— Может быть, и так, — охотно ответил Равиль, — но отец хотел для меня лучшего будущего. А сестра моя, между прочим, слыла очень престижной невестой, да еще и с солидным приданным. Ну, а дальше нас всех переселили в гетто, заставив бросить все добро. Потом мы еще несколько месяцев жили на квартире, все в одной комнате. Нам говорили, что нас депортируют туда, где нужна рабочая сила и выдадут дома и участки, но это касалось только трудоспособных. И в один день пришли они, автоматчики. Велели всем идти на улицу, в общую колонну. Мы с Ребеккой вышли, а мама наша не могла ходить. Отец тогда благословил нас и решил остаться с мамой до самого конца. Я знаю, что их убили, сам слышал выстрелы…
Равиль сглотнул, готовый разрыдаться, пытаясь справиться с эмоциями. Стефан, чтобы поддержать его, сжал ладонь юноши. И эта взаимная откровенность вдруг сделала их значительно ближе. В ту ночь еврей заснул у немца на плече, раскованно вклинившись коленом ему между ног, к великому удовольствию последнего.
— Все будет хорошо, — шептал ему Стефан, засыпая. — Ты выживешь. Я сделаю для этого все, клянусь тебе. Я не смог спасти своего Мойшу, но спасу тебя. Ты выберешься из этого ада, вы с Ребеккой заведете свои семьи и родите детей. Я готов пойти ради этого на все.
На следующий день Стефан, после утреннего минета, превратившегося для него в добрую и приятную традицию, в отличном настроении пошел на службу. Сердце грело то, что он-таки победил весь злобный мир, в том числе и брата, и отстоял всех своих домашних. По пути он бодро здоровался с коллегами, потом отсидел совещание. Ганс тоже выглядел на редкость воодушевленным. На Стефана он принципиально не смотрел. После совещания офицер прибыл в комендатуру, вошел в свой кабинет, в предвкушении приятной встречи со своим секретарем Маркусом.
И изумленно застыл, не застав его в кабинете. Вместо Маркуса там хозяйничал старик лет шестидесяти, сгорбленный и крайне неопрятный. К тому же, по толстенным линзам его очков было очевидно, что этот человек почти слепой.
— В чем дело? — ледяным тоном спросил Стефан. — Где мой секретарь?
— Теперь я ваш секретарь, господин офицер, — прошамкал старик своим беззубым ртом. Стефан почувствовал озноб от лютой, неистовой злобы. Итак, рано он радовался. Наивно было думать, что Ганс вот так просто оставил бы его в покое.
— Где Ротманс? — гневно потребовал ответа офицер.
— Его специальным указом господина коменданта перевели в Биркенау**, — ответил новый его секретарь дребезжащим от старости голосом.
Стефан просто не поверил своим глазам и ушам. Он не мог смириться с таким положением вещей! Нужно было срочно что-то сделать!
Комментарий к 22. Взаимные откровения. * – Насчет обуви – установленный и печальный для фашисткой Германии факт: данный момент был совершенно не продуман немецким командованием. Все обмундирование выдавалось точно по размеру. Также многие солдаты не имели теплых шапок и в морозы воевали в касках. Таким образом, на стороне России оказались климатические условия и неподходящая экипировка противника.
- Биркенау – лагерь-спутник, состоящий в системе концлагерей Освенцим.
====== 23. Визит в Биркенау. ======
В самом мрачном расположении духа офицер провел свой рабочий день. Разница была поразительная, словно небо и земля. Если к его приходу с совещания Маркус Ротманс уже подготавливал все документы, разобрав их по стопкам, и каждый из них подавал с подробными объяснениями о содержании, обращал внимание на отдельные аспекты, требующие его внимания, сопровождая их советом, и даже пальцем показывал место, где именно Стефан должен расписаться, то сейчас ничего подобного и в помине не было. При полном завале на столе, офицер сам должен был находить каждый нужный документ, читать его, вникая в содержание, принимать решение, накладывать свою резолюцию, а потом нудно и утомительно объяснять своему новому секретарю, как с ним поступить, а также в какое подразделение отправить. Такое положение дел невероятно бесило. У Стефана было реальное ощущение, что он сам состоял в качестве секретаря при этом старом тупице, который категорически отказывался мыслить и что-либо понимать.
К счастью, у Стефана было достаточно опыта, чтобы разгрести все это скопление документов, чему старик отнюдь не способствовал, а лишь тормозил процесс. Кроме того, пожилой мужчина каждый час гонял в туалет. Очевидно, у него было старческое недержание мочи, что дико раздражало. Стефан, без всякого сомнения, предпочел бы терпеть рядом с собой вечно чихающего и сморкающегося, но такого компетентного, дотошного и аккуратного Маркуса Ротманса.
К концу рабочего дня немец полностью утвердился в своем решении избавиться от навязанного ему секретаря, и у него созрел некий план. Дело было в том, что офицеры высшего командования, к числу которых он принадлежал, имели полное право самостоятельно формировать штат своих личных сотрудников. К ним относились не только слуги, но и адъютанты, а также секретарь. Согласно уставу, Стефан имел возможность выбирать всех служащих по своему личному усмотрению, и никто не имел права ему в этом препятствовать.
Отто Штерн, забежавший к нему на досуге поболтать и перекурить, подтвердил данный бесспорный факт. Сам Отто сказал, что менял своего личного секретаря каждый месяц, так как не мог ни с кем надолго сработаться, и присутствие рядом одного и того же человека начинало выводить его из себя.
В шесть часов вечера Стефан, наконец, освободился, учтиво поблагодарил своего секретаря за работу, надеясь, что он видит бедолагу последний раз в жизни. Удивительно, что у него даже не было особой обиды на Ганса, уж очень убогим был предпринятый им ход. В их жизни не раз они делали друг другу гадости гораздо более впечатляющие.
Закончив с делами, Стефан решил действовать. Он заехал домой, достал из подвала пять бутылок самого дорогого вина, велел Эльзе протереть их от пыли и разместить в корзинке, прикрыв чистой льняной салфеткой. Корзина получилась солидная и увесистая, с такой не стыдно появиться в любых гостях. Надо сказать, что винишко, оставленное Стефану его горе-предшественником, получалось, значительно выручало и уже не впервые способствовало налаживать дружеские связи. Немец мысленно поблагодарил за это бывшего хозяина дома.
— Наверно, не жди меня сегодня, — сказал он Равилю, который с готовностью и даже с улыбкой вышел ему навстречу. — Я переночую, скорее всего, в другом месте.
— Как скажете, господин офицер, — отозвался Равиль учтиво, а сам протянул руку и легонько сжал Стефану пальцы, лукаво заглядывая в глаза.
Стефан улыбнулся, ему стало очень приятно от этого ненавязчивого прикосновения. Он понимал ход мыслей своего парня. Тот решил, что Стефан собрался загулять с Анхен, однако, к сожалению, это было совсем не так. Офицер просто сгорал от желания провести вечер с очаровательной немкой, но, увы, пока было не до романов, потому они так и продолжали обмениваться редкими, полными страсти записками, не развивая отношений. Стефан наспех чмокнул Равиля в лоб и вышел на улицу к своему автомобилю.
— Мы едем в Биркенау! — объявил он водителю.
Стефан еще ни разу не был в других концлагерях, входящих в систему Освенцим, поэтому был даже рад выпавшей ему возможности посетить один из них. Увиденное повергло его в немой шок. Он-то, наивный, полагал, что Освенцим — самое ужасное место на земле, однако, к его удивлению, это оказалось далеко не так.
Солдаты, служившие на блок-посту, были безнадежно пьяны. Но офицер сделал скидку на то, что уже вечер, и мужчины позволили себе выпить за ужином. Он показал свои документы, и его пропустили без всяких вопросов и дополнительных выяснений кто он, откуда и зачем. Стефан подумал, что будь он советским шпионом, то проник бы в лагерь без всяких затруднений.
Далее они ехали по самому́ лагерю, и он поражался всеобщей запущенностью и вопиющими беспорядкам, царившими в Биркенау. Как оказалось, пьяные постовые были не самой большой проблемой лагеря. В Освенциме поддерживалась идеальная чистота: снег убирался, грязь утаптывалась и засыпалась песком. Здесь же на всех дорогах была черная жижа из грязи и снега, машина периодически буксовала, и адъютанты офицера были вынуждены вылезать из нее, чтобы подтолкнуть автомобиль. Немец плевался и чертыхался, теряя всякое терпение.
