За этот нелепый проигрыш было обидно до слез. Равиль разыгрывал партию, которой его научил именно тот пожилой еврей. Старик утверждал, что эту комбинацию он придумал сам, лично, и что она беспроигрышная. Как же и где он мог ошибиться? Юноша напряженно смотрел на доску, наблюдая за объяснениями Стефана, и понял суть своего провала. Немец тоже великолепно играл в шахматы, у него были свои фишки и секреты. И что же теперь? Безропотно, как и договаривались, отдаваться ему, а Сара будет казнена?

Он поднял на офицера глаза, полные слез.

— Не расстраивайся, — решительным тоном ободрил его Стефан, потрепав парня за плечо. — Это только впервые. Я уверен, что ты у меня не раз выиграешь. На самом деле. Я не ожидал в твоем лице встретить столь достойного противника. Ты просто умничка! Я получил огромное удовольствие от этой игры и, может, даже большее, чем от секса. Так что спасибо тебе.

В это время у дома раздался сигнал автомобиля. Стефан выглянул. Это за ним заехал Отто Штерн. Краузе чертыхнулся, он был еще совершенно не готов к выходу.

— Равиль, выйди и скажи Штерну, чтобы подождал, я буду готов через четверть часа. И не забудь ждать меня сегодня здесь, в моей постели, чистым-пречистым, как я люблю, — приказал Стефан. — Понятно?

— Да, господин офицер, — откликнулся юноша и бросился выполнять.

Об участи Сары и о прожженной сорочке немец не сказал ни слова. Может, позабыл или остыл? Хотелось бы надеяться!

Стефан быстро ополоснулся, переодел свою форму на парадный вариант и, спустя точно указанное время, присоединился к своему приятелю. Они с невероятным шиком подъехали к госпиталю Менгеле и забрали двух очаровательных девушек, Анхен и Марту. Они обе были совсем молоденькие, Анхен — блондинка, Марта — шатенка; свежие, веселые и заметно смущенные вниманием таких высокопоставленных офицеров.

Для начала мужчины пригласили их на ужин в офицерскую столовую. Далее в план входили посещение квартиры Отто и полный разврат.

— Не смотри, что они с виду скромные, — шепнул Стефану Отто, — во всяком случае, Марта та еще нимфоманка.

Стефану было глубоко плевать на Марту, а вот Анхен совсем не походила на гиперсексуальную девицу и потому ему решительно нравилась. По ней было видно, что это скромная и неискушенная девушка.

Они прибыли в столовую, где накрыли самый шикарный, насколько это позволяло сегодняшнее меню, ужин. Девушки, которые в последнее время ничего не ели, кроме вареной крупы с жиром и овощного супа на воде, прежде всего навалились на еду.

Однако их манеры не позволяли есть с жадностью. Они старались хранить внешнее достоинство, для вида придирчиво ковырялись вилками в тарелках с жареной дичью, салатами с ветчиной, с поддельной брезгливостью нюхали гамбургские колбаски и перебирали зелень с томленым в сметане картофелем.

Разумеется, когда они выпили примерно по четыре рюмки шнапса, у всех развязались языки. Дамы, конечно же, пожелали узнать у Стефана, как там на самом деле шли дела на восточном фронте, и насколько близка победа великого Рейха. На эту тему у офицера были заранее заготовлены не менее пяти красочных и колоритных историй.

Он выпрямился, сидя на своем стуле, снял пиджак, повесив его на спинку (как раз в этой сцене должна была участвовать его батистовая сорочка, но, как назло, именно сегодня ее не оказалось!), выпятил грудь, и его понесло. Молотя языком, словно великий оратор, Стефан стал рассказывать о своих мнимых и великих подвигах.

По его словам, под Сталинградом воевал исключительно он один, вступая в единоборство с сотнями озверевших от ненависти коммунистов. Он подстреливал их самолеты прямо из пистолета, подрывал танки одним плевком, именно его граната, пролетев не менее километра, взрывала самый центр вражеского бастиона, и вообще, в штабе он не сидел, а воевал на самой передовой, стрелял из пулемета, дрался в рукопашную, зажав нож в зубах и душил врагов великого Рейха голыми руками, а некоторые из них падали замертво от ужаса при одном его виде.

Анхен и Марта смотрели на него, как на бога, спустившегося с небес. Периодически слышались их чувственные вскрики:

— Ах! Даже так? И как же вы выжили? Это невероятно!

Стефан пребывал в состоянии полной эйфории. Так как рассказы его не заканчивались, и словесный поток не иссякал, Отто Штерн, который уже давно начал ревновать и терять терпение, дернул его за рукав и произнес сквозь стиснутые зубы:

— Стеф, хватит врать! Имей совесть!

— Заткнись, — с обворожительной улыбкой, тихо бросил ему Стефан и увлеченно продолжил, упоенно ощутив, что, уже готовая отдаться герою, Анхен вложила свою дрожащую от возбуждения тонкую ручку в его грубую ладонь.

Глаза ее были затуманены экстазом и увлажнены, а нежный маленький ротик приоткрылся в немом стоне, словно она была готова кончить.

— Но как же вам удалось выбраться из-под обломков разгромленного штаба? — задала вопрос Марта.

Ее серые глаза возбужденно расширились и она усердно накручивала на палец свой темный локон. Стефан поспешно спрятал ноги как можно дальше под стул, избегая этим яростных пинков со стороны Штерна, и ответил, придав лицу максимально трагическое и скорбное выражение:

— Это было нелегко, милые фрау. Отто, хватит уже пинаться! Я случайно оказался в этом штабе, пришел, чтобы отправить срочную радиограмму. И тут — бабах! Все вокруг взорвалось и рухнуло. Меня завалило обломками. Мне стоило титанических усилий сбросить с себя деревянные балки и бревна. Меня ранило в самое сердце, но я полз и полз, истекая кровью, по голому, изрытому воронками полю, а сил оставалось все меньше и меньше. Жизнь вместе с кровью, которая впитывалась в землю, постепенно из меня уходила. Но я твердо верил в одно — что великий Рейх победит — и я должен это увидеть! Эти мысли поддерживали во мне стремление двигаться вперед. Я не помню, сколько это длилось, наверно, не один день. А потом я дополз до нашего госпиталя и потерял сознание прямо на его ступеньках.

Девушки прижали шелковые платочки к своим породистым носикам, потрясенно всхлипывая, а Стефан вдруг замер, вспоминая, как все это было на самом деле. И никому, ни одному человеку он не мог открыть, как он смог тогда спастись.

Он в самом деле четвертые сутки сидел в штабе и заменял убитого радиста, пытаясь отправить сообщение в центр, когда вдруг крышу помещения пробил вражеский снаряд, и его завалило. Больше он ничего не помнил, кроме жгучей боли в груди, которая невыносимо пекла и саднила, периодически вырывая его из предсмертного бреда.

Очнулся он от стонов, как оказалось своих собственных, и приоткрыл глаза. Веки его были засыпаны землей, и он обтер их рукавом. И вдруг перед ним возник ангел. Да, именно он это и был. Совсем юная девочка со светлыми косичками. Она влила ему немного воды в пересохшее горло и сказала по-русски:

— Не шуми. Убьют. Лежи тихо.

После этого спасительница достала откуда-то кусок ваты и заткнула Стефану его рану в груди, из которой обильно текла кровь. Она поползла в сторону. Стефан смотрел ей вслед, не веря своим глазам. Он понял, что Бог есть, и он посылает на землю своих ангелов.

— Погоди! — сдавлено крикнул ей вслед офицер. — Стой! Как тебя зовут? Ви хайст ду?

Он был уверен, что все равно умрет, просто хотел знать имя этой девочки. Почему она его спасла? Да разве можно было задавать в те дни подобный вопрос?! Очевидно, эта юная санитарка не потеряла человеческое лицо и просто интуитивно отозвалась на стоны боли, которые разрывали ему горло, когда вытаскивала своих раненных солдат с поля боя.

— Мария, — серьезно сказала она, слегка обернувшись через плечо. — Меня зовут Маша.

И она исчезла, а Стефан снова погрузился в бред, пока его не обнаружил немецкий спасательный отряд. И он до сих пор не понимал, что это было. Приснилась она ему или нет? Но с тех пор имя Мария стало самым святым для него. Маша, которая мимоходом, просто так, случайно спасла ему жизнь.

С того дня Стефан, отбросив все былые сомнения, окончательно утвердился в своей гомосексуальной ориентации. Женщины — они святые. Он усвоил это раз и навсегда. Никогда он не осквернит женщину или девушку любой национальности своим проникновением. Он думал так и раньше, а после того чуда, что с ним произошло, ещё больше утвердился в своей правоте.