Один единственный миг.

Он удавит себя собственными руками, если хотя бы подумает о том, что хотел бы вернуться туда. Хотя бы подумает, что хотел бы вернуться и спросить о многом.

Он удавит себя, но… Кому нужна ложь, если рядом с тобой лишь ты?..

« — На самом деле еще не факт, что именно я твой отец… Ты свои глаза видел? Видел. — он задает вопрос и сам же на него спокойно отвечает, не дожидаясь кивка от ребенка. Тихо продолжает: — Я надеюсь, что когда-нибудь смогу поджечь их, чтобы насладиться зрелищем тлеющей зелени… — Локи хмурится, немного не понимая. Смотрит в упор. Лафей говорит: — И нет, я тебе ничего не должен. Совсем ничего. Так же как и ты ничего не должен мне. Это все иллюзия, мой малыш… Хочешь чего-то расположения — делаешь, а не хочешь — не делаешь. Будь добр, не захламляй свою голову. Там и так много дерьма и пустоты…»

Тогда ему было четыре и оскорбления, угрозы, вся эта жестокая мишура, еще не воспринимались так остро и осознанно, как позже. Буквально на месяцев восемь-десять. Позже.

И он идет по вечернему городу, идет по самым темным переулкам и улочкам. Шатается под мутными, близорукими фонарями почти до полуночи.

Как жалкий, ободранный и бездомный пес… Отличие лишь в том, что он не скулит, обдирая когтями дверь родного дома.

Отличие лишь в том, что у него нет дома, дверь которого он мог бы ублажать своим скулежом.

Ноги сами приносят его в «Щит и меч». Глубоко за полночь, уже в несбывчивом завтра, промерзнув и душой, и телом, он как вор пробирается через задний вход, крадется по коридорам.

Трупный запах окатывает чуть ли не с самого порога. Локи кривится, закрывает за собой дверь черного входа и бесстрашно идет внутрь.

Нос не закрывает.

Фьюри полулежит все в той же мертвой позе у стойки для стрельбы. За его спиной, на деревянной стенке красные засохшие подтеки мозгов/мозговой жидкости/крови.

Локи смотрит на это блекло и как-то безучастно. Пару секунд стоит где-то в центре этого большого тира, а затем вздохнув, принимается за дело.

Для начала включает вентиляцию и снимает куртку. Каморка все такая же, какой и была раньше. Потрепанные, обтертые стены, с рваными обоями и грязным полом, потолки, объятые полукружиями плесневелых подтеков… Ничего лишнего здесь нет, все только для работы: у одной стены стол, высокое кожаное кресло, у противоположной — шкаф с кучей ящичков и дверц. Он перрывает их все: все ящики стола, все ящики шкафа…

Пакеты для мусора и пакеты для трупов находятся не сразу. По ним, по пыли на них, хорошо видно, что последнее время в мире наркоторговли и продажи оружия было затишье.

Так вот пакеты… Они находятся чуть погодя, а еще раньше он находит ящик с наркотой. Замирает.

Морфий, крэк, марихуана, кокаин, ЛСД, и дальше, и дальше, и дальше…

Во рту пересыхает. Он пытается сглотнуть вязкую, кислую слюну, но выходит мягко говоря плохо.

Конечно же, мальчишка все еще помнит, какого это. Он помнит как сначала самую капельку больно, — от того как иголка входит под кожу, как она входит в вену, — а потом постепенно становится совсем-совсем не больно.

Становится спокойно и тепло. Всегда тепло.

Он помнит и знает, что держит над собой контроль. Держит себя на такой толстой цепи, что корабельная цепь тихо курит в сторонке.

Но он также знает, что прямо сейчас его руки медленно опускаются. И в прямом, и в переносном смысле.

Пальцы пробегаются по пакетикам, по верхушкам колбочек… Те звонко смеются, манят, обещая успокоение…

Он не может понять, что чувствует, что ощущает. Не может понять, кем является.

Перед глазами все еще его же бледные пальцы, что выдергивают штекер из розетки. Затем выключающиеся аппараты и Лафей, что бьется в предсмертных конвульсиях.

Он просто не знает, как быть теперь, ведь… Ненависти в его душе больше просто некуда деваться. А вот вдруг появившейся горечи деваться есть куда.

На самом деле нет.

На самом деле он не знает.

Его отец — его проклятье и его последняя ниточка. Его отца больше нет и значит теперь он взрослый.

Теперь он один.

Но Локи не готов. Он готов ненавидеть, но жить с иллюзией одиночества. Он готов желать смерти и мотаться по «семьям», при этом помня что именно есть где-то там за решеткой.

Но он не готов выходить во взрослую жизнь с этим смятением внутри себя, с этой потерянностью и полным отсутствием себя самого. Он просто, просто…

Ящичек с хлопком закрывается. Он поднимается с корточек, подтягивает джинсы и передвигается дальше, просматривая другие.

Отчаянье не настолько огромно пока что. И горечь… Горечь он пока что может просто сплевывать.

Так вот, найдя пакеты, мальчишка упаковывает труп и кое-как дотаскивает до заднего двора. Прикосновения к холодной коже не вызывают омерзения или рвотного рефлекса. Прикосновения к лопате не вызывают ничего так же.

К его счастью забор довольно высок. К его счастью домов рядом почти нет, лишь низкие частные магазинчики и склады.

Он не знает сколько на часах времени, когда выбирается из вырытой ямы, — несколько раз поскальзываясь и падая на дно, а затем вновь поднимаясь, продолжая лезть, — и скидывает туда Фьюри. Он не знает сколько на часах времени, когда притоптывает землю и устало выдыхает.

Он не знает сколько на часах вре…

— Светает… — скинув лопату где-то у входа, Локи оборачивается напоследок и шепчет сухими, осыпающимися прахом, губами. Безразлично фыркает.

К моменту его возвращения и тир, и кабинет Фьюри уже проветрились. Никаких следов трупа, — потому что он выскреб все собственными руками — больше нет.

Какой-то частью мозга понимая, что нужно выспаться, Локи отправляется на поиски матраса. В итоге находит еще и душ, и целую каморку с какой-то одеждой и потрепанным, покрытым пятнами постельным бельем.

Медленно раздевшись в миниатюрной ванной, он избегает смотреть в зеркало и быстро моется. Вода не приносит осознания или успокоения, но от нее и не требуется.

Он концентрируется на плесени в уголках душевой кабинки, на потрескавшейся плитке, на редких тараканах, бегающих из угла в угол.

Он концентрируется, и мысли о страхе, о тревожности, о потрясенности отходят куда-то прочь.

Вода прохладная и немного ржавая, но он не жалуется. Одевается в свою же одежду, подхватывает постельное белье и возвращается в кабинет. Как только голова касается застеленного отвратительно грязной простыней матраса, он вырубается.

+++

Проходит пара дней, прежде чем он понимает, что нужно выйти и купить еды. Купить еще каких-нибудь вещей.

К этому времени тело уже довольно слабое. Ему трудно даже дышать, не то что двигаться.

Глаза все чаще стреляют в сторону ящика с «тем самым»… Он пытается держаться.

В заднем кармане джинс его кредитка, но чтобы снять с нее нужную сумму, Локи уезжает на другой конец города. Долго ищет банкомат в каком-то захолустном, спальной районе, а когда находит, действует довольно быстро.

Снимает деньги. Забирает их. Выбрасывает сломанную карту в мусорку.

Убраться из того района и вернуться в свой труда не составляет.

Ему иррационально кажется, что его будут искать.

Нет. Не так.

Он иррационально надеется, что его будут искать. И довольно рационально верит, что не найдут.

В круглосуточной магазинчике на заправке, он покупает себе еды на пару недель вперед и несколько одноразовых сим-карт. Локи не то чтобы собирается кому-то звонить, но…

По пути домой, он каким-то образом забредает в книжный магазин и спускает оставшиеся деньги на десяток недорогих книг в мягких обложках.

Почти что счастливый он возвращается назад в «Щит и меч», в кабинет Фьюри со старым неудобным матрасом у одной стены, и кучей наркоты в шкафу у другой.

+++

Все свое время он либо спит, либо читает. На улицу выходит лишь ночью и то «выходит», слишком громко сказано.

Просто сидит на пороге, на заднем дворе, и курит. Пытается считать звезды, когда небо оказывается не слишком затянуто облаками.