— Над тобой у меня власти нет, но над теми, кто дорог тебе, я властен. Не забудь оставить ночью включённым свет, чтобы видеть, как я принесу тебе их головы в своей пасти.

Тон, будто расплавленный обжигающий металл. Он прокатывается по его коже, Локи вздрагивает, покрывается мурашками.

Колсон открывает дверь. Внутрь не заходит, надевает на него наручники прямо там, на границе с комнатой. Уже выходя, Локи кидает:

— Твои угрозы — детский лепет. Пройдёшь сквозь меня, тогда и поговорим.

Дверь за ним закрывается с характерным скрежетом. Изнутри раздаётся звук опрокинутого стола.

+++

Колсон спокойно и неспешно ведёт его по коридорам. Молчит.

Скорее всего он слышал всё, что кричал или говорил Лафей. Слышал всё, что говорил он сам. Но по идее это не имеет значения, ведь они с Колсоном даже не друзья. Возможно, сотрудники, он ведь тоже работал на Фьюри, но… Бывшие сотрудники.

Где-то там, далеко-далеко, его «босс» гниёт и позволяет сжирать своё тело паразитам. Это его расплата. Его наказание.

У Локи нет синдрома «Бога головного мозга». Это не какая-то вселенская кара или святое возмездие. Мол, ты получил по заслугам, потому что был таким плохим мальчиком, Фьюри!.. Конечно же, нет. Мужчина просто предал его. Отец всегда учил, что предавший один раз, предаст и во второй.

Да-да, иногда бредни его отца были не такими уж бреднями. Примерно на десять процентов от всего времени.

Они выходят на небольшой перекрёсток коридоров, и Колсон сворачивает в противоположную от нужной им сторону. Локи напрягается, но виду не подает.

В той стороне только выход на спортивную площадку, да раздевалки с душевыми. Может он решил дать ему сходить в туалет?..

Было бы лучше, выпусти парень его на улицу. Свежий воздух сейчас пришёлся бы как нельзя кстати. Его тело всё ещё было слишком напряженно, тошнотный ком стоял в горле.

Дойдя до конца коридора, Колсон открывает левую дверь и пропускает его в небольшую раздевалку перед выходом на улицу. Локи чуть прищуривается, смотря, как уверенными движениями тот вставляет ключ, а затем открывает вторую дверь, отделяющую их от мнимой «свободы». Спрашивает:

— У вас не будет проблем?..

— Не беспокойся, это приказ непосредственного начальства.

Его лицо пустое. Взгляд прямой и спокойный.

Локи не видит никакого страха, усмехается. Колсон выглядит, как человек, не боящийся ничего, в том числе психопатов. У него, видимо, есть своя жизненная позиция, цель и своё мнение на всё, что сейчас происходит.

Это вызывает у него благосклонную полуулыбку.

Выведя его на мягкое покрытие, выведя его на улицу, парень снимает наручники и уже разворачивается назад к выходу, как вдруг замирает. Говорит:

— То, что ты делаешь, заслуживает уважения. Не сдавайся.

Мальчишка может и хочет что-то ответить, но не успевает. Дверь за полицейским закрывается, поворачивается ключ.

Он качает головой, улыбка меркнет, стирается. Он медленно переставляет ноги и бредёт к столам, стоящим чуть поодаль, ближе к ограде.

Ночь прохладна и звёздна. Она блестит, переливается сотнями ярких точек на небосводе и тихим шорохом ветра оглаживает его сгорбленные плечи. Распрямить их ей не под силу, но немного ослабить давление всё же получается. Он забирается с ногами на лавку и садится край стола. Затем медленно опускается на него спиной, подкладывает руки под голову.

По сравнению с площадью деревянной поверхности он маловат. По сравнению с площадью всей площадки — крошечен. Небольшая оранжевая полоска на тёмно-зелёном, вытертом покрытии. В этих потёмках столов даже не видно, если смотреть сверху.

Что он может сделать против целого мира?

Колсон говорит: «Не сдавайся».

Что он может сделать против своего отца?

Лафей говорит: «Они будут моим вечным, неизменным трофеем».

Что может сделать, чтобы спасти свою жизнь… Чтобы спасти жизни тех, кто ему дорог…

Теперь уже изворачиваться и скрываться бесполезно. Оказывается, те чувства, те привязанности, что он испытывал, прячась под маской, всё это время, каким-то образом закрепились и в его душе. Раньше такого не было.

Терять тех, кто якобы был его друзьями, не хотелось. Не хотелось, чтобы их также потеряли и те, кому они были дороги.

Он всматривается в звёзды над своей головой так сосредоточенно, будто пытается увидеть ту самую мудрость, что поможет ему.

Завтра слушание. И скорее всего там всё тоже куплено.

Он начинает считать. Доходит до сотни и обнуляется. Начинает заново.

Вот бы в жизни можно было обнулиться также. Раз и вот ты уже новорождённый. Твои глаза карие, твой отец любит тебя, а твоя мать жива.

Если бы…

Где-то далеко-далеко завывает сторожевой пес. По вою понятно, что он при смерти. Локи лежит, прикрыв глаза, прислушивается, а затем медленно садится.

Вглядывается в широкое бесконечное поле, что за оградой. Точнее за двумя. Тюрьма, как-никак всё же.

Попытка разглядеть собаку глупая и бесполезная, но он всё же смотрит. Там, на свободе, темно и пустынно. На многие-многие мили.

Пёс застревает на одной ноте и вытягивает её до ужаса долго. У него сердце сжимается от боли. Хочется, чтобы кто-нибудь уже убил этого беднягу и прекратил его мучения.

Хочется, чтобы кто-нибудь уже убил его и тоже… Прекратил мучения.

Вокруг всё ещё пустынно, относительно тихо. Он не знает, зачем он здесь, возможно, чуть позже кто-нибудь придёт за ним, что-нибудь скажет.

На площадке темно, ни один фонарь не горит, и свет доносится лишь из-за угла от другого яркого источника. Мальчишка ложится назад, зажмуривается.

Далёкий вой обрывается неожиданно. Он слышит отзвук выстрела, слышит эхо чужой смерти.

Когда позади раздаётся грохот открываемой двери, Локи вздрагивает. Медленно садится, но не оборачивается. Звук такой оглушительный в уже давно наступившей тишине, что по его коже бегут мурашки.

Ветер мягко оглаживает его щёки и целует в лоб, успокаивая. Беннер шуршит пачкой сигарет. Подходит, встаёт напротив, загораживая вид на тьму за тюремной оградой.

Негромко спрашивает:

— Будешь?

Локи не отказывается. Даже если бы хотел, не смог бы. Тревожность любовно обнимает его поперёк талии, холодит кожу своими липкими прикосновениями и вздрагивает каждый раз, когда на неё накидывается лёгкий поток воздуха, защищая его.

— Было бы неплохо. Можно две?..

Мужчина кивает, подцепляет пару сигарет. Мальчишка чуть смущённо добавляет:

— Точнее три…

Брюс вздыхает и качает головой. Не от того, что ему жалко. От того, что Локи губит себя и никак не хочет с этим бороться.

Конечно же, губит не так целенаправленно, как его отец, но всё же…

Он прихватывает губами кончик сигареты и берёт у куратора зажигалку. Две других пока откладывает рядом, на стол.

Никотин попадает в лёгкие, он зажмуривается и выдыхает. Опирается локтями на колени.

— Это было пугающе, честно. Я раза четыре хотел тебя оттуда вытащить, — Беннер затягивается тоже, выпускает дым вверх. Напряжённо приглаживает волосы. — Ты как только вышел, он тут же стол перевернул, а затем снова стул в стекло со всей дури кинул. Я действительно думал, трещина появится.

— Нормально, — Локи фыркает, ничему не удивляясь.

Этот кретин и в его шесть лет, был таким же, так что… Привычно.

— Я боялся, как бы он тебя…

— Неа. Не тронул бы. Точно не тронул бы, — мальчишка качает головой, лениво стряхивает пепел, постукивая кончиком пальца по бумаге. — Во-первых, свидетели… Раньше он меня всегда избивал за закрытыми дверьми. То, что две недели назад случилось, вообще странно. Если бы я на него тогда не кинулся, он бы меня и пальцем не тронул. Увёл бы тихо, и всё. А вы стояли бы сейчас не здесь; в полицейском участке точно, и всё ещё пытались бы меня найти, мистер Беннер, хах…

Это отчего-то вызывает полуулыбку. Мужчина лишь качает головой. Говорит:

— По поводу глаз… Даже не знаю, спрашивать или нет, было ли это шуткой.