Итак, седьмое ноября. Диван перед телевизором был обит гобеленовой тканью, изображавшей жизнерадостную фламандскую деревушку. Я сел с краю, прямо на чей-то дом. Фильм «Амели» я видел уже не один раз, поэтому в экран почти не смотрел, а все только думал о Ярославне, рука которой лежала рядом с моей рукой на голове веселого пастуха. Я мысленно просил ее бежать от нас, грязных извращенцев, – порождений нашего грязного города.

Всего неделю назад тут была Лера… Правда, фильм мы ей смотреть не предлагали. И тогда я не заметил, что жители вышитой деревни глядят на меня так враждебно.

– Вы зовите меня Ясна, – сказала Ярославна. – А то Ярославна и правда звучит как отчество.

– Ясно, – сказал Петя и тут же добавил с улыбкой: – В смысле яснО, а не ЯснА.

Интересно, зачем я нужен был Воронцову? Он же так легко находил с девушками общий язык. Зачем ему нужен был я в роли свидетеля и соучастника? Чего он хотел от меня? Зачем втягивал меня в свою жизнь? Что это было за отклонение? А я? Кем я был, если соглашался на все это? Или, может, это было совершенно нормальным явлением в мужской дружбе, и я просто об этом не знал? Ха-ха.

Добрый французский фильм, конечно, не мог не произвести впечатление. Надо быть совсем бесчувственным, чтобы не любить «Амели», – и вам вряд ли удастся меня в этом переубедить. Ближе к середине Петя выключил свет и предложил разложить диван, чтобы было удобнее смотреть. Я сказал ему, что идея – полный отстой, и мы останемся сидеть, как сидели? Нет.

Я так разволновался, что уже не мог понять, чего хочу. Было бы лучше, если бы фильм вообще никогда не кончился и мы просто так продолжали бы лежать рядом, еле-еле касаясь друг друга пальцами. Ясна улыбалась, глядя в экран. Я долго искоса наблюдал за ней, рассматривал ее лицо, короткую челку, одежду. На ней были красные колготки. Я подумал, что Иришка никогда бы не стала ходить в красных колготках.

К тому времени как лениво поползли титры, я пребывал в состоянии, близком к панике. Может, вам покажется, что мне просто не нравилась девушка? Она мне понравилась сразу – с той самой минуты, когда я только увидел ее в метро. И меня начинало подташнивать, едва я представлял, что Воронцов будет ее трогать.

– Ну как? – Петя потыкал в пульт, и экран телевизора стал ядерно-синим. В его потустороннем свете я увидел, что Петина голова лежит на плече Ясны.

– И правда хороший фильм. И почему я раньше сопротивлялась и отказывалась его смотреть? После него мне захотелось в Париж, а ведь многие говорят, что там вообще нечего смотреть, кроме Лувра. Я в это не очень верила, конечно, а теперь не верю совсем.

Петя встал, вынул диск из плеера. Ясна тоже было поднялась, но мой друг не дал ей даже слезть с дивана: он поймал ее за руки и приблизился к ее лицу.

– Мне нравится, как от тебя пахнет. Что это за запах? Мандарины?

Я видел, что пальцы их рук были сплетены. Она не двинулась с места, точно застыв, и только хлопала ресницами, пытаясь высмотреть что-то в его глазах. Петя прижался к ее губам, но она не ответила на его поцелуй, хотя и не отвернулась. В ней происходила какая-то борьба. В тот момент она стала понимать, в чем дело… Давай, маленькая, соображай скорее… Я тебе ничем не помогу…

Мне показалось, что Ярославна дернулась, но ее руки были тесно зажаты в Петиных пальцах. Она медленно обернулась на меня. А что я должен был сделать? Я сидел, будто пригвожденный к дивану вилами, пиками и косами жителей фламандской деревни, и даже не мог пошевелиться. И в глаза ей смотреть не мог – меня смущали ее разноцветные радужки. Мне казалось, что я должен непременно смотреть в какой-то один из ее глаз: в карий или в синий. Но не знал, как выбрать, в какой.

Интересно, что, если она начнет кричать и вырываться? Отбиваться? Плакать? Что мы будем делать? Совершать преступление?

Петя опустился на диван, потянул ее к себе. Его руки ослабили хватку. Тут она снова повернулась к нему и вдруг медленно и даже нежно провела по его щеке пальцем, хотя ее пальцы слегка дрожали – это я увидел.

– Ты очень красивый, Петя. Редко встретишь такого красивого мужчину. – Она сама забралась к нему на колени. – И… что же у нас тут происходит?

Я думал, что Петя скажет что-нибудь, но он смотрел на Ясну и ничего не отвечал. Я предполагал, что он найдет слова, – эта скотина всегда умела находить нужные слова, чтобы усыпить бдительность собеседника. Например, мог бы ответить, что сегодня день из другой жизни Ясны и что она должна сделать что-нибудь такое, чего не делала раньше. Но он даже опустил руки и перестал тискать ее бедро. Так, в тишине и темноте, мы просидели несколько долгих мгновений, потом я заметил, что Ясна делает какой-то жест рукой, и различил наконец, что она манит меня ближе. Я кое-как привстал с крыши деревенского дома и подполз к ней. В темноте мою шею обвили ее руки (да, все-таки вздрагивающие!), и она поцеловала меня. Появилось ощущение, будто за это седьмое ноября я прожил целую долгую жизнь, и теперь кто-то невидимый и как будто давно знакомый прикасается ко мне, нежно тянет за волосы за затылке – пусть даже и просто от страха.

Я снова ощутил Петино присутствие рядом, Ясна потянулась к нему. Все шло не так, как я и говорил. Что это были за нежности? Разве ради этого мы все затеяли? Но я не успел додумать эту мысль: крошечные ладони снова принялись трогать мое лицо, пальцы скользнули по векам, касаясь ресниц. Медленно, пребывая в состоянии, которое даже и возбуждением назвать было нельзя, я нащупал сквозь плотное вязаное платье худенькую талию, затем пояс лифчика – это значило, что у Ясны под одеждой все же было тело!

Внезапно моя рука, осторожно ползущая по ее груди, наткнулась на маленький жесткий комочек. Я пощупал свою находку, но, так и не поняв, что это, решился посмотреть Ясне в глаза.

– Здесь цепочка. – Она взяла мою руку, приложила ее к своей шее, и я ощутил прохладное прикосновение металла. – Тяни за нее.

Я подергал за цепочку и вытащил из-под вязаного воротника платья крупную золотую подвеску. В смутных бликах света из окна мне удалось разглядеть в ней рыбку. Она была сделана прямо как настоящая, с подвижными мерцающими чешуйками и круглыми глазами.

– Это рыба?

Петя взял подвеску в ладонь.

– Да, – ответила Ясна. – Золотая.

– Здоровская, – сказал мой друг. Хорошо, что его легче легкого можно было отвлечь блестящими побрякушками. – Как живая. Вся двигается.

– Да. Это подарок.

– От кого?

Ярославна молчала несколько секунд, а потом сказала:

– От полковника Аурелиано Буэндиа.

Сейчас очень забавно это вспоминать. Услышав ее ответ, я вдруг нервно рассмеялся. Сначала, конечно, пытался сдержаться, но не получилось. Не понимаю, что тут было смешного. Мы втроем, в темноте, в пустой квартире, занимаемся непонятно чем, а она вдруг говорит такое! Мне было очень весело.

– Он у нас ценитель… интеллектуального юмора, – произнес Петя.

– Ценители интеллектуального юмора – вымирающий вид, – отозвалась Ярославна.

– Ясно. В смысле, яснО, ты поняла…

Я только смог успокоиться, как услышал откуда-то издалека звонок телефона. Мобильник глухо вибрировал в кармане куртки в коридоре и издавал трели, призванные возвещать мне о том, что Иришка желает со мной пообщаться. Вместо меня на ноги вскочил Петя и понесся в темный коридор.

– Стой, сволочь! – крикнул я.

Естественно, было уже поздно. Я слышал, как он роется в моих карманах. Я обнял Ясну и положил подбородок ей на плечо, снова почувствовав, как ее бьет еле ощутимая дрожь.

– Алло! Н-да, это Петечка, – сказал язвительно Воронцов. – А что, ты разве не со мной хочешь поговорить? Нет, не позову, поговори со мной. Нет, поговори со мной.

Я закрыл глаза и безнадежно усмехнулся.

– Кто это звонит? – спросила меня еле слышно Ясна.

– Тоже кто-то вроде Аурелиано Буэндиа, – сказал я. – Я бы назвал еще кого-нибудь из этой книжки, но не помню остальных имен.

– Да, у меня все прекрасно, – продолжал Петя. – Как всегда. Да не могу я позвать Игоря! Нет его. Так вот и нет. Он забыл у меня свой мобильник. Ну да. Пока, спи сладко.