы выжить, — не существовало. Все, чему учил Равиля его отец, владелец крупного антикварного магазина, а именно: быть внимательным, прозорливым, сметливым, стремиться нравиться людям, но одновременно не действовать себе в убыток — все это здесь оказалось полностью бесполезным. Другой мир — другие законы.
После того, как они с сестрой прошли обработку (их помыли, обрили, набили номера, выдали какие-то тряпки вместо одежды) они прошли через весь лагерь до самой больницы, и за этот час увидели все: колонны тощих людей, горы трупов, продуваемые ветром насквозь бараки вместо жилищ. На фоне всего этого толстомордые нацисты со своими лоснящимися от сытости собаками выглядели более чем преступно.
Равиль сразу понял, что придется приспосабливаться. Но как? Как им с Ребеккой устроиться здесь, чтобы не попасть в общую кучу трупов, которые сваливали на грузовики с красными крестами и куда-то увозили? Спросить было не у кого.
Новый день дал надежду. Доктор Менгеле произвел на них хорошее впечатление чуткого и доброго человека. Он очень внимательно и подробно расспросил Равиля, чем они когда-либо болели, были ли операции, есть ли на что-то аллергии. Разговаривал он вежливо, даже ласково, успокоил их, сказал, что теперь они в безопасности.
Правда, их не покормили, а Равиль зверски хотел есть, ведь в дороге они пробыли три дня, и на протяжении всего этого времени ничего не получали. У него в кармане нашлись семечки и несколько конфет, но все это он скормил голодному пацаненку лет шести, который в вагоне оказался рядом с ним, жадно хватал его пальцы губами, словно птенец, преданно заглядывая в глаза. Как тут положишь что-то себе в рот?
А потом их с Ребеккой разместили в разных палатах и поставили какие-то капельницы, как сказал доктор, — питательные. Равилю хотелось верить в завтрашний день, что все будет хорошо, хотя он совершенно не понимал, почему они с сестрой оказались в больнице и для каких целей могли понадобиться доктору, ведь они абсолютно здоровы. Но тот часто забегал, суетился, проверял их состояние, в общем, проявлял искреннюю заботу и был необыкновенно радостным и воодушевленным. Равиль так устал, что ему не хотелось ни во что вникать, и он просто доверился этому человеку.
И тут появился этот немец. Он выдернул Равиля из-под одеяла и приказал идти за ним. Хуже всего было то, что увели его одного, а Ребекку оставили. Но, может, это и к лучшему? Пусть хотя бы она будет в безопасности. А потом он оказался в доме этого начальника, среди его слуг (кстати, вроде бы неплохих людей), которые успели сказать ему несколько успокаивающих слов.
Их хозяин представился Стефаном Краузе. Беседа с ним повергла Равиля в шок. Нацист что-то говорил ему о порке, подчинении, постели. Сначала Равиль ничего не понял, и лишь после его ухода до него дошел смысл слов немца.
Равилю исполнилось семнадцать лет, и он не был невинным в полном смысле этого слова. То, что собирался с ним проделывать этот немец, называлось развратом и грязью. Он знал, что есть такая категория мужчин-извращенцев, которые бесчестят молодых юношей, издеваются над ними, получая от этого сексуальное удовольствие. Но почему нацист для этих целей выбрал именно его? Равиль не мог понять.
После ухода хозяина добрая немка накормила его кашей, также дала кусок хлеба и стакан чая. Впервые за последнее время он наелся досыта, вот только он не чувствовал вкуса еды. Все его мысли сосредоточились на развратных желаниях этого немца, огромного и страшного человека с жестоким лицом и пустыми, ледяными глазами. От этого его начинала бить мелкая дрожь, несмотря на то, что в доме было тепло.
Он уединился в своей комнате и прилег на кровать, забился в уголок, словно найдя убежище. Хотя какое может быть убежище в стане врага? Быть может, именно сейчас он доживал свои последние часы, а завтра его истерзанный труп тоже попадет в грузовик с красным крестом, и его увезут туда, где у мертвых нет могил, и никто никогда не узнает, где он похоронен.
Постепенно Равиль пригрелся и задремал. Ему приснился сон: их магазин, набитый причудливыми и дорогими вещами. Бой старинных часов, щебетание птички в клетке. Его отец, пожилой человек, не потерявший веселости и бодрости, считал за прилавком деньги. И рядом с ним он сам, Равиль, счастливый и беспечный. Казалось, так будет вечно.
Пока не пришли они…
Что-то встряхнуло его, и Равиль проснулся. Неужели опять оказался в вагоне? И где же Ребекка? Юноша приоткрыл глаза и увидел кошмар наяву. Над ним стоял этот немец. На лице его подобие улыбки, напоминающей оскал зверя.
Равиль тут же вскочил с кровати. До него дошел смысл слов хозяина. Да, у него теперь был хозяин. А он наивно полагал до недавнего времени, что все люди свободны.
— Я… не помылся… — пробормотал он растерянно. — Простите, господин офицер, я уснул…
— Иди за мной! — резко бросил ему нацист и вышел из комнаты.
Равиль покорно следовал за ним. Место, куда они пришли, походило на спальню. Он окинул унылым взглядом большую кровать, шкаф, другую мебель, окошко с плотно занавешенное однотонными шторами желтоватого цвета.
Офицер закрыл дверь на задвижку, приоткрыл дверку шкафа, достал из него графин со спиртным, налил в рюмку и опрокинул порцию себе в рот. Равилю невольно захотелось, чтобы немец подавился и сдох. Он стоял у стены, сжав зубы и до боли сцепив пальцы рук. В голове была пустота. Он даже предположить боялся, что его ожидало, и совершенно не знал, как себя дальше вести.
Тем временем Краузе стал раздеваться. Он снял китель, брюки, сорочку, остался в подштанниках и белой майке. Это был рослый и плечистый мужчина, коротко стриженный, весь седой. Черты лица его можно было назвать приятными, если бы не носили на себе печать жестокости. Из выреза майки выбивались завитки коротких светлых волос. Равилю стало невероятно противно. Усилием воли он взял себя в руки и продолжил безмолвно ждать, стараясь не встречаться с немцем взглядом.
Раздалось булькание — тот налил себе еще. Потом приблизился, тихо ступая по мягкому ковру голыми ступнями. Равиль перестал дышать. Ближе, ближе, ближе, пока они не оказались чуть ли не в плотную. Полшага назад, и юноша уперся лопатками в стену. Он слышал нарастающий стук, такой громкий, отдающийся в ушах, а потом догадался. Это билось его собственное сердце! Немец что-то тихо сказал, но парень не понял, не расслышал.
