— Что ты несёшь?! — он отшатывается назад, как от пощёчины, но снова шагает вперёд, навстречу. Рычит, злиться и прекрасно понимает, что пытается сделать этот мелкий лгун. Он знает, что Стайлз думает, будто им будет легче порознь, чем вместе, будто если они окончательно — полностью, бесповоротно выскребут друг друга из своих внутренностей — разойдутся, то им будет, блять, легче! — Ты говоришь, что я жалок, но сам не можешь просто признаться себе и мне, нам обоим, что винишь себя! Что эта вина выгрызает тебя изнутри! Не можешь признаться, сказать вслух, что этими своими фразами, пытаешься выгнать меня! Неужели ты думаешь, что я тупой, Стайлз? Ты винишь себя и из-за этого ставишь никому не нужные барьеры! Ты — идиот! Придурок. Почему ты не можешь нормально поговорить со мной?! — Дерек смахивает воду, стекающую по лицу, и грозно смотрит.
Над ними мигает молния и гремит гром. Раскаты отдаются где-то в груди и переворачивают всё внутри. Он хочет согнуться пополам от боли, потому что, почему всё не может быть проще, почему этот волчара не может сделать всё проще, почему не может сделать так же, как у него было с остальными?! Почему не может повернуться спиной и уйти? Почему, почему, почему…
— Нормально, Дер-Дер?! Нормально, блять? Можно подумать я когда-нибудь стану теперь нормальным! — он нарочно использует это имя, и оборотень скалится. Рычит, почти что выпуская когти. — И ты винишь меня, да? Меня?! А ты? Ты понимаешь, что это какой-то грёбаный Стокгольмский синдром, Дерек?! — Стайлз рычит тоже и орёт, перекрикивая поднявшийся ветер и шум дождя. — Я почти растоптал тебя, а ты… — он хрипло смеётся, чувствуя, что продрог уже довольно сильно. Сердце чуть не разрывается от быстрого бега и эфемерно болит. Хочется дать себе передышку и выплакаться, возможно, разбить что-нибудь, и выпить больше снотворного, чем нужно. Он чувствует себя смертельно уставшим. — Ты втюрился в меня, как мальчишка, после всех издевательств!
Дерек взрыкивает и, схватив его за руку, жёстко начинает тащить в сторону беседки. Вместе с очередным ударом грома Стайлз спотыкается и чуть не падает, пытается вырваться, но всё равно почти бежит следом. У него просто нет другого выхода.
Как только они ступают на пол беседки, оборотень с силой толкает парня к колонне-подпорке. Стайлз ойкает, когда ему на горло опускается горячая ладонь, а кости чуть ли не сотрясаются от удара об дерево. Однако боли, что должна последовать тут же, он не чувствует.
— Я знаю, чего ты пытаешься добиться… — Дерек приближает губы к бледному уху и зло рычит. Прижимается, бессознательно пытаясь поделиться своим теплом с промокшим мальчишкой. — Но ты лжёшь! И себе, и мне! Ты пытаешься манипулировать мной, пытаешься надавить на больные точки, потому что думаешь, что имеешь на это право! Ты такой ублюдок, Стайлз! Пытаешься оттолкнуть меня, но при этом так, чтобы я сам выкинул тебя, да?! Ты же знаешь! Ты сам всё знаешь! — он разъярённо дышит, тянет чужую боль, и Стайлз, замерев, не шевелится. Ему кажется, что он буквально чувствует напряжение, потрескивающее между ними. — Я любил тебя до и люблю сейчас! И я простил тебя! И я хочу быть с тобой! Я готов добиваться тебя, потому что я, блять, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! — Он втягивает тёплый запах с нотками больничной горечи и пытается подавить в себе волну ярости смешанную с бессилием.
Всё образуется. Главное дышать. У них всё образуется. У них всегда так: жёсткие ссоры, но в итоге примирение. У них ведь всегда…
— Слабо верится, волче, — его голос немного дрожит и колени тоже. Давно он не был настолько близко к своему волку. Главное держать себя в руках и тогда…
— Ах ты, маленький ублюдок! — С этой фразой цепи, удерживающие его гнев, лопаются. Звук разрываемого металла на миг лишает слуха.
И он всё-таки срывается. Дёргает свои руки вниз, на тонкие плечи, и, прижав мальчишку в деревянной колонне, впивается в его губы.
Стайлз дёргается назад, вжимается в поверхность, но вздыхает, приоткрывая губы. Чужой язык врывается внутрь жёстко и зло, проходится по зубам и нёбу.
Мальчишка упирается ладонями в каменную грудь и стонет, мягко кусая оборотня за язык. Тот рычит, напирает, втягивает в рот пухлую нижнюю губу.
Но Стайлз не сдаётся. Он извивается, разрывается, отвечая, но пытаясь выскользнуть, ведёт руками вверх и царапает чужую смуглую шею, до крови разрывая кожу. Жёстко перехватив тонкие запястья, волк разводит его руки в стороны, а затем поднимает вверх, ему за голову.
Парень втирается в дерево сильнее, влажная футболка липнет к спине, а он привстаёт на носочки, лишь бы уйти от соприкосновения телами, будто хочет выскользнуть. Он пытается уйти, но дёргается головой вперёд, переплетается свой язык с языком Дерека и стонет, вздыхает. Волк рычит и беснуется, прижимается.
Стайлз пытается вырваться; хватает воздуха и снова ныряет в поцелуй; хочет освободить запястья; завлекает, скользя языком по чужой тонкой губе, и разрывается от противоречий. Дерек пытается подмять его.
Им обоим так чертовски больно, что хочется рыдать и рвать на себе волосы.
Дерек простил, готов забыть, готов извиняться каждый чёртов день и вставать на колени. Он знает, что его стая и слова не скажет, когда если он вернётся вместе с мальчишкой. Он знает, что просто умрёт, блять, скончается к чертям собачьим, если Стайлз уедет! Потому что он не может так! Просто не может отпустить его, зная, что тому тоже будет больно, каждый чёртов день, когда он будет один неизвестно где ему, блять, будет больно и Дереку тоже будет! Потому что они осколки разбитого окна в счастливое будущее и, если их выкинут порознь, то они раскрошатся окончательно. Просто перестанут, блять, существовать…
Стайлз хочет быть здесь, у своего волка под сердцем, хочет помогать ему держаться на плаву и поддерживать, хочет любить его и уже любит, но он не может, потому что это будет больнее в тысячу раз: просыпаться по ночам от собственных криков, которые на самом деле крики Дерека в его снах, и смотреть как тот утешает его, хотя на самом деле, это он сам виноват! Это Стайлз виноват во всём этом дерьме, и это именно он должен вымаливать прощенье, потому что, блять, не смог оставаться сильным! Он же, блять, виноват, что сломался и… И…
Оборотень сгибается, получая коленом в пах, и теряет весь воздух. Стайлз запрокидывает голову, чувствуя влагу на щеках, и сваливает всю вину на дождь.
Уперевшись лбом куда-то в чужую ключицу, Дерек пытается восстановиться дыхание и перестать думать о боли между ног. Хочется заскулить и скрутиться у промокших подошв чужих кед. Его ладони ослабляют хватку и медленно опускаются, мимоходом оглаживают открывшиеся тонкие запястья, спрятанные кофтой предплечья, локти.
Стайлз резко стряхивает его руки и отталкивает. Ускользает внутрь беседки, усаживаясь на скамью за столом и подтягивает к груди колени. Оборотень упирается руками в колонну.
— Ты такой чертовски жестокий… — Он сплёвывает за пределы беседки и медленно выпрямляется. Проводит рукой по волосам, стряхивая капли.
— Ты такой чертовски твердолобый… — Стайлз натягивает рукава по самые кончики пальцев и шмыгает носом.
Дерек оборачивается, усмехается и стягивает куртку. Обойдя стол, садится на скамью с другой стороны и кидает её парню. Тот косится на вещь, но лишь сильнее кутается в капюшон. Оборотень снова с грустью замечает как он исхудал, придвигаясь ближе.
— Если ты сейчас же не наденешь эту куртку, то я найду другой способ тебя согреть, — он с рычанием сдёргивает капюшон. Стайлз невольно вздрагивает, хмыкает.
— Я мог бы сказать, что мой отец посадит тебя за изнасилование, но, знаешь… — пожимает плечами.
Дерек не реагирует. Лишь закатывает глаза и смотрит, как Стилински неловко стягивает кофту и накидывает его куртку. Кутается в неё и, — что незаметно, — радостно вздыхает.
Прикрыв глаза, оборотень устраивается поудобнее. Дождь, похоже, не собирается прекращаться слишком скоро, но, на самом деле, торопиться ему, им обоим, некуда.
