– А зрители?! Зрители что подумают! Куда я, «гулящая», прыгаю?! В чьи объятия?! А-а-ах! Не могу…

Пришлось отменить спектакль и вернуть билеты.

Прошло несколько лет, прежде чем осмелились вернуться к «Грозе».

На этот раз художник построил декорации на кругу![16]

А над всеми декорациями, как символ мещанства, висел огромный абажур. И на всех прогонах все крутилось, вертелось нормально. Но актеры продолжали делать ставки. И вот настал день премьеры. Что там за что зацепилось, сказать не могу, только когда Катерина с Варварой выезжали на свою сцену, сидя на огромном сундуке, этот абажур обрушился прямо на них. Помреж бросилась вниз, под сцену, и стала кричать на механика. Тот, обозленный и задерганный, стал огрызаться, а круг между тем продолжал вращение. А актрисы из-под абажура не видят, где они. Можно было бы, конечно, по кашлю, шелесту, шепоту узнать зрительный зал.

Но зал в этот момент замер. Зрители почувствовали, что случилось что-то неординарное, и с убийственным вниманием следили за развитием событий.

Огромный сундук не позволял актрисам просто встать и уйти. С него надо было сползать. А абажур словно специально наделся на них так, что снаружи были видны только колени да руки, прижатые прочным каркасом. Поэтому бедняжки сидели не шелохнувшись и проехали полный круг, прежде чем механик, опомнившись, не остановил его.

Но полный круг! Это значит, что они опять оказались перед зрителями.

– Как ты думаешь, где мы? – спросила Варвара в мертвой тишине.

– Похоже, что за кулисами. Тихо вроде… – ответила Катерина.

– А по-моему, кто-то дышит, – сказала Варвара.

– Это мы дышим, – ответили из зала.

Но в этот момент все внимание зрителей переключилось на слух. Под сценой с новой силой разгорался скандал. После истеричных женских визгов мужской голос громко и отчетливо произнес:

– Вот тебе рубильник, рули!

При этом круг дернулся и вновь поехал. После чего вновь зазвучали удаляющиеся женские визги, словно преследующие кого-то.

Остальные актеры, занятые в спектакле, столпились возле пульта и спорили, давать занавес или не давать. Вообще-то это прерогатива помрежа, но она убежала за механиком, а брать ответственность на себя никому не хотелось. Актрисы же на сцене совершенно потеряли ориентацию, и зрители отчетливо слышали, как Катерина заявила:

– Я больше не могу. У меня голова кружится и руки затекли.

– Надо залезть под абажур и лечь на сундук, – ответила Варвара. – Когда все кончится, нас достанут.

Наконец появилась старая прима, игравшая Кабаниху. Ее выход был еще нескоро, и она находилась в гримуборной, когда ей сообщили о ЧП. Она молча отстранила всех от пульта и дала занавес. Затем спустилась под сцену и выключила рубильник. Эта мудрая женщина многое повидала на своем веку, поэтому все, что она делала, она делала молча и спокойно. Когда она поднялась на сцену, с Катерины и Варвары уже сняли абажур. Актрисы смотрели на мир помутневшими глазами и принимали все, что им совали в виде помощи: кто воду, кто коньяк. Прима-Кабаниха молча отстранила немощных помощников, взяла девушек под руки и быстро провела в туалет. Так быстро, что успела как раз вовремя…

Самое удивительное, что с того дня абажура стали бояться все, кроме Варвары и Катерины. Я называю это «эффектом метро». Знаете, в метро боишься турникета только до тех пор, пока он тебя не щелкнет. Потом уже не боишься. Так и с актрисами. Только они двое не обращали внимания на абажур. Остальные же актеры нервничали и раздражались, находясь под ним. Стоило во время спектакля раздаться постороннему треску или даже просто громкому кашлю, как они норовили резко отпрыгнуть в сторону. Из-за этих неоправданных прыжков пришлось снять спектакль с репертуара.

В последний раз «Грозу» поставили незадолго до моего приезда. В это время в театре работали двое молодых ребят-осветителей. Они очень гордились своим местом работы и часто хвастались перед друзьями. Те, в свою очередь, то ли из зависти, то ли из корысти принялись их подначивать. Дескать, что такое артисты в театре, мы понимаем. Они на виду, им аплодируют, их знают. А вы, мол, то ли существуете в театре, то ли просто числитесь, никто вас все равно не видит. И до того завели парней, что те заключили пари на то, что придет время, и весь театр будет им рукоплескать. Ребятишки ничего не знали о злоключениях «Грозы», но почему-то именно этот спектакль выбрали для своего триумфа.

На этот раз во время постановки «Грозы» особое внимание уделили декорациям. И художник, и цеха сделали такие декорации, которые невозможно было не то что опрокинуть – даже с места сдвинуть. Ничего не подвешивалось, а значит, не могло рухнуть вниз. Продумали все, кроме, как теперь говорят, «человеческого фактора». Видя такие приготовления, многие в театре на этот раз поставили на то, что спектакль пройдет без накладок, поэтому мальчишки оказались вдвойне жуликами, когда делали свои ставки. Они-то знали, что должно произойти. В день спектакля друзья-товарищи хорошенько напоили их для храбрости, поэтому на сцене они появились ничтоже сумняшеся. Да как появились!

В этот момент Катерина молилась в церкви.

Сцена пронзительная, подчеркнутая огромным иконостасом и интимным светом. И вдруг на другом краю сцены появляются два пьяных паршивца. Их приятель из аппаратной, разделивший с ними до этого дармовую водку, дает на них основной свет, и негодяи, взявшись за руки на манер маленьких лебедей, дают импровизированный балет. Вдоволь напрыгавшись и навертевшись, они начинают делать реверансы, требуя аплодисментов. Но зрители восприняли их выходку не как отдельный номер, а как режиссерский замысел пьесы. Действительно, было что-то схожее с чертями, искушающими Катерину. Кто-то вырубил свет, обращенный на них. В темноте обоих втолкнули в кулисы и поволокли к директору. Молодой актрисе, игравшей Катерину, просигналили: «Играй дальше!». Но та с перепугу забыла текст. У нее вдруг всплыли в памяти молитвы, которые в детстве читала ей бабушка, и она начала их читать в полный голос и с выражением.

Дали занавес. Раньше времени объявили антракт. Потом кое-как доиграли спектакль. Когда выяснили причину этой выходки, многие даже пожалели плачущих мальчишек, на которых директор наложил штраф с последующим увольнением. Но когда выяснилось, что они делали ставки и выиграли довольно крупную сумму, вот тут возмущению театра не было предела. Выигрыш негодяев покрывал их штраф, поэтому, по единодушному требованию, их немедленно уволили.

– Да, Миша! – прервал вдруг рассказ Виксаныч. – Помнится, перед отъездом в Ивано-Франковск я научил вас пить водку. Но водку нельзя совмещать с кофе, поэтому я научу вас пить коньяк. Я как раз по дороге купил армянский коньяк. Достаньте, пожалуйста. Он у меня в сумке. Так, теперь вон те стаканчики. Только стаканчики! Ни в коем случае не рюмки. Э-э-э… вообще-то это немного не те стаканчики. Это азербайджанские стаканчики. Они называются армуды. И из них пьют чай. Но ничего… Они сгодятся и для коньяка. Так. Наливать надо понемногу, а пить маленькими-маленькими глоточками. Собственно говоря, это называется даже не пить, а смачивать губы. Как будто вы только губы смочили коньяком. И потом кофе. Ни в коем случае нельзя пить коньяк с кофе! Только кофе с коньяком. Если сумеете соблюсти пропорции, получите незабываемый аромат как кофе, так и коньяка!

– Да. Э-э-э… так вот, не только с «Грозой» происходили неприятности. «Волки и овцы» тоже, можно сказать, не отставали.

…В одном спектакле дело уже шло к развязке. Приезжает петербургский делец, этакий главный волк, тип зарождающегося капиталиста, одним махом сжирающий всю эту копошащуюся братию. Он вальяжен и в тоже время страшен. И вот его выход. Дело происходило зимой, и осветителям на лесах выдали валенки. Там, под самым потолком, жуткий холод. А поскольку они работают с электричеством, то на валенки наплавлены такие резиновые подошвы, отчего они очень тяжелые, эти валенки. Идет себе этот капиталист Беркутов через всю сцену, представляете себе, такой волчара. Идет, чтобы всех сожрать, а у зазевавшегося осветителя слетает с ноги этот валенок. И ведь нарочно прицелишься, а так не попадешь – прямо по голове!