— Соби.

Мгновенье — и он уже стоит ко мне лицом. Накахира по-прежнему не поднимает на нас глаз, только Ушки чуть заметно встают. Жаль, что он так близко и ловит каждое слово.

— Я, кажется, сказал тебе не появляться без вызова.

Если во взгляде Соби секунду назад и было что-то живое, то теперь он заметно тускнеет.

— Ты сказал, что вызовешь, когда я тебе понадоблюсь. Ты позвал меня — я появился.

Позвал? Так это я, получается, сам того не ведая… Чёрт! И как он успел, это ведь доля секунды! Безумно подмывает наброситься на Агацуму с расспросами, но… Но есть ещё Накахира. Так что разговор о тонкостях Связи отложим на потом.

— Я не звал тебя. Эта была случайность.

— Прости.

У Соби точно есть какая-то специальная кнопка. Нажимаешь на неё — и он может как заводная игрушка твердить своё «прости», «прости», «прости», пока завод не кончится, с одинаковой интонацией и безо всякого выражения. Это «прости» для него ничего не значит. Так почему должно что-то значить для меня?

— Ты влез не в своё дело. За это я накажу тебя.

Мне плевать, что это скорее бравада, чем реальное обещание. Мне важна только его реакция. И когда я получаю её… что-то заставляет кровь прилить к щекам, а горло сжимает удавка, которая даже сглотнуть не даёт.

Соби опускает голову, пряча глаза за неровной чёлкой, и я слышу смиренное:

— Да, Сэймей. Это твоё право.

Это сказано вроде так же тихо и невыразительно, как «прости» несколько секунд назад, но отчего я улавливаю, как изменились интонации, как в них добавилось что-то… почти надрывное и обжигающее? И почему дышать-то так трудно? Почему трудно даже моргнуть, хоть на миг потерять из виду покорно склонённую светловолосую голову?

Я не могу ничего ответить, как будто разом позабыл родную речь и разучился складывать из букв слова. Агацума тоже не двигается и больше ничего не говорит. И стоять бы нам так, наверное, долго, если бы не робкий спасительный голос Накахиры:

— Сэймей, так мы можем поговорить?

Вдох-выдох, сбрасываю оцепенение, как грязную одежду.

— Соби, отойди к тому дереву и жди меня.

Агацума молча разворачивается и уходит в указанное место. Теперь нас не слышно. Теперь я могу смотреть на Накахиру. Теперь я снова умею дышать. Теперь я окончательно вспомнил, что умею говорить.

— Давай, только быстрее. Мне ещё нужно с моим Бойцом разобраться.

«Моим» вырывается у меня непроизвольно — я вовсе не собирался дразнить Накахиру. Он же скептически хмыкает.

— Да, да, я понял уже, что это теперь твой Боец и всё такое. Мне Чияко-сенсей всё рассказала.

Поднимаю бровь. Ну и что дальше? Накахира точно собирался говорить со мной в претензионном тоне, но, поймав моё выражение лица, тут же сникает, а по-боевому поднятые Ушки снова опускаются.

— Сэймей… Я на тебя не злюсь, но… — о, ну спасибо! — Но Чияко-сенсей говорила, что я, возможно, твой природный Боец, и…

— Нет, — режу я. Раз и навсегда. — Это невозможно. Ты не мой Боец.

— Но у тебя же ещё не проявилось Имя, и у меня тоже!

— Какое проявится у меня, я знаю. Какое у тебя — нет, но точно могу сказать, что не Beloved.

— Почему?

— «Почему»? Посмотри на себя. И посмотри на меня. Мы разные, Накахира, мы друг другу не подходим. Ты меня не устраиваешь и никогда не устраивал. Ты слабый, ты своевольный, ты совершенно никакой. И будь я проклят, если даже подумаю о том, чтобы ещё хоть раз войти с тобой в Систему!

— Вот, значит, как? Попользовался и отправил на помойку? Я дрался за тебя почти полгода. Я готовился принять твоё Имя и быть твоим!

Ужас какой.

У Накахиры глаза блестят почти алчно и отчаянно. Неужели он правда этого хотел? Тогда не нужно было каждый раз выделываться. Веди он себя нормально, я бы и не подумал о том, что мне необходим кто-то другой.

— Спасибо, мне такого добра, как ты, даром не нужно, — ухмыляюсь, оглядывая его с головы до ног. — Сильной Жертве полагается иметь сильного Бойца, а не такую размазню с кучей амбиций и вулканом спеси. Я сражался в паре с тобой потому, что у меня не было выбора. Но теперь, к счастью, всё изменилось. С Агацумой мне есть к чему стремиться, есть куда развиваться, а с тобой я стал бы просто очередной Жертвой из посредственной пары.

— «Я», «я», «я», — неприятно передразнивает Накахира. — Ты, как обычно, всё о себе. Но пара — это, вообще-то, двое. Ты меня тоже многим не устраивал. Слишком через край гордыни и самоуверенности. И постоянно тянешь одеяло на себя. И не гнушаешься грязными приёмчиками!

— Ну вот видишь, — я улыбаюсь, — раз мы друг друга не устраивали, то теперь и повода для обиды нет, правда?

— Ты не понимаешь… — он хмурится и отводит глаза. — Пара — это больше, чем Жертва и её Боец. Пока ты не поймёшь, как на самом деле работает Связь, никакой сильнейшей и лучшей боевой двойки у тебя не получится.

— С Агацумой уже, как видишь, получается.

Накахира мрачнеет ещё больше и кусает губы.

— Я знаю, кто такой Агацума. Таким как ты, нельзя давать таких Бойцов, потому что вы их гробите.

Вот так заявочка! И от кого? От Накахиры!

— Тебя это не касается. Ищи лучше свою Жертву без краёв того, что тебя не устраивало. Какого-нибудь середнячкового неудачника, который будет тебя терпеть. Боец-недоделка…

Разворачиваюсь, чтобы идти, но Накахира быстро хватает меня за рукав куртки и тут же отпускает.

— Сэймей, постой!

— Ну чего ещё?

— Я понимаю, что я теперь уже не твой Боец, но… — и опять зубы терзают нижнюю губу. — Но ведь мы оба — ученики Чияко-сенсей. Мы можем… остаться друзьями?

Закусываю щёку изнутри, чтобы не засмеяться — в такие трагические моменты вроде как не положено. Я всё-таки был прав. Да, Накахира, пара — это не просто боевая двойка, это… молодожёны какие-то. У нас, системных, всё так романтично, прямо как в дешёвых мелодрамах. Только вместо свадьбы — союз Жертвы и Бойца, вместо клятв — установки и заклинание, вместо секса — поддержание Связи, вместо расставания — её разрыв. А что вместо любви? Да я и в жизни-то в неё не верю. Хотя, наверное, с ней вполне можно сравнить болезненную зависимость Бойца от Жертвы, что я сейчас и наблюдаю на примере Накахиры.

— Конечно, — улыбаюсь ещё шире.

Конечно, идиот мелкий. Останемся «друзьями» ровно до выпуска, ни к чему мне в последний год лишних врагов себе наживать. А едва у тебя появится Жертва, я вас после выпуска первым делом вызову на «дружеский» бой и так отделаю…

— И знаешь что? — и сразу оживился, да? Ох, а посмотрите на его хвост: туда-сюда, туда-сюда. — Если ты взял чистого Бойца, значит, ты можешь иметь двух, правильно? Так что… ну… Если…

— Да, я понял. Если моего природного вдруг переедет машина, я первым делом вспомню о тебе.

Он пожимает плечами и неуверенно улыбается: не сообразит, серьёзно я или пошутил. Жалкий ты, Накахира, жалкий. Как же здорово, что ты больше не имеешь ко мне никакого отношения, позор ты моего Имени. К счастью, недолгий.

— Ну тогда… пока?

— Счастливо.

Я усмехаюсь, он неловко взмахивает рукой и быстро исчезает в направлении учебного корпуса. Вот тебе и Накахира. Сначала невнятные бу-бу, потом претензии с обвинениями, и под финал — робкая надежда. С чего вдруг он так в меня вцепился? Видимо, его поведение все эти месяцы — не более чем стремление показать характер, то есть показать, что, став моим Бойцом, не будет он прогибаться. Дурачок и не предвидел, что я выкину финт с чистым. И я его, наверное, где-то очень глубоко в душе понимаю. Боец четырнадцати лет, без Имени, без Жертвы — а теперь даже и без перспектив, у которого был шанс получить сильнейшую пару, но он его, извините, просрал. А поскольку мозг Накахиры не способен к анализу в принципе, он даже не попытается подумать, что сделал не так и где облажался. Будь я на его месте, я был бы чертовски зол и попытался бы первым делом отомстить, просто ради морального удовлетворения. Но он не такой, нет. Теперь будет ходить, любезно улыбаться мне и надеяться, что в один прекрасный день я поманю его пальчиком, признаю все свои ошибки и попрошу вернуться. И эта сцена будет громкой, романтичной и непременно на слезящихся от счастья глазах старушки.