Автобус отходит совсем рано, в шесть утра, когда на улице только начинает сереть. Сегодня зябко и промозгло, но водитель, курящий неподалёку, бодро заверяет какого-то паренька, что к середине дня распогодится. Пройдя на своё место, кидаю сумку на соседнее кресло, чтобы никому не пришло в голову устраиваться рядом, натягиваю воротник повыше и, прислонившись к стеклу, проваливаюсь в дрёму.
Едва замечаю, как трогается автобус, сначала медленно петляя по маленьким дорожкам, а потом набирая скорость уже на шоссе. Через час меня так убаюкивает его плавное покачивание, что я действительно засыпаю. А снится мне что-то совсем уж тревожное.
Я — на полигоне в Системе, напротив стоят Ruthless. У Фиро в руках зачем-то нож, которым он позёрски поигрывает. На два шага впереди меня — Соби. Застыл как истукан, даже, кажется, не дышит. Дайчи поднимает руку, с его пальцев срываются несколько иероглифов и, превратившись в мерцающую спираль, несутся на нас. Соби никак не реагирует, и тогда я подскакиваю и вцепляюсь в его рукав, но он даже не смотрит на меня, как будто не замечает.
— Эй, очнись! — кричу я. — Отражай атаку, быстро! Не стой столбом! Сражайся! Это приказ!
И лишь тогда он вдруг вырывает рукав из моих пальцев, медленно поворачивает голову и усмехается.
— Твои приказы неимоверно глупы.
И смотрит при этом как на копошащегося в земле жука. Я гляжу на него снизу вверх, и сейчас он почему-то огромного роста, почти на три головы выше меня.
— Ты — мой Боец! Ты обязан выполнять мои приказы! Иначе… иначе я накажу тебя!
Он наклоняет голову, издевательски улыбаясь.
— Разумеется. Это твоё право, как Жертвы.
Больше я сказать ничего не успеваю, потому что заклинание долетает до нас, меня ослепляет яркой вспышкой, а в уши врезается оглушительный гудящий протяжный звук.
— Да чтоб тебя! Куда ты под колёса суешься?!
Вздрагиваю и распахиваю веки. Водитель ещё раз гудит кому-то, бормочет себе под нос несколько ругательств и давит педаль газа.
До самого прибытия в Токио я больше не закрываю глаза.
На станции толпа народу, все куда-то спешат, толкаются, царит всеобщая полуденная суматоха. Закидываю сумку на плечо и начинаю пробираться к автобусной остановке, стараясь обходить галдящие толпы людей. В принципе, можно и на метро доехать, а оттуда на автобусе всего три остановки, но в подземке сейчас точно давка: суббота — короткий день, и все школьники и студенты как раз возвращаются с учёбы.
В автобусе свободное место оказывается лишь одно, против хода движения лицом к двум сидениям, я протискиваюсь мимо щуплой старушки и сажусь. Напротив едут две девушки, у одной из них широкая повязка на предплечье. Я стараюсь не вслушиваться в чужие разговоры, но они болтают так громко, что в ближайшие минуты я узнаю трагическую историю о том, как хозяйку покусал её собственный японский хин.
Ну прямо день знаков какой-то. Сначала — сон, теперь — это. Такое чувство, будто само мироздание пытается мне о чём-то очень жирно намекнуть. С другой стороны, вчера в зале, когда меня бросило в дрожь от запуска его Системы, это был тоже своеобразный намёк, причём от самой Системы. А его игнорировать куда сложнее.
Как ни противно это признавать, все мы, системные, немножечко звери, потому что у нас развиты и обострены особые инстинкты. У Бойцов — бойцовские, которые заставляют их подчиняться, защищать Жертву ценой жизни и неустанно сражаться. И нюх Жертвы, который подсказывает нам, где есть Сила и где искать лакомый кусок. Свой-то я уже почти отхватил, и в Системе мы будем взаимодействовать безупречно — я уж позабочусь об этом. А вот в жизни?.. Кем я буду становиться для Соби после выхода из Системы? Действительно ли он признает во мне своего хозяина, или мне придётся возмущённо давиться словами, как Такада в столовой, в ответ на очередное хамство?
С такими невесёлыми мыслями схожу с автобуса и неспешно иду по улице в сторону дома. Люблю этот район: тихий, мирный, сонный. Жители каждого дома будто существуют в собственных маленьких мирках, которые совершенно между собой не пересекаются. Отличная иллюзия полной изоляции от любопытных соседей и случайных прохожих, которых здесь и так почти не бывает.
Отпираю дверь своим ключом и вступаю в полумрак коридора. Окон здесь нет, все двери в другие комнаты закрыты, а лампа всё время погашена. Каждый раз, возвращаясь сюда, отлавливаю странное чувство, будто мне здесь не рады, будто никто меня не ждёт.
Разувшись и повесив куртку на вешалку, прохожу на кухню, откуда уже слышны приглушённые голоса. И как только появляюсь на пороге…
— Сэймей!
Рицка чуть ли не кубарем скатывается со стула, подлетает ко мне и повисает на шее. Я отмечаю, что за полтора месяца, что мы не виделись с апреля, он успел подрасти.
— Привет, кот, — я обнимаю его в ответ, лохмачу отросшие волосы, целую дёргающиеся от возбуждения мохнатые Ушки и только после этого поднимаю голову на родителей. — Мама, папа.
— Здравствуй, Сэймей, — отец откладывает палочки и улыбается. — А мы и не ждали тебя.
Отрываю от себя Рицку и вопросительно поднимаю бровь. В ответ получаю полный упрёка взгляд. Понятно, он ничего не сказал родителям, потому что не был уверен, что я приеду. Так уже бывало. Сначала я обещался его навестить, а потом возникали дела-поединки-Чияко-уроки, и мне приходилось откладывать поездку на неделю.
— Привет, Сэймей, — мама подходит, берёт меня за плечо и целует в щёку.
Стараюсь не морщиться. Губы у неё сухие и холодные, а пальцы очень цепкие, как птичьи лапы.
— Обедать будешь?
Хоть я с утра и крошки в рот не брал, есть совершенно не хочется. Одно у меня сейчас желание — взять Рицку и пойти с ним гулять, или в кафе, или в кино — да куда угодно, лишь бы не торчать дома. Но обижать маму отказом не стоит.
— Да, спасибо.
Я подхожу к столу и вижу, что напротив моего обычного места стоит тарелка Рицки. Он шифруется от меня, но я знаю, что когда меня нет, он и сидит на моём стуле, и пользуется моим компьютером, и даже таскает подушку из моей спальни.
— Извини, я сейчас, — он проворно переставляет тарелку и садится рядом, а я — на освободившееся место.
Тотчас мама принимается накладывать мне мяса и овощей, как будто считает, что меня в школе не кормят. После пресной столовской еды её стряпня кажется слишком душистой, пряной и пересоленной, поэтому я то и дело прикладываюсь к стакану сока.
Когда мама перестаёт суетиться и наконец и сама усаживается, мне приходится больше получаса отвечать на их вопросы про школу и мои успехи в ней. Вообще-то это довольно трудно — врать близким на протяжении четырёх лет. Всё, что я могу рассказать, описывается всего одной фразой: «У меня всё хорошо». А подробности приходится выдумывать на ходу. Как можно детальнее описываю обычные уроки вроде математики, географии и литературы, вставляю пару забавных историй, которые на самом деле мне кто-то рассказывал ещё давно, сетую на то, что много задают. Родители то смеются над шутками, то сочувственно кивают. Один Рицка лишь слабо улыбается и то и дело на меня поглядывает.
Врать ещё и Рицке — выше моих сил. К тому же это действительно сложно — он потрясающий интуит, пожалуй, лучше меня. В прошлом году я как-то попытался накормить его очередной байкой, но он погрустнел и неуверенно, но немного обиженно сказал, что я его обманываю. А на вопрос, с чего он взял, ответил, что в моём рассказе слишком много деталей, которым обычно я не уделяю внимания, потому что говорю, в основном, только по существу. А если я начинаю вдаваться в лишние подробности, значит, приукрашиваю, следовательно, рассказ — выдумка.
Тогда он так поразил меня своим совершенно правильным и метким заявлением, что я просто уже не мог спорить или всё отрицать. Пришлось рассказать если не правду, то хотя бы правдивую причину, по которой на свет рождаются все эти байки. Я просто сказал ему, что моя школа не совсем обычная и что меня там учат не только тому, о чём я всегда говорю. Но мне запрещено рассказывать правду, хотя только ему одному я в скором времени открою все тайны. Как ни странно, мой восьмилетний брат встретил эти слова с пониманием и больше не пытался поймать меня на лжи. Я же со своей стороны перестал рассказывать ему небылицы и говорил порой чуть больше, чем требовалось. Разумеется, ни про какую Систему, бои и пары он не знает. Но, как смог, я объяснил ему, что в школе есть «партнёры», которых подбирают друг другу для обучения. И что у нас проходят своеобразные учебные дуэли. И что есть психолог, который помогает это обучение корректировать. В общем, в качестве пищи для размышлений я дал ему всю ту безопасную шелуху, которая лежит на поверхности, если не знать сути. И пока Рицке этого хватает. Видимо, он чувствует себя каким-то особенным, посвящённым в мои тайны, когда слушает то, что я рассказываю родителям.
