Неспешно они достигают самого порога, но вдруг Локи оборачивается. Хочет вскинуть руку, да выстрелить, но замирает. Спрашивает:

— Мне выстрелить?..

Это не его стычка. Это не его противник. Тор имеет право на то, чтобы распорядиться количеством мучений, предназначенным своему врагу. Локи считает, что это справедливо.

И Тор тоже.

Он говорит:

— Нет.

Они медленно идут дальше.

Это не жестокость, лишь реалистичность. Реальность. Если ты делаешь кому-то больно, ты должен понимать, что сейчас/позже/через несколько лет весы уравняются. И все будет честно.

Всегда и до самого конца.

Когда они выходят, — минут тридцать спустя, потому что пару раз Тору становится плохо, и он буквально выхаркивает свои лёгкие от боли/остаточного страха/усталости, — Сэм уже внутри, посреди первого этажа. Вместе с одной из частных карет скорой помощи и парой подручных медиков.

Только увидев их, они тут же оказываются рядом и укладывают Тора на каталку. Но никуда не везут. Это полевые условия и тут нет места медлительности, да жалости.

Тем более это все же слишком опасно, да и глупо. Сэм справляется на раз два. Локи все это время держит ладонь Тора.

Пока друг обрабатывает ожог и несколько чисто случайных царапин, пока зашивает несколько неслучайных порезов, пока делает жесткую повязку на ребрах, пока проводит стандартный осмотр… Локи отзванивается Одину и отчитывается. Не удивляется, слыша пару коротких, благодарных, хоть и сухих слов.

Также не удивляется и слышащий их из уст самого Локи Тони. Он сообщает, что обзвонил всех, а заодно забронировал им люкс в одном из лучших отелей этого города на следующие пару дней/недель.

Тора перевозить куда-либо слишком далеко сейчас было бы глупо.

И это, эта бронь, имеет смысл… В тот вечер Локи осторожно поит его чаем и шепчет о том, что теперь все в порядке. Тор просто обнимает в ответ и пытается сделать вид, что это не из его глаз текут остаточные испуганные слезы.

~•~

После того случая, когда раны, — только лишь физические, не надо обольщаться, — затянулись, они все же ещё долго не могли просто забыть об этом. Тор, вопреки ожиданиям не стал поникшим или депрессивным…

Он стал буквально ходячим часовым механизмом. Вновь. Дурацкое клише.

Неспешно идя по коридору в сторону «переговорной», Локи передергивает плечами, вспоминая те времена. Тогда казалось, что они натуральные и самые настоящие враги, потому что ни минуты не проходило, чтобы Тот не нагрубил ему, не унизил его или не сделал что-либо ещё. Не руками или действиями, лишь словами, но…

И их было достаточно.

Казалось весь окружающий его мир превратился в бесконечный круг ада. Тор был зол, Тор поносил его, Тор будто бы возненавидел его.

Локи довольно долго терпел. Он мог понять и ту травму, что осталась в чужой душе, он мог понять и постоянное напряжение, постоянную нервозность, но все же…

~•~

— Господи, какого черта ты такой жалкий, а?! Истеришь, будто баба, Локи! — Тор кривится в отвращении и продолжает собирать вещи. И продолжает, продолжает, продолжает…

Будто бы прошлой командировки ему не хватило, ей богу!..

Локи стоит, смотрит на него и понимает, что устал выслушивать это. Руки с каждым днём опускаются все сильнее, он не может сосредоточиться на работе, на себе, на всем, что окружает.

И Тор не помогает этому. Кажется, он лишь пытается выгнать его, да побыстрее и…

— Постарайся не сдохнуть пока меня не будет, ладно. — Тор выпрямляется, оборачивается, продолжая говорить: — Я не хочу вернуться и ещё и занимать похоронами, так что…

Отзвук пощечины заглушает кровь, шумящую в ушах. Ладонь почти сразу взывает, щека Тора тут же наливается краснотой. И он наконец замолкает. Затыкается, будто по щелчку.

И смотрит так ошарашенно.

Локи требуется время, чтобы начать говорить. Сейчас бы спрятаться под одеялом, да переждать боль, что прогрызает дыру, но… Он не может. Не имеет на это права. Он знает, что нужен Тору будто воздух сейчас и всегда, а то, что происходит…

Локи знает, что его парень все ещё не чувствует, что вернулся из Швейцарии. И это самое дрянное, что только может быть.

Игнорируя накатывающиеся слёзы, наконец, собравшись с силами, Локи чётко и ясно спрашивает:

— Ты хочешь, чтобы я ушёл?

В смысле насовсем. В смысле навсегда.

Вопрос простой. Ответа всего два.

Тор потрясенно приоткрывает рот и запинается. Не может ответить. И он выглядит таким пораженным/потерянным. Будто бы, наконец, просыпается.

— Нет, я… Я же… — его голос прерывается, хрипит и булькает. По щекам уже катятся слёзы. Локи не сдвигается с места и ждёт. Он не сделает и шагу, пока Тор все-таки не скажет, что чувствует на самом деле. — Чёрт, солнце, я же… Я же жить без тебя не могу… Я… Прости меня, солнце, я…

Мягко улыбнувшись, Локи делает шаг и берет его лицо в свои ладони.

— Все в порядке, колючка. Все в порядке, слышишь.

Тор мотает головой, зажмуривается и прижимает его к себе, будто бы маленький мальчик мягкую игрушку, которая должна спасти его от всего. От всего-всего.

~•~

Он кивает стоящему на посту Клинту, а после ждёт пока тот закует его в наручники, скреплённые довольно длинной цепью. Затем тот открывает перед ним дверь.

Комната, — длинная, поделенная вдоль прозрачными стеклянными перегородками, —

была заполнена не полностью. То там, то тут сидели заключённые и негромко переговаривались со своими родными и друзьями.

Это действительно был Тор. Он сидел, уже держа у уха трубку, и на его лице определённо была написана хмурая, ближе к дождливой, «погода». Медленно натянув ухмылку победителя, Локи подошёл, отодвинул стул чуть подальше, а затем опустился на него. Широко расставил ноги, откинулся на спину, переплел руки на груди.

О, он мог бы и не разыгрывать весь этот цирк, но Тор был виноват сам. Это он уехал. Это он сбежал, будто крыса, под покровом ночи.

А теперь их разделяла стеклянная перегородка. Стеклянная перегородка и ещё куча бумажной волокиты, ограждений, да стен.

И в этом был виноват только лишь Тор.

Локи знает, что у него не больше десяти минут, но все же он не берет трубку сразу. Заинтересованно разглядывает «брата»/любовника/парня/мужа и чуть прикрывает глаза, чувствуя как возбуждается. О да, это самая грязная игра на его памяти, но член твердеет, и Локи действительно не собирается что-либо с этим делать.

У них не осталось правил. Между ними не осталось преград. Не этих, дурацких тюремных или общественных, скорее духовных/душевных.

Они оба сироты. Тор пытается притворяться правомерным гражданином, но раз-два в месяц все же вытаскивает его из передряги под огнестрельным шквалом смертельных пуль. Он сам же уже давным-давно не пытается, а лишь делает то, что хочет, либо же то, что считает нужным.

Чаще всего обе эти позиции совпадают, но… Как говорится, раз на раз не приходится.

И вот он сидит, лениво облизывается, а затем опускает ладонь на пах и проводит кулаком по члену сквозь ткань робы. Закусив губу, он зажмуривается и запрокидывает голову. А затем приоткрывает один глаз.

Тор смотрит так, как может смотреть лишь он один. В его взгляде смешивается злость, голод, агрессия и эта чертова нежность и… Экспрессия.

Локи пережимает основание и ухмыляется шире. А затем тянется за трубкой.

Та, немного прохладная, ложится в руку неожиданно привычно. Но Тор не начинает орать на него, не произносит ни слова. Просто ждёт.

Локи никогда не скажет этого вслух. Локи позволяет себе думать об этом очень и очень редко.

Но Тор действительно его личная, цепная псина. Его ищейка. Его бойцовская сучка.

Он слушается его. Он защищает его. Он перегрызет глотку любому за него.

Поводок короток, Локи уже давным-давно намотал его на кулак, но все же сдерживать Тора не так просто, как может показаться. Он — все ещё буря. Он — все ещё шквал эмоций, чувств и смесь необузданный стихий.