Последним кусочком лепешки Стефан вытер фарфоровое блюдце. Пришло время ложиться в постель. Равиль всегда волновался перед этим. С одной стороны, его, вроде бы, тянуло к мужчине, а с другой, он продолжал стесняться того, что происходило между ними. И сердце его сладко и тревожно замирало. К тому же в последнее время немец стал с ним гораздо более ласковым в постели. Все колотушки прекратились, максимум, он мог позволить себе укусить юношу за сосок или плечо, но не более, и то в порыве страсти, а все остальное было просто прекрасно, и Равиль неминуемо таял в его нежных и сильных руках, испытывая с ним оргазм каждую ночь.

И если раньше его совесть была чиста, он злился, боролся, сжимался, оправдывая себя тем, что его насилуют, то теперь все изменилось, он сам отдавался. Получалось, что продал свою задницу фашисту за кусок хлеба. Что могло быть позорнее? Иногда днем он терзался и ненавидел себя до такой степени, что хотел умереть. Знала бы Ребекка, как он жил! Его бедные родители, наблюдая за ним с небес, наверняка плакали горючими слезами и сгорали от стыда, что он, их сын, до такой степени опустился.

Он разделся и лег под одеяло, ожидая своего хозяина. Внутри все дрожало от предвкушения близости.

— Мне забавно наблюдать, как ты до сих пор переживаешь, — бросил ему Стефан, раздеваясь. — А еще мне очень обидно. Я уже не знаю, как мне танцевать перед тобой, на задних лапах или же на передних, чтобы ты перестал кривить свою рожу.

— Все хорошо, Стефан! — взмолился Равиль. — Хватит уже ворчать!

— Я вижу, как тебе хорошо. Каждый раз ты ложишься в мою постель, будто в гроб. И не надо мне ничего от тебя. В мире полно других доступных задниц. Твоя ничем не лучше.

Стефан тоже улегся и демонстративно повернулся к парню спиной.

— Спокойной ночи, великий мученик. Завтра же я…

— У меня День Рождения завтра! — выпалил Равиль, с трудом найдя возможность вставить слово и перевести разговор в нужное ему русло.

— Да? — Стефан тут же обернулся к нему. — В самом деле?

Равиль кивнул. Он не лгал, это было так, но ничто уже не радовало. Еще год назад он сидел за праздничным столом с родителями и другими гостями. Хоть они уже и жили тогда в гетто, однако все еще были вместе, и каждый новый день вселял надежду на справедливость захватчиков. Как же они были тогда наивны и глупы!

— А сколько лет тебе исполнится?

— Восемнадцать, — печально отозвался Равиль.

— Ну, и почему ты раньше не сказал? — вновь набросился на него Стефан. — Как прикажешь тебя поздравлять? Я же не приготовил никакого подарка! Нужно было попросить хотя бы, чтобы Эльза испекла сладкий пирог. У тебя в самом деле День Рождения, ты не шутишь?

— В самом деле, — сдавленно ответил Равиль и всхлипнул.

Со стоном Стефан выбрался из постели и принялся натягивать на себя штаны.

— А почему ревешь? Знаешь, Равиль, мне все это надоело. Раньше, когда я тебя лупил, ты рыдал гораздо реже. Завтра я тебя выпорю, честное слово.

— А я на другое и не рассчитываю, — горестно отозвался юноша, — бей, сколько хочешь. И не надо мне ни подарков, ни пирогов.

Грозно засопев, Стефан вышел. Он постучал в дверь комнаты, где жили женщины, и шепотом попросил Эльзу встать завтра пораньше и испечь пирог или кекс, а потом вернулся назад довольный, с чувством выполненного долга.

— Рыдаешь? — весело спросил он, хлопнул Равиля по заду. — Так… Что бы тебе подарить?

— Я бы очень хотел увидеться с сестрой, — страдальчески попросил Равиль. — Ты обещал, но я боялся напомнить, так как ты все время орешь на меня, орешь, орешь, и как у тебя сил хватает столько без конца орать!

— А как у тебя сил хватает столько страдать? — парировал Стефан, заваливаясь рядом. — Тебе восемнадцать лет завтра, и ты, вопреки всем законам, жив, и сестра твоя тоже жива. А про вашу встречу, которую пообещал, я действительно забыл, извини. У меня, видишь ли, в последнее время появились некоторые проблемы. Одна из моих служанок, скажу тебе по секрету, совершено случайно обзавелась огромным пузом, и никто не знает, откуда оно вдруг взялось. Ты не в курсе?

— Не-е-ет… Хватит уже, Стеф. Мы все выяснили, понятно, что я не у дел.

— Но она же тебе нравится? — шутливо продолжал допытываться Стефан.

— Кто?

— Сара, кто же еще? Нравится?

— Хочешь, я тебе скажу правду? — Равиль сел на постели, скрестив ноги. — Чисто внешне я нахожу ее симпатичной. Но у нас с ней не получилась даже дружба. А знаешь, почему? Да ей абсолютно наплевать на меня. Если нам случалось говорить, то она постоянно страдала, что ты ее непременно убьешь, что дни ее сочтены. И ни разу она не поинтересовалась моими проблемами, не спросила, как мне живется, не посочувствовала, хоть я и ходил порой в синяках. Ей нужно было, чтобы ее слушали, поддерживали и жалели, а до всех остальных ей просто нет никакого дела, и это мне в ней не нравилось. Теперь я понял причину, она знала, что носит ребенка и панически боялась, что все откроется. И все же… У нас нет взаимной симпатии, хоть, как ты говоришь, мы одной крови и возраста.

— Вы оба, получается, эгоисты, — хмыкнул Стефан.

— Возможно…

— Да, я еще хотел спросить. А ты был уже с женщиной, Равиль? Ну, в смысле, спал?

— Я? — поразился юноша и нервно передернул плечами. — Нет, нет, я еще никогда не встречался с девушкой…

— Да ну? — Стефан тоже сел на кровати напротив него и игриво ткнул парня пальцами под ребра. — Быть такого не может! Ни разу, ни разу?

— Нет, — Равиль так покраснел, что пятна, проступившие на его щеках, были заметными даже в полутьме их спальни.

— А почему застеснялся? — рассмеялся Стефан, глядя на него с недоверчивым изумлением. — Это не порядок. В твоем возрасте полагается иметь опыт.

— Спасибо, не надо, — смущенно забормотал Равиль и упал, уткнувшись пылающим лицом в подушку.

— Надо, надо. Я возьму под контроль этот вопрос. Хочешь, на День Рождения я подарю тебе ночь с женщиной?

— Отстань! Даже не думай. Я никогда на это не пойду.

— И как так могло получиться? Тебе не повстречалась доступная подружка?

— У нас, — невольно вспылил Равиль, — у евреев, нет доступных девушек, да будет тебе известно. Наша религия нам не позволяет…

— Рассказывай сказки, — продолжал подтрунивать Стефан. — Лично я знаком с одной шлюхой, которой религия вполне позволила, да еще как!

— Здесь все по-другому, и ты это отлично знаешь! Наверняка, все произошло без согласия Сары. Ты же сделал со мной то же самое! Так почему ты считаешь, что с Сарой было иначе?

— Честно говоря, я тоже считаю, что несчастную девчонку изнасиловали, — поморщился Стефан, — однако мы говорили о другом. Здесь, в соседнем городке, поговаривают, есть бордель. Давай, я отвезу тебя туда и куплю проститутку. Не отказывайся, это нужно сделать. Раз отец тобой не занимался, так я займусь.

— Спасибо! — почти выкрикнул Равиль возмущенно и резко сел. — Ты со мной и так уже достаточно позанимался! Век не забуду!

— Замолчи, придурок. Не ломайся, это же здорово. Женщины на ощупь очень приятные, мягкие и теплые. Нужно попробовать, чтобы понять, о чем я говорю. А то так и умрешь, ни разу не сжав в ладонях тугую, девичью грудь. Это не дело, согласись?

— Можно я скажу? — Равиль заговорил тихо и твердо. — Да, может я и умру, и пусть. А если выживу? Дай мне, пожалуйста, шанс на любовь. Вдруг я встречу свою единственную? Пусть у нас с ней все будет, как полагается, и мы будем друг у друга первые.

— Как раз так не полагается, — живо возразил Стефан, — мужчина должен быть опытнее, увереннее и вести во всех отношениях. Что ты будешь делать, если она окажется у тебя первой? Ты кончишь раньше, чем начнешь, а может даже и не найдешь, куда нужно вставить!

Приведя свой железный довод, мужчина торжествующе замолчал. Равиль тяжело и взволнованно дышал, а потом быстро нашелся, что ответить.

— А если я заражусь в борделе какой-нибудь болезнью? Ты об этом подумал?

— Черт! — с досадой воскликнул Стефан. — А ведь действительно! Что-то я совсем упустил данный момент. Ладно, давай спать. Все тебе не так. Ну и сиди без подарков. И пирог завтра утром весь сожру до последней крошки.