— Ясно… — Мальчишка кивнул и отвернулся. Как только вышел за дверь и закрыл её за собой, плечи его тут же поникли, а брови нахмурились. Непроизвольно с языка сорвался тихий шёпот: — Спокойной ночи, волче…

Из-за стены раздалось приглушённое, будто шорох:

— Спокойной ночи, Стайлз.

Именно в этот момент, он начал понимать, что ему нужно многое обдумать. Начиная от странного, похоже, неравнодушного, поведения Дерека до своих собственных чувств и эмоций…

Выкинув коробки, Стайлз поднялся к себе и, сбегав в душ, лёг в постель. На часах было одиннадцать вечера.

Как только его голова коснулась подушки, а глаза закрылись и мысли расслабились, вернулся Лис.

Стайлз так и не успел что-либо обдумать.

×××

========== Истязания. ==========

×××

Он слышит негромкий стук в дверь, будто из-под толщи воды. Напоминает звук забиваемых в неподатливую почву свай.

Негромко зашипев, Стайлз пытается открыть глаза, но веки слиплись от высохших на них слёз. Нервно сжав руки в кулаки пару раз, он выкручивает запястья, изгибается на кровати и из последних сил стремиться на миг вернуться себе контроль, чтобы попросить помощи…

Горло вмиг сжимают невидимые руки, и из уже открывшегося рта вырываются лишь приглушённые хрипы.

Он дёргается. Вправо. Влево. Пытается пошуметь, чтобы хоть как-то привлечь внимание гостя, находящегося с той стороны двери.

« — Даже не думай, Стайлз, мы же с тобой ещё не закончили нашу маленькую беседу… Будет так невежливо с твоей стороны покинуть меня или отвлечься на кого-то ещё.»

Этот голос в его голове привычен до зубного скрежета. И до зубного скрежета чертовски раздражающ.

Такой мягкий и тягучий. До адских мук спокойный. Пронизанный лёгкой хрипотцой и невысказанным обещанием, что скоро, уже вот-вот, все страдания кончатся.

Стайлз пытается сглотнуть, но не получается. Чьи-то руки давят на кадык, он задыхается, начинает кашлять.

— Стайлз, у тебя всё в порядке? Будешь завтракать? — Гар, так и не услышав ответа после первого стука, стучит ещё раз, настойчивее.

Мальчишка на постели дёргается. Сжимает собственное горло сильнее, но всё-таки пытается хоть чуть-чуть приподняться. Не оставляет надежды, что у него получится…

« — Ты же знаешь, как я чертовски ненавижу невежливых людей, мальчик мой…»

Лис тихо цокает, и парня выгибает от скручивающей что-то внутри боли. Руки ослабляют захват, и он еле узнаёт собственный, но такой чужой голос…

— Проваливай, Гарольд. Не до тебя сейчас!

Тишина, а затем шаги. Его надежда на хотя бы обезболивающее растворяется будто в серной кислоте.

« — Так… На чём мы остановились?»

Стайлз резко передёргивает, а затем начинает трясти в эпилептическом припадке. Он почти задыхается своей же слюной, пеной и языком, что заткнул дыхательные пути.

В самый последний момент, уже теряя остатки себя, мальчишка падает с постели. На грудь. Удар головой о пол мгновенно окончательно вырубает его.

Будучи уже без сознания, он ещё некоторое время ловит ртом воздух, пытаясь надышаться.

Будто полумертвая рыбёшка, выкинутая из-за собственной дурости на сушу…

Если бы он мог, — был самим собой, например, а ещё лучше, если и в своём сознании тоже — то, наверное, поблагодарил те высшие силы, — будь то Господь, Будда или сам Один Всеотец — за эту небольшую передышку. Потому что ночь, состоящая из пыток, когда ты пытаешься остановить самого себя, пускающего себе кровь, или прижимающего подушку к лицу без возможности дышать, или берущего ножницы, чтобы выколоть себе «такие прелестные, но чертовски ненужные» глаза…

Такая ночь может измотать кого угодно. Что уж говорить об обычном запутавшемся и потерянном подростке.

×××

—…боже, ты совсем с ума сошёл! Ну-ка, давай, очнись!

Его легонько хлопают по щекам, а затем под приподнятое веко ударяет свет.

Стайлз дёргается, тут же приходит в себя, стонет и пытается назад закрыть глаз.

— Тише, тише. Это всего лишь я. — Гарольд убирает фонарик и вздыхает. Быстрым мягким движением протирает чужие покрытые бледно-зелёной высохшей слизью веки с помощью влажной тряпицы. — Ты, блять, что вообще сделал, Стайлз?

— Я… — горло дерёт нещадно. Он сглатывает и тут же дёргается всем телом набок, чувствуя рвотный рефлекс и не имея желания облевать себя же. Быстро сориентировавшийся травник поддерживает его под грудь.

Вернувшись через пару секунд назад, на спину, и, почувствовав бортик стакана у губ, а чужую руку под головой, он приоткрывает рот. Пьёт жадно, будто в последний раз.

— Дай… Мне сек… Секунду… — откинувшись назад, Стайлз поднимает руки, чтобы провести ими по волосам, но ничего не выходит. Резко распахнув глаза, тут же сощурившись от дневного света, он приподнимает голову и видит, что его за запястья привязали к постели. А ещё его руки полностью, по локоть, покрыты засохшей кровью. Также как простыня и одежда. — Зачем ты… Ты привязал…

— Когда, полчаса назад, я всё же решил ещё раз проверить тебя, и в этот раз подёргал ручку, дверь оказалась не заперта. — Гарольд снова подаёт ему стакан и помогает напиться. — Ты валялся на полу, в какой-то пене и собственной блевотине… Ах, да! Ещё везде была просто куча крови. Какая-то подсохшая, какая-то нет…

Травник поджимает губы, со стуком возвращает стакан на тумбочку и смотрит на прикрывшего глаза Стайлза. Тот шумно дышит и беспрестанно облизывает сухие губы.

— Что произошло? Стайлз, расскажи мне, иначе я пойду к этому выродку, потому что я просто ума не приложу, что…

— Заткнись, — он резок, немного груб и чёток. Открыв ясные карие глаза, Стайлз сглатывает, одна из его рук резко дёргается. — У нас пара секунд. Не перебивай…

« — Я… Я, кажется, ненадолго вырубился вместе с тобой. Ну, что ж… Мы остановились на твоём нежелании делиться со мной кое-чем, да, мой мальчик?..»

— Ах, ты ж! — он резко дёргается вперёд, садиться, а затем падает назад, ударяясь затылком о подушку, и с рычанием изгибается на постели. — Бляять!

— Стайлз! — Гарольд прижимает его к кровати и быстро проверяет узлы на верёвках, стягивающих тонкие запястья.

— Не трогай… Дерека! Это всё… Всё я. Я сам… — мальчишка мотает головой из стороны в сторону, из его глаз снова текут слёзы. — «Давай, мальчик, расскажи мне, зачем ты снова предал меня, а? Мне уже порядком надоели эти сказки о паническое атаке, так что советую тебе быть честным в этот раз.»

Гарольд отшатывается. Его глаза округляются.

Раньше Стайлз никогда не подпускал его во время окончания действия таблеток и, поэтому сейчас, когда в одну секунду с ним говорит мальчишка, а уже в другую Лис, который обращается даже собственно и не к нему, становится немного страшно…

Будто в первый раз на экскурсии по психиатрической клинике.

— Гар… Гарольд! Мне нужно… «Чтобы ты убрался отсюда прямо сейчас, иначе я заставлю тебя выпотрошить себя, а затем сожрать собственные потроха!» — на последней фразе Стайлз ощеривается клыками, снова садится и рычит прямо травнику в лицо. В его горящих ярко-оранжевых глазах, будто языки адского пламени. — Гарольд! Обезболиваю… «Убирайся, мальчишка! Последний раз предупреждают!»

Он вскакивает. Опрокидывает стул, но даже не замечая этого, почти бегом несётся к двери.

— Обезболивающее! Гарольд! — эти слова догоняют его уже на середине лестницы. В следующий момент по дому разносится нечеловеческой вопль боли.

Похоже, сейчас днём, почти в полдень, Лис решил не сдерживать подвластное ему тело.

Похоже, сейчас он не будет препятствовать крикам Стайлза.

×××

« — Я сожгу твои мозги, Стайлз, если ты не расскажешь мне то, что я хочу знать… Я сожгу их, и ты останешься безвольным овощем… Ты…»

— Тшш… — чужой шёпот прорывается в вязкое расплывшееся сознание и помогает чуть-чуть сконцентрироваться, отрешиться от боли… Стайлз чувствует лёгкий укол в плечо. — Вот так. Тихо…

Гар прижимает ватку, что резко пахнет спиртом, к ранке и проводит рукой по чужим волосам. Глубоко вздохнув, отложив ватку к десятку таких же, на тумбочку, он переворачивает прохладную влажную марлю на чужом лбу другой стороной и откидывается на спинку стула.