Время от времени я проваливаюсь в подобие сна, вот только даже дрёмой это нельзя назвать. Просто закрываю глаза, звуки приглушаются, и мысли наконец перестают беспокойно плескаться. Даже вижу сон. Каждый раз один и тот же: чернота, хаотичные вспышки и удаляющаяся спина. И каждый раз он останавливается и возвращается, хватает меня за плечи и говорит что-то бессвязное, но надёжное, и я совсем успокаиваюсь — а потом просыпаюсь. Несколько секунд моргаю в темноту комнаты, пока узоры на потолке не становятся заметнее, и тогда спица, застрявшая в груди, снова даёт о себе знать. А потом думаю, что лучше бы вообще не засыпал, борюсь с сонливостью, сколько могу, но тут опять в мозге начинается какая-то активность, и я решаю спать дальше. Уж лучше видеть этот сон, чем думать.

Иногда ко мне кто-нибудь стучится: то Чияко причитает под дверью, то Накахира зовёт к столу. Я не отвечаю и вновь силюсь уснуть. А когда просыпаюсь и встречаюсь со спицей, на прикроватной тумбочке стоит поднос с едой. Не знаю, кто его приносит и так же бесшумно уносит нетронутым, пока я полу-сплю.

Однажды узнаю среди прочих голосов за дверью и голос Нисея. Я плохо усваиваю то, что он говорит, но сама информация почему-то оседает. Во всяком случае, я откуда-то знаю, что уровень «А-11» безбожно тормозит, потому что сейчас все системные торчат в игре. Ещё знаю, что на главной площади А-11 висят плакаты с поступающей от Лун информацией, но ничего конкретного не сообщается. Совсем в духе пригородных провайдеров: произошла поломка, выясняем причины, сроков не знаем, ждите новостей…

…а пока прослушайте несколько аудиозаписей с умиротворяющим криком касаток.

На часы не смотрю, но время угадываю по цветам спальни. Чёрно-серый — ночь, светло-серый — сумерки, рыжевато-серый — восход, красновато-серый — закат. Уж лучше угадывать время суток по цветам, чем думать.

Необходимость подняться с постели принимаю лишь тогда, когда начинает болеть мочевой пузырь. Своё отражение в зеркале ванной воспринимаю фрагментарно: вижу опухшие глаза с синяками и красными прожилками, вижу нос, вижу пересохшие губы, вижу зеленовато-серые щёки, но целостности лица нет. Что внутри, что снаружи — я весь какой-то кусочный, наспех собранный из разномастных деталей «Lego», половину которых потеряли.

— Сэй! Хвала Яги, ты встал!

Внезапно оказавшийся за спиной Нисей шагает вперёд, я невольно шарахаюсь и больно стукаюсь копчиком о край раковины. Он тянет ко мне руку, и кажется, что она растёт, удлиняется, сейчас пальцы сомкнутся на горле — и я ничего не смогу сделать, не смогу высвободиться или её остановить. Пытаюсь слиться со стеной, наверное, мне пойдёт быть бежевого цвета кафелем, я даже готов примерить геометрический рисунок ромбиков и расколоться по трещинам плит. Закрываю голову руками…

— Сенсей, ну это битый номер! — очень громко кричит Нисей через плечо. — Я больше не могу, всё, бастион сдан. Не могу его больше таким видеть.

— Будь терпеливее, это у тебя как одна Связь лопнула, а у него как будто сразу две.

— Да он скоро кони двинет с голоду от нашего терпения!

Нисей снова поворачивается ко мне, тяжело вздыхает. Когда он не говорит и не двигается, находиться с ним рядом в одной крохотной ванной комфортнее.

— Сэймей, — тихо начинает он после раздумий, — давай я тебе просто дам пищу для размышлений, а потом тут же уйду, договорились? Ты почти трое суток не ел, полагаю, толком не спал, не вставал — во всяком случае, при мне, — и не принимал душ. Поэтому резюмирую: ты валишься с ног от голода, ты обезвожен, у тебя недосып и вдобавок от тебя воняет. Если ты сделаешь со всем этим хоть что-то, будет очень неплохо, потому что мы все за тебя чертовски волнуемся. Пожалуйста, не заставляй нас принимать какие-то радикальные меры по твоему спасению. Я даже на четверть не понимаю, каково тебе сейчас, но, прошу, возьми наконец себя в руки. Ты нас здорово пугаешь.

Я их… пугаю? Интересно, чем? Что я теперь могу сделать хоть кому-то из них? Что я?.. Кто я теперь вообще?

Вот поэтому-то лучше было не думать.

Медленно поворачиваюсь к зеркалу, внимательно всматриваясь в отражение. Как будто старая фотография на документы — люди никогда не получаются на них похожими сами на себя. Это Аояги Сэймей, с которым мы совсем незнакомы. Возможно, и были когда-то, первые пару лет жизни, пока Сила не закрепилась. Мой брат-близнец, давно не виделись.

У этого Сэймея сальные волосы, помятые Ушки, какая-то грязь на скуле. А глаза тоже фиолетовые, но, в отличие от моих, совсем тусклые, как пыльное, давно не мытое, стекло. Будто лампочку внутри выключили. Смотрю на брата-близнеца Нисея в отражении. И у него глаза такие же.

Прочищаю горло, кашляю, опять прочищаю.

— Шампунь принеси. Тут закончился.

— Хвала Яги! — Нисей смеётся, закатывая глаза. — Оно говорит! Сию минуту и с превеликим удовольствием.

Ту самую минуту, что Нисея нет, отражение продолжает отравлять мои мысли одним своим видом. В Лунах даже не представляют, что произошло, не говоря уже о том, когда всё починят. Хотя, зная Луны… Возможно, причину-то они за три дня как раз выяснили, поэтому не спешат делиться новостями со всем системным миром. Ведь если бы вести были хорошие, об этом бы сообщили. А обещающее молчание может означать только одно.

И если всё действительно именно так, если Система не просто временно сломалась, а исчезла… То что дальше? Что я представляю собой без Силы? Кто я, чёрт возьми, теперь такой?..

— Жертва моя, я нашёл лавандовый, ты, кажется, любишь.

Нисей ставит пузырёк с шампунем на полку и сразу же отходит к двери.

— Я… — встречаюсь с ним глазами в зеркале. — Не называй меня так. Я больше не твоя Жертва.

— Да? — он кротко и оттого совсем непривычно улыбается и поднимает левое запястье. — А тут другое пишут.

Имя… Да, Имена остались. Во всяком случае, пока. Пусть не светятся, но не исчезли. С другой стороны, татуировки тоже за три дня не выцветают.

— Нисей, я… Я…

— Не надо, Сэй. Не надо этих сеансов самоуничижения, тебе не к лицу.

— Ты что, не понимаешь?

— А ты дурак? Я-то всё отлично понимаю. Думаешь, ты один такой? Да сейчас все системные с ума сходят, каждый по-своему. Но разделились чётко по темпераментам. Холерики бегают и пытаются что-то узнать и наладить, меланхолики пошли рыдать и вешаться, флегматики закурили и выжидают, а сангвиники истерически смеются. Поскольку ты представитель предпоследней категории, а я — последней, то давай ты просто будешь спокойно ждать, а я — бегать кругом и нервно веселиться. Так, глядишь, и вечность скоротаем.

— Я не курю.

— Ну… Значит, чтобы начать, момент подходящий. Постарайся не упасть в душе.

Он выходит и мягко прикрывает за собой дверь, а я с резко проснувшимся отвращением стягиваю с себя пропахший потом джемпер и швыряю на пол.

— Ну наконец-то, Сэй-сан!

Всплеснув руками, старушка вскакивает из-за стола, чтобы налить мне чай и положить какую-то еду на тарелку. Нужно сказать, после душа и в свежей одежде новоосознанное тело чувствует себя гораздо лучше. Хотя внутри всё без изменений: та же обширная пустота, в которой болтается свинцовый шарик, и острая спица.

Накахира вяло ковыряется в тарелке, крепко держась за пузырёк аспирина, а сидящий рядом Нисей похлёбывает пиво, уткнувшись в ноутбук. Первые несколько минут мне приходится терпеливо объяснять Чияко, что чувствую я себя крайне хреново, но от её повторяющихся вопросов лучше мне не становится — и она наконец отвязывается.

— Нисей? — зову я спустя ещё минуту всеобщего хмурого молчания.

— М?

— Расскажи мне… Не знаю. Что-нибудь. Лучше, если в твоём рассказе будет хоть какая-то хронология. Я плохо помню, что было после того, как… — будто горло мгновенно опухло.

— Хронология, говоришь? — он задумчиво чешет висок и захлопывает крышку компьютера. — Ну, на Хидео напал Юрию, но он жив, вполне здоров, только похорошел слегка лицом. Мы виделись вчера.