Райх встретил Стефана с распростертыми объятиями. Он бурно поблагодарил офицера за то, что тот, пока замещал Ганса Краузе, значительно увеличил финансирование концлагеря Биркенау, и это позволило ему отлично подготовиться к приезду самого Гиммлера. Теперь у него без исключения все дороги были посыпаны гравием, и по обочинам их даже украшала жирная белая полоса.

— Я проститься, уезжаю в командировку, — бросил ему Стефан. — И у меня есть еще одно дельце. Кстати, я привез вам два ящика коллекционного вина. Надеюсь, вы согласитесь его принять?

Бутылки с элитным спиртным подействовали на толстяка гораздо более возбуждающе, чем все деньги, которые перепали ему на обустройство Биркенау. Он ринулся радостно благодарить.

— Желаю вам, господин Краузе, чтобы вас ждало повышение в штабе!

— Да это совершенно ни к чему! — с досадой отмахнулся от него Стефан.

— И я надеюсь, что после войны, именно вас Рейх отблагодарит по заслугам!

— Равно, как и вас, — равнодушно отозвался офицер.

Они прошли в гостиную. Равиль замер у стены в прихожей. Решалась его судьба. Но он чувствовал, что с отъездом Стефана вся жизнь его закончилась и до сих пор не сумел разобраться, что же ему дороже — их отношения или же блага, которые ему так щедро дарил этот непредсказуемый, влюбленный в него офицер…

И вот Стефан вышел из гостиной. Естественно, комендант Райх его провожал.

Равиль вдруг остро ощутил, что это последний момент, когда они со Стефаном видели друг друга. Он жадно впился взглядом в его лицо, и тот ласково взмахнул ресницами, словно пытаясь показать, что все будет хорошо. Они не смогли в этот прощальный миг ни обняться, ни даже пожать друг другу руки. Стефан просто ушел к своей машине и уехал… Равиль чувствовал себя брошенным, но жажда жизни заставила его встряхнуться.

С момента отъезда Стефана он поступил в распоряжение капо, царящего в доме коменданта Райха. Это был мужчина средних лет, уродливый и слепой на один глаз немец, который тут же заставил его драить с хлоркой все полы в доме.

То, что Ганс Краузе непостижимым образом заразился тифом, произвело глубокое впечатление на многих офицеров, и те усилили контроль над чистотой своих жилищ.

После этого Равилю велели вымыться с головы до ног с обеззараживающим раствором, потом выдали кусочек хлеба с травяным отваром и указали на место — суконное одеяло в комнате, где на полу в часы краткого досуга располагались все остальные слуги коменданта.

Спалось Равилю в эту ночь крайне беспокойно. Стоило ему задремать, как он тут же просыпался в нервном ознобе, вспоминая, что остался совсем один, а офицер Краузе навсегда исчез из его жизни. К тому же, крепко заснуть мешали громкая музыка, визг, топот и смех в соседних комнатах. Очевидно, господин комендант допоздна принимал у себя гостей.

Юноша ерзал на тонкой подстилке на жестком полу. Ни матраса, ни подушки у него не было. Другие слуги спали точно так же, но они, очевидно, либо привыкли, либо так уставали, что им было просто уже ни до чего. Под утро его растормошил капо.

— Поднимайся, — злобно гаркнул он. — Хватит дрыхнуть! Иди помоги дамам одеваться!

Равиль поспешно вскочил и выбежал в прихожую, где несколько молодых, смазливых и, без сомнения, пьяных женщин, пытались найти свои обувь, зонтики и сумочки.

Вильгельм Райх присутствовал тут же, его жирное лицо неестественно раскраснелось.

— Я поймаю на удочку всех рыбок в этом пруду! — пьяно покачиваясь, орал он. — Глотайте моего червячка!

Равиль проворно присел на колени, помогая одной из девушек зашнуровать ботинки на ее миниатюрных ножках.

А потом… Вдруг раздался хрип. Комендант внезапно схватился за грудь, исторгая из горла неестественные звуки. Кровь прилила к его лицу, он забился в конвульсиях на руках у адъютантов, которые не смогли его удержать и опустили грузное тело Райха на пол.

Прошла еще одна минута, и комендант Биркенау, изобретатель революционного биологического оружия в виде концлагерей для больных тифом людей, которые располагались прямо под открытым небом, корчась, словно издыхающая и никому не нужная собака, на коврике в прихожей, под ногами своих шлюх, испустил свой последний вздох.

====== 40. Крах всех надежд. ======

Как только тело умершего Райха на носилках вынесли из дома и увезли, адъютанты коменданта приказали всем жившим здесь слугам выйти во двор и построиться в ряд. Равиль насчитал, что их в общей сложности было всего двенадцать человек.

В то раннее утро солнце еще не пекло, их обдувал прохладный ветерок. Потом, уже в другой жизни, вспоминая все, что с ним произошло в тот кошмарный период, Равиль понимал, что ему невероятно повезло. Если бы он попал в те условия зимой, пережить все, что с ним тогда случилось, оказалось бы невозможным. Однако сейчас, на закате лета сорок четвертого года, когда было уже не очень жарко, но еще не началась дождливая пора, погода словно стояла на стороне узников.

Оба дежурных адъютанта покойного коменданта заметно злились и нервничали. Украдкой рассматривая их из-под опущенных ресниц, Равиль понимал причину беспокойства: теперь они лишились теплого места и переживали за дальнейшую службу.

Какая судьба ожидала его самого, Равиль боялся даже подумать. Будучи не в силах что-либо изменить, он замер и предался воспоминаниям о том, что в свое время рассказал ему Карл о жизни в лагере и о том, как следовало себя вести, чтобы протянуть здесь как можно дольше.

В данной ситуации рекомендовалось смотреть в землю и не шевелиться. Так он и сделал. Простояли они несколько часов, не менее трех. Это было очень утомительно, ступни пекли, а натянутые мышцы спины и икр саднило, но парень с горечью фаталиста утешал себя мыслью, что спешить теперь некуда, разве что только на тот свет. К сожалению, по логике вещей, ситуация могла измениться лишь в худшую сторону.

Наконец к воротам коттеджа подкатила машина, аналогичная той, в которой ездил Стефан Краузе. Из нее вышли несколько человек — старший офицер и его сопровождение.

Равиль по-прежнему не поднимал головы, но боковым зрением украдкой рассмотрел прибывшего начальника, немца весьма неприятной наружности. Он был в круглых очках, а нос его загибался книзу, подобно клюву хищной птицы, нависая над узким, как щель, ртом.

Говорил он гортанно, словно каркая, и речь его периодически прерывалась булькающим кашлем. Первым делом он подошел к адъютантам и расспросил о подробностях смерти Вильгельма Райха. Те разводили руками и толком ничего не смогли объяснить. Офицер обозвал их тупицами и обернулся к слугам.

— Кто из вас капо? — хрипло гаркнул он.

Из строя вышел одноглазый узник с обезображенным ожогом лицом. Немец сделал знак адъютантам, те подскочили к мужчине, вытащили его на середину двора и бросили на колени.

А дальше произошло то, что прорвало охватившее Равиля апатичное оцепенение заставив вздрогнуть всем телом. Офицер вытащил из кобуры пистолет и не говоря ни слова выстрелил капо в затылок. Тело мужчины под отдачей выстрела дернулось, выбросив изо рта мертвеца кровавый плевок и, медленно завалившись на бок, рухнуло на землю.

Но это было не все, расстрел не прекратился. Следующей вытащили женщину средних лет, которая вчера хозяйничала на кухне и накормила Равиля пусть скудным, но ужином. С ней поступили точно так же: поставили на колени и убили выстрелом в голову.

От ужаса Равиль облился холодным потом. Неужели их всех по очереди сейчас перестреляют? Разве они виноваты в смерти коменданта? Он вспомнил, что Стефан как-то упоминал о местной традиции уничтожать всех личных слуг в случае гибели офицера или же его перевода на другое место службы. Значит, так тому и быть…

Он вдруг перестал чувствовать свое тело и слышать всякие звуки, панический страх сменился полной покорностью судьбе. Юноша просто стоял и ждал своей очереди, погрузившись в прострацию. Убитые люди падали один за другим. Ноги его настолько ослабли, что он сам мог упасть в любой момент, а голова кружилась, к горлу подступили рвотные спазмы. Казалось, это происходило бесконечно, хотя на самом деле не более нескольких минут.