Что дальше? Добавляем старые переменные, которые обозначим тезисами. Боец тянется к Силе и что-то про потребности. Как теперь всё это на человеческий язык перевести, и желательно без абстракции, чтобы всякие дикие картинки в голову не лезли?
— Простите! — удар сумкой по ноге, и меня оббегает какой-то мелкий мальчишка. А где я? Я уже на улице. Куда иду? По-прежнему прямо.
Боец тянется к силе, сила — это стержень. И пока для Соби стержень — это сила Минами. А крючочки — это то, с помощью чего Минами его к своему стержню прикрепил. Это те ассоциации, о которых уже догадался я. Вернее, я о них пока знать не знаю, мне лишь известно, что они есть. Получается, если мне нужно, чтобы рыба болталась на моих крючках, я должен сделать их из тех же ассоциаций. О небо, ну и чушь! А я ведь иду и по-честному, то есть буквально, себе всё это представляю, включая Минами в рыбацких сапогах, шапке, с удочкой в одной руке… и блокнотиком в другой.
Ещё раз пропускаем всю эту ахинею через абстрактно-человеческий переводчик. И получаем на выходе нечто не совсем утешительное. Соби тянется к Минами потому, что тот каким-то образом показывает свою силу. Чтобы Соби потянулся ко мне, я должен продемонстрировать силу свою, во-первых, ничуть не меньшую, во-вторых, теми же средствами. А вот что это за средства я совершенно не знаю. Это самая важная моя переменная, и мне она неизвестна. Если вспомнить слова Ритсу о Соби… Да, понятно, что сила в понимании Бойца — это подчинение, приказы и служение. Но я должен знать конкретные методы, конкретные… эти самые «крючочки». И в уравнении просто заменить Ритсу на себя. Тогда — всё. Соби будет моим от кончиков волос до самых глубин его идиотских мыслей.
О, небо! Неужели я это наконец сделал? Томо, ты, наверное, кроссвордами балуешься на досуге? Или китайскими загадками. Там тоже ни черта не понятно, зато в каждой есть глубинный возвышенный «смысл». Мог ведь намекнуть как-то попроще? А то стержни, рыба какая-то…
— Привет.
— Рыба.
— Что «рыба»?
Моргаю, раз, другой. За живописной картиной рыбы, которая болтается на крючках для бинтов на гигантском, высотой с фонарь, грифельном стержне, медленно проступает удивлённое лицо Накахиры. Оказывается, ноги, которым я доверился, принесли меня почти к самому полигону, из ворот которого только что вышел этот умник, а следом за ним, держась за руки, выползают Гинка и Кинка. Вернее, Кинка-то точно выползает, а его Жертва выглядит очень даже бодренько.
— Ну давай, давай, пожалуйся ему, — Гинка скалится не хуже озлобленной дворняги, вот-вот укусит.
— Мне-то что жаловаться? Не я ведь засыпался на второй же атаке, — огрызается Накахира, но когда поворачивается ко мне, то всю его удаль как ветром сдувает. Даже Ушки опускаются. — Сэймей, мы можем поговорить?
— Только не сейчас, я…
— Эй, Beloved, — оставив Кинку в стороне, Гинка подходит к нам, — что ты ему приказал? У тебя совсем крыша поехала?!
Уже второй раз за последние полчаса кто-то говорит мне что-то важное, а я не понимаю ни-чер-та.
— Сама голову подлечи. В чём дело?
— А то ты не знаешь! Хотя откуда? Ты же не явился на тренировку! Сначала этот придурок в зале Кинку помял, но ему оказалось мало — он его на поединок тут же вызвал. Они сейчас в авторежиме чуть друг друга не угробили! Ты что, приказал ему бить на уничтожение?
— Я ничего ему не приказывал, уймись!
Куда там… Гинка разворачивается к Накахире и тычет ему в грудь пальцем.
— А ты не имеешь права выполнять приказы, если они нарушают правила школы! Заклинание разрушения запрещено на полигоне. Скажи своей Жертве, что в следующий раз…
Накахира, стоявший до этого с опущенной головой и прижатыми к ней Ушками, вдруг с размаху бьёт Гинку по руке и, ощетинившись, рявкает:
— Он мне не Жертва, поняла?!
Так вот о чём разговор будет. Он уже знает… Видимо, узнав, взбесился и решил на Sleepless отыграться.
— Ты чего руки распускаешь?! — Кинка обладает очень полезным умением вырастать не пойми откуда аккурат перед своей Жертвой. Гинка мнётся за его спиной, прижимая к груди краснеющую руку. — Ты кого ударил, сволочь? Ты соображаешь?!
— А пусть не тычет в меня своими пальчиками, пока я их ей не переломал!
— Да я сам тебе руки переломаю!
Чувствую, будет драка. Нутром чую такие вещи. Беда в том, что и Кинка, и Накахира — оба тупые и горячие. Да какое там загрузить Систему и интеллигентно в ней разобраться! У них сейчас всё будет очень быстро и просто — хук слева, хук справа, удар под дых, разбитый нос… Знаю я, потому что Накахира уже не раз в драки ввязывался. И по идее это не моя разборка и не мои проблемы — уже не мои. Чтобы не попасть под раздачу, незаметно отступаю назад, но Гинка замечает.
— Сбегаешь, Сэймей? Как обычно, бросаешь своего Бойца?
Да не мой он! Я уже язык оббил это повторять. Но сейчас лучше не заводить старую пластинку — Накахиру от её слов аж всего передёргивает. Вижу, что он просто на взводе и точно не упустит шанса врезать кому-нибудь со злости.
— Это не моё дело, Гинка. Я, в отличие от тебя, бойцовское дерьмо не подтираю.
Ох, это я зря. У неё глаза тут же распахиваются, а губы наоборот сжимаются. И Кинка, интуитивно почувствовав опасность с другой стороны, переключается уже на меня.
— Аояги, следи за языком!
— Лучше ты — за своим, ты мне уже всю рубашку заплевал.
И ещё шаг назад, но Кинка наступает.
— Быстро извинись за себя и своего Бойца!
Да не мо… А, чёрт уже с ним.
— Перед кем? Перед тобой, что ли? Да лучше уж сразу перед навозным жуком!
— Перед ней!
— А чем она лучше?
Острое словцо хорошо только в Системе, а в жизни приводит к совершенно непредсказуемым последствиям. Я даже ещё успеваю это обдумать, пока сжатый кулак Кинки приближается к моему лицу как в замедленной съёмке. Беда «эффекта кино» в том, что ты и сам становишься медленным и неповоротливым. Можешь только стоять и умножать в уме силу размаха на скорость удара, прикидывая, отделаешься ли синяком на лице или уйдёшь со сломанным носом.
Я не умею драться, моя сильная сторона — убеждение и гипноз, то есть слова, а не кулаки. И блокировать не умею, и уворачиваться, и скоростью Бойцов не обладаю. И Накахира мне не помощник. Сейчас просто будет очень больно, но главное — обидно. Успеваю лишь на автомате закрыть глаза.
Удар. Боль. Не хочу. Защита. Мне нужна защита!
Комбинация проносится в голове со скоростью молнии, по лицу бьёт порыв ветра, по ушам — истеричный крик Кинки, в нос — знакомый запах туалетной воды. Что-то щекочет щёку. Не дождавшись удара, открываю глаза…
Ветер треплет светлые волосы, кончики которых мягко ласкают моё лицо. Взглядом упираюсь в прямую напряжённую спину моего Бойца. Пальцы одной его руки сомкнулись на запястье Кинки и выворачивают над головой под неестественным углом. Вторая рука чуть отведена в сторону в стандартном ограждающем жесте.
Я всё ещё перевариваю то, что случилось, а Гинка уже бросается ко мне и повисает на локте.
— Пожалуйста, Сэймей! Прикажи, чтобы отпустил!
Кинка быстро бледнеет, а потом начинает зеленеть, лоб покрывается потом. Он выглядит так, как будто его сейчас вырвет.
— Соби, отпусти, — говорю я негромко.
Стальная хватка разжимается, Кинка вскрикивает ещё раз, на этот раз согнувшись пополам и вцепившись в вывернутую руку. Гинка хватает его за плечи, но смотрит при этом на меня. Она хорошая Жертва, очень шустро соображает.
— Значит… этот теперь твой Боец?
— Да, это мой Боец.
Небо свидетель, ещё ни разу в жизни мне не было так приятно произносить эти слова.
Кинка, перестав охать, наконец разгибается, хочет мне что-то сказать, но Гинка хватает его за локоть и настойчиво тянет прочь.
— Мы уходим, Кин-тян, успокойся.
Я смотрю не им вслед, а на спину Соби — он до сих пор даже не пошевелился, только голову слегка повернул. Накахира уставился в землю. Шагов Sleepless уже не слышно, но и тут пока царит странная тишина. Наверное, я должен быть тем, кто её разрушит.
