Ещё через несколько минут становится неуютно. С одной стороны, ощущение, что я нахожусь в комнате один, но с другой — чувствую постороннее присутствие. Как будто кто-то спрятался за занавеской и ждёт удачного момента, пока я отвлекусь, чтобы напасть со спины.

Прочищаю горло, сглатываю и негромко зову:

— Соби.

Но в ответ всё та же тишина. Больше всего ненавижу, когда мне не отвечают. На игнор похоже.

— Соби! Что происходит?!

Вместо ответа щёлкает задвижка. Агацума медленно выходит из ванной, на ходу застёгивая пуговицы рваной окровавленной рубашки. Кончики его волос мокрые, очки торчат из нагрудного кармана.

— Всё хорошо, Сэймей, — ровно сообщает он, не глядя на меня. Слишком ровно. — Ты в порядке?

— Я-то — да. А ты зачем опять нацепил эту рванину?

— Я отдал пиджак для Хироши, — немного извиняющимся тоном напоминает он.

— Мог бы попросить что-нибудь у меня, чтобы дойти до своей комнаты, — внимательно изучаю его, прищурившись. — У меня точно завалялась пара старых футболок.

— Не стоит. Спасибо. Я тебе ещё нужен?

Соби наконец встречается со мной взглядом, и что-то мне во всём этом не нравится. Боя как такового не было, но Боец всё-таки получил урон. Да к тому же спас мне жизнь. Как по мне, так самое время попроситься остаться на ночь. Силой я с ним, понятное дело, делиться не буду, но посидеть у постели мог бы позволить. А Агацума почему-то хочет поскорее смыться. В чём дело-то?

— Как твоя рана? — спрашиваю я, чтобы хоть что-то спросить.

— Я ведь сказал, что всё хорошо.

Несколько секунд мы молчим, глядя друг другу в глаза. Соби наконец опускает голову.

— Нужно узнать, поймали ли Дайчи. Уверен, что поймали, но если нет, то тебе опасно выходить отсюда до утра.

— Пытаешься слинять к своему Ритсу? — пытаюсь бросить это презрительно, но выходит с ноткой горечи.

— Нет! — Соби распахивает глаза, но тут же, смутившись, отводит. — Я думал узнать об этом у коменданта или охраны.

Похоже, я всё-таки ошибся. Агацума не собирается сбегать, и к Ритсу тоже сейчас идти не намерен. Наверное, инстинкты Бойца заставляют его полностью обезопасить Жертву.

— Ну ладно, — киваю я. — Иди узнай.

Я не уточняю, куда он отправится потом: к себе или вернётся сюда. Мне это не должно быть интересно. В конце концов, не я пострадал и не мне требуется регенерация.

— Хорошо.

Соби кивает и идёт в прихожую. Только двигается при этом как-то странно, боком что ли, как краб. И старательно придерживает порванное место на рубашке, которую я всего час назад так бесцеремонно с него содрал. Непонятно, как он вообще умудрился завернуться в этот кусок драной тряпки.

Продолжаю следить за ним из кресла и подмечаю ещё кое-что. Обычно он просто нагибается, чтобы обуться — так быстрее. Но сейчас осторожно садится на корточки, продолжая держаться за рубашку, и скрючивается в три погибели, пытаясь зашнуроваться одной рукой.

Что это ещё такое? Его что, ранило куда-нибудь ещё, или рана оказалась серьёзнее, а он молчит? А что он ещё может стремиться от меня спрятать?

Наконец справившись с ботинками, он распрямляется и, не поворачиваясь ко мне спиной, левой рукой нащупывает ручку двери. Что, вообще-то, жутко неудобно, если учесть, что ручка находится справа. Тут я уже не выдерживаю. Вскакиваю из кресла и шагаю ближе.

— Ну-ка, постой.

Он даже вздрагивает, поднимает голову, затравленно глядя на меня, и неловко прислоняется плечом к стене.

— Да, Сэймей?

Внимательно прищуриваюсь.

— Подойди сюда.

Происходит явно что-то не то, потому что он не двигается. А вместо выполненной команды я получаю вопрос:

— Зачем?

Ну всё. Тут явно что-то нечисто. И даже очень.

Сложив руки на груди, усмехаюсь, даже не думая раздражаться на него за неповиновение.

— Потому что я так сказал. Подойди ко мне.

Сжав губы, Агацума отлипает от стены и делает два осторожных шага навстречу. Я бы мог списать его скованные движения на рану или слабость, но сюда-то он шагал вполне бодро, ещё и меня, как ребёнка, за руку тащил.

— Ближе.

Помедлив, Соби делает ещё один маленький шаг.

— Покажи рану.

Он удивлённо смотрит на меня пару секунд, но потом послушно оголяет плечо, демонстрируя полотно пластырей чуть повыше ключицы. Очень интересно. То по стеночке ходит, что-то явно утаивая, то с готовностью обнажается. Спрашивать в лоб, конечно же, глупо. Всё равно ничего не выйдёт.

— Сними рубашку, — говорю я, не придумав ничего лучше.

И вот тут меня ждёт сюрприз…

Глаза Соби широко распахиваются, зрачок сжирает половину радужки, он странно дёргается, как будто я тянусь к нему с ножом. Хотя я даже не пошевелился.

— Сними рубашку, — повторяю я уже тише. — Это приказ.

Его руки неуверенно тянутся к верхней пуговице, дыхание становится шумным. Даже себе не хочется сознаваться, но сейчас его поведение меня не на шутку пугает.

— Зачем, Сэймей? — слышу я сиплый бестолковый вопрос.

— Затем, что я так хочу. И вообще, ты не имеешь права меня о таком спрашивать. Ты — моя вещь, и я могу делать с тобой всё что угодно. Захочу — заставлю раздеться догола и идти в таком виде до своего корпуса. У тебя не должно быть возражений.

Если он и хочет что-то сказать, то сдерживается. Очень медленно и плавно, как будто стриптиз показывает, расстёгивает одну пуговицу за другой. А когда последняя выскакивает из петли, роняет руки по бокам и замирает.

— Я, кажется, велел снять рубашку, а не расстегнуть. Ты оглох?

Соби вскидывает на меня панический взгляд и сразу устремляет его в пол. Но я явственно прочёл в его глазах настоящий страх. Собственно, мне ничего и видеть не нужно — я его чувствую. Но только это вовсе не страх перед Силой Жертвы или наказанием. Что-то совсем иное…

— Ты долго будешь валять дурака? Или мне задействовать Связь?

Честно сказать, в данный момент совершенно не хочется тратить Силу на активацию. Даже подбивать словесный приказ посылом по нити не тянет.

— Агацума! — выкрикиваю я, теряя терпение.

Он вздрагивает и прикрывает глаза.

— Прости, Сэймей. Я подчиняюсь.

Рубашка соскальзывает с плеч и грязным полотном падает к его ногам. Ну и что? Что заставило Соби сопротивляться мне битых две минуты?

На автомате шагаю к нему, но он вдруг отшатывается, не позволяя сократить расстояние между нами. И смотрит на меня уже в панике. Так…

Я закрываю глаза и считаю от пяти до одного. Сейчас я что-то узнаю. И это что-то мне совершенно не понравится.

Помню, похоже я готовился к прощанию с бабушкой по папиной линии. Мне было пять лет, а Рицка тогда ещё не родился — мама как раз лежала в роддоме, и мы считали дни до его появления на свет. Совершенно некстати слегла бабушка, и мы точно так же считали её дни. Оставалось всего ничего. Хоть она была у нас не частым гостем и я помнил её не слишком отчётливо, отец настоял, что нужно проститься.

Мы приехали в её дом, где дежурили врачи и пара дальних родственников, которых я впервые видел. Перед тем как отвести меня в её спальню, отец сказал, что сначала хочет сам с ней поговорить, а меня усадил на стул у двери и постарался объяснить, что зрелище, которое я сейчас увижу, не из приятных. Что бабушка подключена к аппарату, у неё трубки и иголки торчат отовсюду. И что пахнет лекарствами. И мне не нужно пугаться, следует просто к этому подготовиться. И вот я сидел несколько минут у двери, пытаясь в красках представить себе всё, о чём только что говорил отец. Получилось удачно, потому что, войдя в комнату, я не вздрагивал, не морщился и не пытался скорее оттуда уйти. Наоборот, о чём-то поговорил с бабушкой, сказал, что очень жду появления брата на свет, даже улыбался. И она улыбалась мне в ответ. А уже к ночи её не стало.

И вот сейчас я, как и тогда, пытаюсь настроиться на то, что узнаю о чём-то отвратительном, мерзком, неприятном. Проблема в том, что в тот раз я знал, что увижу. А теперь и думать боюсь.