Он делает ещё шаг. Мелкий. Медленный.
— Ты почти освободился от меня, Стайлз. Так долго хотел этого и вот теперь, только ещё несколько шагов. Несколько шагов… — Лис ухмыляется, облизывается. Смотрит как парень разворачивается, как он отрекается, как поворачивается спиной к Дереку. — Давай, ты же так долго и так сильно хотел этого… Теперь ты сможешь, наконец, исправить все свои ошибки Стайлз… Сможешь сам, никто не будет тебе мешать… Не будет никого, кто мог бы помешать…
Он хмуро кивает сам себе, послушно делает шаг, ещё один, сильнее отдаляется от оборотня. Вдруг замирает. Останавливается.
Спина каменеет, а тонкие плечи вздрагивают.
×××
========== Звёзды ли? ==========
×××
Можно сколько угодно придумывать различные варианты и решения проблемы, но, если ты не сможешь собрать в кулак всю свою храбрость, ничего не выйдет.
Можно сколько угодно прятаться от невзгод, обещая «завтра» сделать то, что нужно, но, если ты не сможешь ударить кулаком об стол, сказав себе, хватит, то ничего не получится.
Можно столько всего, что, на самом деле, иногда от обилия этого начинает кружиться голова…
Айзек подтягивает ноги на ступеньку выше и обнимает руками колени. Его дыхание уже выровнялось, но майка всё ещё мокрая от пота. Он смотрит как Дерек носится по поляне вместе со Скоттом и Лиамом; смотрит как Лидия учит Киру концентрироваться на дыхании и медитировать; смотрит на читающую какую-то книгу Малию.
Его глаза медленно закрываются.
« — …а, чтобы ты не выбрался раньше времени, я добавлю атмосфере немного… пикантности! — глаза Стайлза блестят, а язык безостановочно облизывает губы, когда он заносит над телом волчонка мешочек. Из него начинает сыпаться аконит, перетёртый в порошок, и беснующийся, закованный в цепи Айзек задерживает дыхание. — Вот. Теперь всё правильно, друг мой… Ах, да! Привет от Дерека. — он посылает воздушный поцелуй и крышка холодильника захлопывается. Маленький бета зажмуривается, редко дышит и пытается не концентрироваться на страхе… »
— Айзек, — негромкий голос его девушки заставляет вернуться в реальность. Открыв глаза, он видит как та качает головой и трёт нос. — Он не виноват, Айзек.
— Я знаю, Майлз… — он светло улыбается ей, ловит взволнованный взгляд и, удерживая его, моргает. Волчица возвращается к чтению.
Сейчас их, естественно, слышит вся поляна, кроме, может, Лидии, но от этого знания ничего не меняется. Им всем уже давным-давно пора дать друг другу хороший пинок под зад, чтобы выбраться из этого болота пустого раскаяния и начать действовать.
— Ты смог бы когда-нибудь простить его? — немного уставший Дерек неожиданно оказывается рядом, подсаживается к Айзеку и откидывается спиной назад, на ступеньки.
Медленно сгущаются сумерки. Скотт всё ещё носится по поляне, рыча и кидаясь на своего бету, девушки отдыхают, устроившись неподалёку, а немного отстроенный, но всё ещё обгоревший особняк за их спинами дарит атмосфере странную таинственность.
— За что? — Айзек недоумённо косится на альфу и чешет за ухом. Чувствуя лёгкую неловкость и улетучивающий покой, выпрямляется, садясь ровнее.
Стайлз уже неделю как лежит в коме и именно сегодня ночью, наконец, вышел из неё. Ещё утром его перевели на снотворное.
Ему всё ещё не было совершенно никакого дела до своего единственного постоянного хмурого ночного посетителя. Всем же остальным дело было, хоть они и упорно старались не показывать этого. Да и сами, навещая его, как могли, таились, лишь бы лишний раз не попадаться никому на глаза, а особенно «своим»…
Это было похоже на довольно забавную игру в прятки, где слово «дела» — кодовое, и когда кто-то говорит «у меня дела» — значит, едет к больному и тогда все должны как можно подальше уехать от больницы и как можно усерднее заняться своими делами. Чтобы не угодить в неловкое положение, встретившись вдруг с кем-то из стай в палате…
И, смотря на всё это, Айзек определённо забавлялся. Обе стаи так смешно пытались игнорировать проблему, надеясь, что она сама рассосётся, только вот…
Обычно, когда такое происходило раньше, проблему «рассасывал» Стайлз. Теперь же Стайлза нет. А если точнее… Проблема — именно он.
— В смысле, за что? — Дерек хмурится, поворачивается к своему бете. — Он же, ну… Запер тебя там, да и потом, тоже…
— Что потом? — Лейхи вскидывает брови и, усмехнувшись, качает головой.
Лучше их всех понимая, что такое совершать ошибки, парень определено недоумевает. Почему они все просто не могли прийти к Стайлзу, прямо сейчас, взять и прийти, прекратить заставлять Мелиссу выписывать ему снотворное, чтобы, наконец, вживую, чёрт побери, высказать ему свои извинения, а затем забрать его из больницы и помочь «встать на ноги»?..
Почему вместо этого, Лидия вместе со Скоттом выбрали для него самые удалённые — «нет же, те штаты просто самые безопасные» — колледжи, Кира с Малией просто молча приносили свежие цветы посменно, каждые два дня, а Дерек стёсывал себе язык под корень за ночными разговорами монологами?
Просто потому, что из-за смерти отца мальчишка сломался раньше, чем они успели понять, кому именно нужна была помощь в тот момент? Потому что он — хотя это был даже не он — повредил душевное равновесие супер-хмурого-альфы, поигравшись с его регенерацией? Или, может, потому что даже будучи виноватым, спасаясь из дерьма, в которое влез, он всё ещё спасал их, чёрт побери?!
Потому что Айзек готов клясться, крести сердце или продать душу дьяволу, но он уверен, что Стайлз, чёрт побери, спасал и их тоже. Потому что Дитон говорил, что Дух не уйдёт, если владелец этого не захочет и не отвоюет своё тело и разум; Дитон говорил, что, если владелец не захочет, то не сможет научиться закрывать воспоминания и <терпеть>; Дитон говорил, убирая шкатулку с замурованным Духом, что, возможно, они должны быть благодарны Стайлзу…
И Айзек был благодарен.
И, похоже, он был таковым единственным.
— Айзек… Не выводи меня, я и так устал. — Дерек прикрыл глаза, поджал губы. Волчонок на миг глянул на его осунувшееся лицо, — истинный Хмуроволк, как сказал бы Стайлз, — и отвернулся, снова смотря на Малию.
— Ты смешной, знаешь… Вы все очень, очень смешные. — Парень поставил ноги на ступеньку ниже. Отчего-то вдруг захотелось выть. От невозможности всего, что происходило… От невозможной трусости. — Я не злюсь на него, не обижаюсь и не сержусь. Когда я всю свою жизнь совершал ошибки, даже маленькие незначительные проступки, отец наказывал меня. Но его наказания всегда заканчивались. Рано ли, поздно ли… Когда-нибудь я, наконец, смогу выпрямиться, сжать челюсти и глубоко вздохнуть, потому что всё кончилось. До следующего раза, конечно, но не об этом речь… — Он поглядел на поляну и заметил, что Скотт с Лиамом и девушки, устроившиеся на пледе, прислушиваются к нему. — Когда совершил ошибку Стайлз, то его заключение в так называемом «холодильнике» длилось два года. И я уверен, что, то, что натворил, он осознал буквально через неделю, только вот… Его раскаяние его не спасло. И извинения его не спасли. Истёкший для наказания срок его не спас. Никто его не спас. Поэтому он спас себя сам, — волчонок хмыкнул, провёл рукой по волосам, чуть взлохматив кудри. — Ты спрашиваешь, злюсь ли я на него?.. Единственное, на что я злюсь, что он не попросил помощи! Что в его голове не было мысли о том, что даже лишившись отца, он всё ещё под защитой в своей стае! И что никто не вбил ему эту мысль в голову! Боги… — глубоко втянув воздух, бета фыркнул и потёр нос. Запах раскаяния забивал ноздри и нервировал слизистую. Хотелось куда-нибудь уйти. — Иногда я так расстроен из-за того, что мой альфа такой трус, Дерек… Хотя ты не единственный трусливый альфа здесь, хах…
— Ты так говоришь, но мы все помним как ты был готов накинуться на него тогда, на поляне. И я ничуть не верю, что ты забудешь своё заключение в холодильнике. Твои слова — полное лицемерие, Айзек… — Скотт, наконец, перестаёт притворяться, что всё ещё тренирует Лиама, и поворачивается к чужому бете лицом. Его глаза прищурены, в них читается презрение.
