— Стеф, можно задать вопрос? — прошептал он застенчиво и даже нежно.

— Конечно, — великодушно согласился удовлетворенный Стефан, с наслаждением попыхивая очередной сигаретой.

Он всегда был не против поболтать, язык его был словно помело, он даже во сне что-то говорил, с кем-то спорил или ругался.

— Извини, но тогда, в беседе с господином комендантом, ты упомянул имя Мойши. Ведь это же, как я понимаю, твой друг, еврей? Расскажи, пожалуйста, о нем поподробнее, мне хотелось бы знать. И не злись, пожалуйста, если я спросил не к месту…

В беседе! Стефан усмехнулся. Были скандал, стрельба и драка, иначе не назвать, они оба тогда хотели уничтожить друг друга, пылая жаждой убийства. Вопрос Равиля, однако, вызвал в нем романтические воспоминания и великодушную улыбку.

— Да, был у меня такой парень, — мечтательно сказал Стефан, польщенный вниманием своего еврейчика, и приступил к рассказу. — Мы познакомились с ним, когда нам было лет по десять, в библиотеке. Оба одновременно нацелились на одну редкую и занимательную книгу и поспорили из-за нее. В результате Мойша мне уступил, но мы договорились встретиться в определенный час через неделю, чтобы эту книгу взял он, и она не ушла в другие руки. Так мы постепенно и подружились. Встречались мы исключительно на улице и просто гуляли. Сначала пару раз в неделю на часок, потом стали видеться каждый день. А вскоре меня просто затянуло. Он меня покорил. Он был настолько непосредственный, интересный, мне было с ним так хорошо и спокойно! Я заметил, что, расставаясь с ним, я уже мечтал, когда и как мы увидимся вновь. И так было до бесконечности. Я стал бывать у них дома. Его родители ничего не имели против нашей дружбы, наоборот, они очень хорошо меня приняли. У Мойши была большая, дружная и веселая семья, в отличии от моей, где каждый был сам по себе: отец постоянно на службе, мама со своей вечной мигренью в постели, и Ганс, имевший полную возможность безнаказанно третировать меня как только мог, под предлогом, что занимался моим воспитанием. У Мойши были папа, мама, дедушка, бабушка и еще шесть братьев и сестер. И мне находилось место за их столом, я пробовал их блюда, смеялся вместе с ними и забывал в те моменты обо всем на свете…

Стефан умолк и глубоко задумался, поглощенный воспоминаниями, его рука, держащая сигарету, мелко дрожала от волнения.

— А дальше? — тихо промолвил Равиль, с интересом приподнимаясь на локте. — У вас было что-нибудь?

— Ты про близость? — усмехнулся Стефан. — Да, у нас было все. Впервые мы поцеловались, когда нам исполнилось по четырнадцать лет. Просто, спасаясь от дождя, забежали в какую-то подворотню, оказались так близко к друг другу, что слышали стук наших сердец, там все и произошло. Меня тянуло к нему, как магнитом. Я засыпал и просыпался с мыслью о нем. В те дни, когда по каким-либо причинам мы не могли встретиться, я просто не жил, существовал. Мойша признавался мне, что чувствовал то же самое. Мне было мало этих коротких встреч, я хотел с ним быть постоянно. Мы обнимались с ним, ласкались, уезжали за город на велосипедах и валялись в траве. Это было наваждение какое-то. И чувства мои к нему не ослабевали, а лишь только росли.

— А потом твой брат все узнал?

— Да, он заинтересовался, где я пропадаю, и выследил нас. Мне было тогда шестнадцать. Ну, ты слышал, что они с его дружком со мной сделали. Я хочу сказать, что в ту пору у нас с Мойшей еще не было секса, мы просто занимались что называлось, рукоблудием. И тут вдруг этот Томас, дружок Ганса, сделал со мной то, что делают с извращенцами. Так он мне сказал, хотя я отлично понимал, что он сам таким и был. Да и Ганс, несомненно, тоже.

— И на этом твои отношения с Мойшей закончились? — взволнованно спросил Равиль, проникаясь к этой истории все большим интересом. Стефан резко обернулся к нему. В глазах его вспыхнули язычки адского пламени, и он злорадно заулыбался.

— Как бы не так! Еще два года мы с братом жили взаимным шантажом, захлебываясь в ненависти. Он грозил рассказать нашему отцу про меня и Мойшу, а я в ответ — раскрыть связь Ганса с Томасом и то, что они со мной сделали. В этот период мы с моим другом перешли к более интимным отношениям. Он настоял. Мне, после того, что я пережил, особо не хотелось, но я вошел во вкус, так как Мойша, оказалось, любил подчинение, жесткость и был согласен терпеть некоторую боль. Ну, а потом в один день все рухнуло.

— Почему?

— Дело в том, Равиль, что Томас внезапно умер. Я не знаю, в чем там конкретно дело, причины его смерти так и остались для меня неизвестными, но предполагаю, что он покончил с собой, так как раскрылась его гомосексуальность. Во всяком случае, мне так кажется. Ганс после его смерти совсем озверел. Очевидно, Томас был его единственной любовью, и он, потеряв своего друга, более не мог решиться на подобную порочную связь и искать ему замену. Да и обстановка в Германии стала накаляться, преследовались любое инакомыслие или иная ориентация. Мне бы в тот момент прекратить встречи с Мойшей хотя бы на время. Но мудрости нам не хватило, настолько мы были поглощены друг другом. И, как печальный результат, Ганс сдал меня отцу. Скандал был страшный. Семья моего любимого просто исчезла из города, бросив дом и бизнес, а меня запихали в казармы военной академии. Конечно, я был в жутком горе, когда понял, что безвозвратно потерял след своего возлюбленного. Однако это меня не усмирило. Будучи военным, я стал общаться со студентами берлинского университета, которые жили в общежитии, и где процветал полный разврат; завел себе любовников. Только Мойшу не забывал ни на миг. Он до сих пор мне снится, хотя я знаю, что он мертв.

В каком-то необъяснимом порыве Равиль неожиданно для себя потянулся к Стефану и ласково погладил его по плечу. Тот, не ожидая подобной ласки, обернулся к нему и тоже обнял, часто моргая глазами, чтобы не расплакаться.

— И ты во мне нашел его? — тихо спросил Равиль.

— Не совсем так, дорогой. Но, признаюсь, у меня есть некоторый фетиш относительно евреев. А знаешь, почему? Вы — очень странный и оригинальный народ. За всю жизнь я не встречал ни одного тупого, ограниченного или зацикленного на себе еврея. Все эти люди, как правило, глубоко понимают жизнь, вне зависимости от возраста мудры и интеллектуальны, а так же, в основном, как-то не удивительно, добры. К недостаткам вашей нации относится уникальная способность извлекать из любого события материальный расчет или иную выгоду. А может, это и достоинство… Я даже и не знаю…

Стефан рассмеялся и повалил Равиля на постель, горячо поцеловав его в щеку. И Равилю вдруг стало невероятно хорошо, и это чувство захватило все его существо. Он окончательно осознал, что немец взял его в дом не только для развлечения, а для того, чтобы действительно спасти, в память о своем любимом, и потому ему больше нечего бояться. Так хотелось в это верить!

В ответ на откровенность Равиль рассказал о своей семье и родителях. Это были пожилые люди, которые поздно встретились и поженились. Родившаяся двойня подорвала здоровье матери, и она потеряла возможность ходить; болезнь приковала ее к инвалидному креслу. В ту пору с ними жила старшая сестра мамы, бездетная вдова, которая взяла на себя всю работу по дому. Отец же содержал несколько лавок, торговал антиквариатом, поэтому в материальном плане их семья никогда не бедствовала. Дети росли. Ребекка сидела дома, помогала тете по хозяйству, а Равиль учился. Время вне занятий он проводил в лавке с отцом, прибирал, бегал с мелкими поручениями, учился управлять семейным делом, а так же набирался жизненного опыта. Потом сестра матери неожиданно скончалась, и все домашние хлопоты и уход за родительницей свалился на руки юной тринадцатилетней Ребекки. Отец их был прижимист и не стал нанимать ей в помощь прислугу. Равиль же продолжал жить куда более насыщенной, свободной и интересной жизнью, чем его сестра.

— Значит, несчастная Ребекка была твоей служанкой. Я сразу заметил, что это трудолюбивая и неизбалованная жизнью девушка, в отличии от тебя, — с улыбкой подтрунил Стефан.