— Ну как, Нисей-кун, удобно расположился?

Проходя, она мимоходом гладит его по голове. Нисей довольно жмурится, как здоровенный сытый кот. Накахира закипает всё больше. Мне смешно.

Ну кто же знал, что Акаме у нас, оказывается, был отличником по системной физике! Когда я вчера вечером сообщил ему, что мы отправляемся к Чияко, он аж засиял, но ничего не сказал. Причину его восторга я понял, лишь когда мы прибыли.

Вариант пожить у старушки я рассматривал только как крайний и не хотел без надобности к нему прибегать. Тем не менее, когда мы с Нисеем, воняя бензином и гарью, вернулись в бункер, параноику Хироши понадобилось всего полчаса, чтобы убедить меня убраться из Токио немедленно.

Весь остаток дня я потратил на то, чтобы дозвониться до Чияко, но из динамика лилась одна и та же песня: абонент недоступен, недоступен, недоступен… Последнюю печальную весточку о Чияко я получил полтора года назад от Накахиры, позвонившего во время выпускного. И хоть за это время со старушкой могло случиться что угодно, я решил проверить лично и известил Нисея, что с утра мы направляемся в Яманаси.

Дверь нам открыл Накахира: и удивлённый моим внезапным приездом, и страшно злой одновременно. Злость его заметно приукрасилась обидой, стоило мне только представить Нисея. А потом к нам спустилась Чияко, и про Накахиру все тут же забыли.

Я не стал рассказывать старушке больше, чем нужно. Ограничился только новостью, что со вчерашнего утра значусь мёртвым — и виной всему Луны. А сейчас мне было бы очень кстати схорониться на какое-то время. Судя по лицу Чияко, она не слишком удивилась: наверное, предчувствовала, что во что-то такое я рано или поздно вляпаюсь. Поохав для видимости, она показала нам наши спальни, велела Накахире приготовить завтрак и пошла наверх искать мне домашнюю одежду. Всё это время Нисей жался в гостиной на диване и каждый раз при виде Чияко радостно вскакивал.

Глубоким вечером, после долгих разговоров и взаимных расспросов о жизни и здоровье, оказавшись наедине с Нисеем в моей спальне, я наконец стаскиваю с себя липнущий к телу и пахнущий старостью шёлк, швыряю в кресло, а сам с удовольствием облачаюсь в простую хлопковую юкату.

Нисей, расположившийся с ноутбуком на полу, сочувственно наблюдает за мной.

— Почему ты не сказал ей, что не любишь кимоно?

— Она бы не стала слушать. У неё проблема с восприятием иных точек зрения. К тому же в наших интересах немного ей подыграть. Пока что это место кажется мне наиболее безопасным.

— Да, лицедейство она всегда любила, — хмыкает Нисей.

— А сам-то.

— А что? Я искренне люблю нашу бабусю. Она славная. Она меня многому научила... О… — вдруг осёкшись, он привстаёт и кидает ноутбук ко мне на постель. — Понеслась, Сэй.

С экрана на меня смотрит собственная хмурая фотография из школьного дела. Бегло пробежав глазами по строкам заметки, узнаю, что был сожжён вчера ранним утром прямо в классе. Ещё выясняю, что мне почему-то уже семнадцать, хотя до дня рождения аж два месяца.

— Ты стал в школе редким гостем, они даже возраст твой не помнят, — хмыкает Нисей, явно читая ту же строчку, и снова забирает ноутбук. — О, ещё одна статья, на этот раз на сайте района.

— Что пишут? — без особого интереса спрашиваю я, растягиваясь на кровати.

— Что похороны завтра.

— Вот как?

Теперь, когда всё закончилось, напряжение последних месяцев наконец уступило права законной усталости. Вместе с тем, за суетой минувших суток хорошо скрывались кадры, которые я и дальше предпочёл бы себе не представлять.

Рицка…

Я слишком отчётливо могу вообразить, как ранним утром раздаётся звонок в дверь. Сонная мама открывает, ещё ни о чём не подозревая, и с удивлением обнаруживает на пороге офицера. Придав лицу скорбное выражение, как учили в академии, он сообщает о пожаре. Мама вскрикивает, мотает головой, плачет, рядом появляется отец. Громкие голоса будят Рицку, и он, потирая кулачками глаза, в своей пижаме с котятами выходит на лестницу, замирает… Дьявол!

— Сэй, приём! Ты слушаешь?

Оказывается, Акаме всё это время что-то говорил.

— Я бы хотел увидеть Рицку.

— Что? Серьёзно?

— Мне нужно знать, что с ним всё в порядке.

— Ты ведь не собираешься идти на собственные похороны? Это же извращение похуже раздевания в парке.

— Конечно, нет, придурок. Даже если замаскироваться, это всё равно опасно. А вот ты сходишь.

У Нисея падает челюсть, но потом он хитро сощуривается и картинно подносит руку к уху.

— Алло, кто говорит? Безумие? О, Сэй, это как раз тебя!

— Заканчивай кривляться. Не ты ли говорил, что умеешь создавать зеркальное поле, чтобы другие Бойцы не могли тебя почувствовать? Вот и настало время показать, на что ты годен.

— На это уходит много Силы, так что это моя коронная, но экстренная фишка.

— Хочешь поспорить?

По лицу Нисея точно можно сказать, что он и не рассчитывает на иной расклад, но выполнить мой приказ без привычных брыканий, наверное, не позволяют какие-то принципы.

— Почему это для тебя так важно?

— Не будь ослом. Он мой брат, и я его люблю. Я должен убедиться в том, что с ним всё нормально.

— Знаешь… Порой мне кажется, что ты любишь не брата, а свою любовь к нему. Иначе эта огненная постановка прошла бы в другом театре.

Ещё один… Сначала Хидео, теперь Нисей. Нет, оба они ни черта не понимают. Но у меня нет сил ни спорить, ни огрызаться.

— Выполняй приказ, Нисей.

— Понял, — хмурится он, вставая с пола. — Спокойной ночи.

Сплю я настолько крепко, что даже сновидения обходят стороной. Ничего, кроме приятного забытья и мрака. Но внезапно грудь пронзает острой болью, которая быстро расползается по всему телу. Я пытаюсь вздохнуть, но рёбра сдавил металлический обруч. Отчаянно лупя руками по покрывалу, я хватаю ртом воздух, силюсь крикнуть, но к горлу как будто прижали раскалённый кусок железа — и получается лишь хрип…

— Сэй! Сэймей, проснись! Открой глаза, Сэймей…

Распахиваю глаза. Нисей сидит на кровати и ощутимо встряхивает меня за плечи.

— Всё, всё, успокойся. Сейчас пройдёт, сейчас всё закончится.

Он крепче сжимает пальцы, от которых исходит удивительная прохлада, и я наконец вздыхаю полной грудью. Раз, другой… Боль испуганно пятится, освобождая тело, скручивается в крепкий узел и, затаившись где-то в глубине под рёбрами, понемногу стихает. Дыхание выравнивается.

Я машинально ощупываю горло, провожу ладонью по мокрому лбу.

— Порядок? — Нисей убирает руки и выпрямляется. Вид у него встревоженный.

С трудом сев в кровати, щурюсь от солнечного света, заливающего комнату сквозь лёгкие занавески. В груди ещё саднит, но боль совсем слабая и тупая. Зато побаливают предплечья, в которые вцепился Нисей. Я машинально потираю кожу.

— Я с кухни почувствовал и сразу… — бормочет Акаме, оправдываясь. — Извини.

— Что это было?

— Ну… — усмехнувшись, он встаёт и отворачивается. — Видимо, Агацума узнал.

Чёрт. Соби… Как же его, выходит, тряхануло, что даже я словил? Сделав глоток воды, концентрируюсь и возвожу посреди нашей нити Связи Китайскую стену. Боль уходит окончательно.

Такое ни в коем случае не должно повториться. То, что случилось сейчас, — ещё полбеды. С этой минуты не должно быть ни малейшего риска обратки.

— Что ты здесь делаешь? — вздыхаю я. — Я же приказал тебе отправляться на похороны.

— Приказ выполнен, — Нисей с невинным видом указывает на настенные часы.

Два часа дня?! Выспался, ничего не скажешь… И спал бы ещё, наверное, до вечера, если бы Соби не узнал.

— Рассказывай.

Нисей плюхается на стул, а я начинаю неторопливо одеваться и приводить себя в порядок. Забавно, но не чувствую ни малейшего смущения, расхаживая перед ним в одних пижамных брюках.

— А чего рассказывать? Похороны как похороны. Все рыдают, лобзают закрытый гроб. Потом поход в крематорий.

— А Рицка?