Я знаю, о чём ты думаешь. Другого выхода не было. Я обещал матери, что буду держать слово…

Прости меня, Хмуроволк. Это лето было незабываемым.

Ты смог скрасить одну жизнь тощего саркастичного подростка своими невероятными бровями. Я думаю это можно записать в достижения, спасибо тебе.

И ещё… Извинись за меня, перед Скоттом. А то я как-то не успеваю… Скажи, что он лучший бро в мире и пусть почаще прислушивается к Эллисон.

Лидии передай привет, и пусть ждёт мой призрак к себе в гости, хах.

А Питеру, будь добр покажи от меня средний палец. Он знает за что.

Надеюсь, у Айзека с Малией всё хорошо. Пусть по реже ругаются.

И ещё…

Ты - моя жизнь Дерек. Я люблю тебя и буду любить.

И если я говорю, что-то, что противоречит написанным выше двум предложениям - это ложь. Как бы не билось моё сердце, и какие бы доводы я не приводил.

Я. Люблю. Тебя.

Да, Большой Хмурый Волк, люблю больше жизни, именно поэтому, я и должен… Надеюсь, ты поймёшь.

Прошу не налажай там без меня, ладно? Ты же наш крутой альфа в кожанке и с хмурыми бровями!

P.S. Я буду ждать тебя на той стороне, сколько бы не потребовалось.”

Дерек зажмуривается и окидывает пустую бутылку на другой край дивана. Возводит лицо к потолку, чувствуя, как из уголков глаз катятся крупные горячие капли.

Он уже знает, что будет делать. Точно знает.

***

Хватает ровно недели, чтобы повыспрашивать Дитона, а затем выкрасть у Арджента пистолет с аконитовыми.

Он дожидается, пока никого не будет. Прибирается в лофте, оставляет все документы на видном месте. Никаких записок и прочей ерунды. Оставлять всё равно некому.

Когда вдруг слышит, как на парковку въезжают несколько знакомых машин, тут же достаёт пистолет. Секунду думает и приставляет к виску. Всё-таки к виску.

Замирает.

На улице слышатся крики, кто-то уже даже почти поднялся по лестнице.

Прижимает палец к курку.

Слышится голос Питера, обещающий вырвать ему глотку если что…

Он почти готов нажать на него.

Вот-вот.

В лофте раздаётся выстрел.

***

========== Эпилог. ==========

***

Пять лет спустя.

Он взял у мимо проходящего официанта бокал с шампанским, и отошёл к окну, слегка скрываясь за большим вазоном с каким-то причудливым цветком.

Если говорить откровенно, причудливым во всём этом холле был не только цветок. С одной стороны причудливыми были все люди находящиеся здесь…

Они были похожи на каких-то ярких пёстрых птиц, готовых откусить тебе руку по плечо, как только ты зазеваешься, отвернувшись. Все мужчины в адски дорогих классических костюмах, с блестящими, режущими глаза запонками и часами, на деньги, от продажи которых можно было бы нормально жить года два точно. Все женщины обвешаны драгоценными камнями, завёрнуты в дорогие ткани и при этом держат спину так, будто проглотили шпагу.

Общество жадных ублюдков и меркантильных лицемеров…

Если с другой стороны, то самым причудливым был здесь именно он сам. В зауженных чёрных джинсах, бабочке, поверх белой рубашки, вместо галстука, и обычном чёрном же пиджаке. Ни дорогих запонок, ни часов стоимостью с чью-то почку, ни презрительной ухмылки на устах…

Просто он. Такой, какой есть.

Самый молодой, из всех кто входит к десятку каких-то-там-богатеев и за кратчайший срок, сколотивший собственный бизнес… Тот, кого никто никогда не видел, и кому журналисты уже дали кличку - “мальчик-тайна”…

Стайлз на самом деле готов сейчас отдать, что угодно, лишь бы оказаться в своей однушке с чашкой чая и книгой в руках. Лишь бы слышать стук дождя по окну и сидеть, укутавшись в плед.

Лишь бы не быть здесь.

Когда, пять лет назад, он сам разделил свою жизнь на “до” и “после”, то даже и подумать не мог, что когда-нибудь добьётся таких высот.

Тогда он думал лишь о том, что теперь делать. Эта мысль билась в его черепушке, загнанной меж двумя стёклами, мухой и никак не хотела улетать в никуда.

Что делать?

Шептал он, выруливая на трассу и прибавляя скорости. До упора.

Что делать?

Кричал он в пустоту какого-то бесконечного поля в каком-то очередном штате под одним и тем же небом.

Что. Мне. Делать.

Всхлипывал он, падая на руки Элеонор поздно вечером спустя неделю безостановочной гонки с самим собой. Когда понял, что доехал. Понял, что в безопасности.

А затем вырубился. Прямо там, под накрапывающим дождём, на крыльце чужого, но гостеприимного домика глубоко в лесу. Не просто вырубился, почти впал в кому.

Когда спустя четыре дня он открыл глаза, тут же расплакался. Как ребёнок. Мальчишка…

Такой, какой есть.

Элеонор, заглянувшая в комнату, лишь поджала губы и, присев на постель, крепко обняла его. Она не стала спрашивать, хотя Стайлз уверен, что даже не знала в чём дело, и почему он объявился на её пороге…

Когда он проснулся во второй раз, слёз не было. Было ощущение, будто в груди поселился Чужой, который мешает не то, что говорить, даже дышать… Ещё очень сильно хотелось в туалет. И есть, тоже.

Кое-как приведя себя в порядок, переодевшись и помывшись, Стайлз спустился на кухню и провёл там почти весь день. Элеонор накормила его, а затем выслушала…

Но… Ничего не ответила.

Не сказала - я понимаю. Ты поступил правильно.

Не сказала - не уверена, что выбор был верным.

Не сказала ничего, что помогло бы его лёгким разгладиться и позволить впустить в себя больше жизненно важного воздуха.

Только…

- Мой дом - твой дом, малыш.

И с тихим ворчанием Чужой растворился в воздухе. Тяжесть стала легче. Более выносимее.

Спустя год, когда Стайлз, закончив первый курс колледжа, приехал к ней на очередные каникулы, она была мертва. Он нашёл её в кресле у давно погасшего камина, с пледом на коленях и готовым широким мягким шарфом для него.

Несколько часов парень тогда просто просидел рядом с женщиной, рассказывая, как прошёл последний семестр…

Что он самый лучший в группе.

Что он пытался завязать с кем-нибудь отношения, но потом понял, что любые чужие прикосновения ему отвратительны.

Что, закончив учёбу, он бы хотел отправиться в Тибет, к друидам, чтобы те помогли ему, потому что проблемы с голодом никуда не делись.

Что теперь он остался действительно один, и ещё непонятно хорошо это или плохо…

Он похоронил её на заднем дворе, посадив в изголовье небольшую ёлку, и пообещал навещать больше, чем два раза в год. Тогда встал вопрос, что делать с домом, но долго Стайлз размышлять не стал…

“Мой дом - твой дом, малыш…”

У него ушла целая неделя, чтобы убраться во всех комнатах, отвезти уже никому не нужные вещи в приюты и дома благотворительности, и найти завещание, документы на дом.

В первом, как он и думал, было написано его имя, а переписать его в документы на дом, добавив немного магии, чтобы не привлекать юристов, не составило труда.

И дом оказался действительно великолепным. Обставлен в его любимом смешанном, но уютном стиле, с тремя комнатами на втором этаже и двумя ванными. С большой гостиной на первом этаже и кладовкой, заставленной книгами…

И всё лето вышло просто очешуенным: Стайлз собирал травы, проводил различные ритуалы, и читал. Просто все книги, которые он нашёл в кладовке, были так или иначе связаны с друидами, поэтому ничего другого как учиться ему не оставалось…

Но он не так уж и сильно жаловался, ведь теперь он мог в любой момент обратиться в лисёнка, а в полнолуние оставался человеком. И вообще плюсов было больше, чем минусов…

Как и в любом обучении в принципе.

Второй год в колледже прошёл обычно. Стайлз выучил немецкий, съездил на зимних каникулах в Германию по обмену, совмещал работу с учёбой, читал…

В итоге, когда обычные книги начали немного надоедать, фильмы тоже, и до жути захотелось уехать куда-нибудь, он, за последний семестр ,проходя обычную программу одновременно прошёл программу и следующего года, и, сдав экзамены, выпустился на год раньше. Это уже, похоже, стало его некой фишкой - досрочная сдача экзаменов…